Смерть в зеленом пальто

Его звали Аркадий Нейланд. Он был знаменитым ребенком-убийцей.

В 1964-м его боялся и ненавидел весь Ленинград. От него отказалась родная мать. Его расстреляли в 14 лет по личному приказу Хрущева. Это единственный достоверно известный случай, когда к высшей мере наказания в СССР — вопреки всем нормам международного права — приговорили малолетку.

Впервые я прочитала его имя в дешевом детективном романе и подумала, что автор все выдумал. Про преступления, которые совершил Аркадий Нейланд, в книге ничего не говорилось. Они остались в городских легендах, в рассказах ленинградских стариков. “Я была школьницей, когда произошли эти жуткие убийства, — охотно поделилась со мной первая же питерская бабушка, выгуливавшая 3-летнего внука. — Семилетний малыш взял в руки топор и зарубил свою семью: маму, братика…”

Да был ли в действительности такой мальчик-убийца? Может, людская молва, как часто бывает, либо убавила кровавому маньяку возраст, либо приукрасила его биографию?

Полтора года мне понадобилось, чтобы найти подлинную историю Аркадия Нейланда. Три тома уголовного дела под грифом “Совершенно секретно” надежно спрятаны в архиве городского суда Санкт-Петербурга.

“К высшей мере наказания… не могут быть приговорены женщины, мужчины старше 60 лет и лица, не достигшие к моменту совершения преступления 18 лет…”

УК РСФСР, редакция 1960 г.

Виктор СЕРГЕЕВ, старший советник юстиции:

— Дело Нейланда было не единственным, когда более мягкое наказание в воспитательных целях заменяли на высшую меру. Любой юрист вспомнит валютчика Рокотова, которого в том же, 1964 году осудили на длительный срок за махинации. По распоряжению Хрущева первоначальный более мягкий приговор был неожиданно заменен на расстрельный. Хотя по всем нормам международного права, как и в случае с Нейландом, этого нельзя было делать, тем более что закон обратной силы не имеет. А ведь Рокотов был простым валютчиком, он никого не убивал.

Вообще, любое наказание имеет две цели: воспитательную и профилактическую. В случае с Нейландом общество даже не пыталось его перевоспитать — оно просто предупредило дальнейшие преступления, которые тот еще мог совершить. Государство в данном конкретном случае защитило себя. Но предотвращать появление на свет новых нейландов мы не умеем до сих пор.

Олег ЗЫКОВ, член Комиссии по правам человека при Президенте РФ:

Это уголовное преступление отразило всю несостоятельность системы, которая воспитала малолетнего убийцу. Преступниками не рождаются. Асоциальное поведение детей — это протест. Так они пытаются привлечь внимание к своим проблемам.

Сейчас реабилитировать преступивших закон подростков для общества намного важнее, чем временно изолировать их, отправив в колонию, откуда они выйдут еще более озлобленными. Это задача ювенального правосудия, которое мы пытаемся возродить в России. Ювенальный судья судит не ребенка, а ситуацию, в которой тот оказался по вине окружающих. По-моему, расстрел детей от имени взрослых — это безнравственно. И если уж власть преступила закон, назначая Аркадию исключительную меру, то гуманнее было бы сделать его единственным ребенком с пожизненным сроком заключения.

В полдень 27 января 1964 года в пожарную часть Ленинграда поступил сигнал: горит квартира на улице Сестрорецкой, дом 3. Приехавшие пожарные обнаружили в комнате труп женщины. Ей было нанесено 17 ударов топором. Тут же лежал также весь изрубленный — и абсолютно седой! — мальчуган с лицом старика.

Рядом с трупами 37-летней домохозяйки Ларисы Михайловны Купреевой и ее 3-летнего сына Юрочки обнаружились четкие отпечатки пальцев — перемазавшись в домашнем варенье, убийца оставил следы. На кровати лежал надкусанный батон колбасы, который преступник, убегая, забыл. Зато он прихватил с собой апельсины и яблоки из холодильника, фотоаппарат “Зоркий”, облигации, деньги…

…Сиротливая елка с обуглившейся мишурой. Трехколесный велосипед возле балкона. Магнитофон на полную катушку: убийца врубил его, чтобы никто не услышал крики его жертв. Еще он включил газ, четыре конфорки — мол, пожар заметет все следы.

Время для преступления было выбрано идеально: утро, соседи на работе. Первую ниточку сыщики “потянули” благодаря дворничихе тете Любе. “Я собирала пищевые отходы, когда увидела на лестнице чужого парня, — рассказывала она в прокуратуре. — Он в профиль стоял, я разглядела только зеленое пальто. Странный такой. Я бачки помыла и вернулась, а он еще стоит…”

Имя загадочного незнакомца было установлено. 14-летний Аркадий Нейланд обитал через дорогу от Купреевых, в этом же доме, этажом выше, у него проживал закадычный дружок. Он-то и узнал по описанию Аркашку…

В 60-е годы в городе за год фиксировали всего несколько убийств. Район Черной речки, где пролегает улица Сестрорецкая, вообще считался одним из самых спокойных. Поэтому жестокое преступление всколыхнуло весь Ленинград. Множились слухи о банде разбойников, орудующих по квартирам. По всей стране были разосланы описания подозреваемого. Фотографию Аркадия Нейланда — небывалый случай! — без конца демонстрировали по телевидению. Попутно было раскрыто еще несколько преступлений, в том числе одно убийство.

Через четыре дня абхазская милиция задержала в Сухуми неизвестного подростка в зеленом пальто с бурыми пятнами крови. У него нашли фотоаппарат “Зоркий”. На пленке — мертвая Лариса Купреева в неприличной позе. Потом Аркадий скажет, что хотел сделать порнографические открытки и продать их по 20 копеек за штуку. А на заработанные деньги купить поесть.

Но сперва задержанный клялся совсем в другом: “Меня зовут Виталик Нестеров, я сбежал из дома”, — твердил он в детприемнике. В объяснительной записке “Виталик” изложил все как по-писаному, но в конце листа случайно нацарапал настоящее имя — Аркадий Нейланд…

Двор, похожий на все дворы нашего советского детства. Июньский дождь пахнет мокрой листвой. Пацаны, покуривая на лавочке, провожают нахальным свистом припозднившихся девчонок. Как будто бы и не прошло сорока лет…

Именно здесь жил Аркашка Нейланд по кличка Пышка. Его прозвали так за рыхлую, “бабскую” фигуру и слабовольный характер. В дворовой компании Аркашка был за “шестерку”, его часто били, и он копил в себе злобу. Родную мать и вовсе ненавидел. “Она — ведьма, — отрезал на допросе. — Меня не любит, сдала в интернат, чтобы под ногами не мешался”.

На самом деле Анну Нейланд можно было только пожалеть. Дважды вдова. Первый муж, любимый, желанный, погиб в финскую кампанию. Оставил на руках сына. Анна вышла замуж снова, появился второй ребенок. Но началась Великая Отечественная, и второй супруг пал смертью храбрых.

С питерским работягой Владимиром Владимировичем Нейландом она сошлась скорее от безысходности. Также от безысходности родила погодков: дочь Любашу и сына Аркадия. Муж работал на пивном заводе, редкий вечер приходил домой трезвым. Вешал замки на шкафы с продуктами, чтобы дети не съели лишнего. Жену гонял так, что соседи по коммуналке стучали к ним в стенку. Однако чужой сор из избы соседи не выносили — своего хватало. Им не было никакого дела до Аниных голодных и невоспитанных детей.

От боли и обиды Анна слегла с сердцем, Аркашка тем временем совсем от рук отбился. Он был, пожалуй, самым сложным ее ребенком. Целыми днями пропадал за книгами, записался, наверное, во все окрестные библиотеки, но в школе не успевал, хотя считался не без способностей. “Когда я был маленьким, меня часто бросали дома одного. Однажды я захотел кушать и зажег газ без спичек. Отец вернулся и сильно побил. Я крепко запомнил, что квартира может от этого полыхнуть и когда-нибудь это мне пригодится”, — рассказывал о своем детстве Аркадий на допросах.

Отец Владимир Нейланд о том же случае говорил по-другому: “Избил я его, а Аркашка ушел из дома. Когда вернулся, в мою сторону несколько недель не смотрел. С тех пор я зарекся сына драть. Не пойму я только, в кого он такой злой и скрытный? В нашем роду душегубов не было”.

Тысячи мальчишек, чьи отцы пьют, а издерганные матери не справляются со своими обязанностями, вырастают тем не менее порядочными людьми. Но, видно, в семье Нейланд произошел генетический сбой — Аркадий стремительно превращался в неуправляемого волчонка.

До убийства на Сестрорецкой оставалось еще целых 10 лет. Еще можно было остановить парня, увести в другую сторону, выправить, как росток кривого дерева… Но до мальчишки никому не было никакого дела.

“Воровать я начал с четырех, курить — с шести, в семь меня поставили на учет в детскую комнату милиции, — рассказывал Аркадий. — Я мечтал вырасти и поступить работать на почту, чтобы красть денежные переводы. На эти деньги я бы ездил путешествовать…”

По ночам нервный Аркашка писался в постель. В 12 лет измученная мать сдала его в интернат. Там про энурез проведали, и Аркадий сразу стал изгоем среди сверстников. Но выгнали его не за это, а за воровство.

В 13 лет он впервые убежал в Москву. Хотел найти родную тетку и встретить у нее Новый год, а затем рвануть на Дальний Восток исследователем. Его поймали и вернули домой.

Год спустя он совершил новый побег. Ему было уже 14.

“Когда Аркашку в Москве снова отловили, я не хотел его обратно забирать, — рассказывал Владимир Нейланд. — А мне милиционеры отвечают: “Куда мы его денем? Он еще ничего не совершил”.

В это время за душой Аркадия Нейланда уже было два ограбления в цехе завода “Ленпищмаш”, несколько случаев хулиганства — приставал к девушкам, избил кастетом прохожих на улице, квартирные кражи…

Тем не менее он ни разу не попался — о его многочисленных тайных “подвигах” узнают уже после убийства на Сестрорецкой.

Аркашка очнулся от ожога в нетопленном сарае. Матрац, на котором он лежал, задымился от сигареты. Он перемазался обгорелой ватой, нестерпимо болела обожженная рука. На дворе было 27 января 1964 года.

Уже несколько дней Аркадия искала милиция. Его подельник-малолетка проболтался про одну из недавних краж.

Наконец Нейланда задержали. 24 января, за три дня до убийства, он сидел на допросе в прокуратуре Ждановского района. Аркадий понимал, что его ждет колония. Он представлял ее огромным интернатом за колючей проволокой, где его снова начнут бить за то, что пачкает во сне простыни. Он не хотел на зону.

...Следователь прокуратуры лишь на минуту выглянул в коридор, чтобы узнать, когда придет за арестованным Нейландом “черный воронок”. Этого оказалось достаточно, чтобы Аркадий опять удрал.

Вот только идти ему было некуда. Дома его не ждали. И абсолютно никто не радовался, что завтра, 28 января, ему должно было исполниться 15 лет. Черным-черно было у Аркадия на душе: “Я назло захотел совершить какое-нибудь страшное убийство. Я думал, что посмеюсь над милицией и раздобуду себе заодно денег на побег из Ленинграда…”

Шпана из московского детприемника рассказала ему красивую сказку о том, что в городе Тбилиси живет мужик, который выправляет бесприютным бродячим пацанам новые свидетельства о рождении, дает путевку в другую жизнь. Адрес мифического благодетеля Нейланд записал синим карандашом на обрывке бумаги. Сейчас, на краю отчаяния, он нащупал в кармане заветную записку и стал думать о “деле”.

Дом на Сестрорецкой улице он считал своим “счастливым талисманом”. Именно тут он совершил первый грабеж: в четыре года отнял у незнакомого мальчонки цветной китайский фонарик и не попался. Совершить задуманное убийство он решил именно здесь.

Аркашку могли остановить много раз: в Москве в детприемнике, в ленинградской прокуратуре. Он мог угореть в сарае. Но какие-то черные силы оберегали его, готовя к жертвоприношению.

Этот дом словно издевался над ним, дразня недоступным уютом. В теплой парадной пахло манной кашей. За дверью в квартире №9 раздавались счастливые голоса — женский и детский. Дверь была обита дорогим кожзаменителем, ее украшал двойной замок. “Значит, есть что прятать, — сплюнул Аркадий на чистый пол и зажал покрепче в руках топорик для рубки капусты, украденный у матери. — Квартира отдельная, и баба не работает, на мужнины живет, ребенка воспитывает. Богатые, счастливые — ненавижу…”

— Валя Соколов здесь? — позвонил он в дверь. Женщина не расслышала, буркнула торопливо: “Оля этажом ниже”. Аркадий потоптался на лестнице. Посмотрел, как пожилая дворничиха копается в пищевых отбросах.

Минут через 15 снова поднялся к квартире: “Вам телеграмма!” — прокричал фальшивым баском. Хозяйка открыла дверь. Высокая, плотная, во фланелевом халатике, она недоуменно взглянула на Аркашку. “Деньги давай!” — защелкнул он за собой засов.

— Женщина стала звать какого-то Вадима. Я понял, что это — муж, и попытался открыть входной замок, чтобы убежать, но руки дрожали от страха, — показывал на следствии Аркадий Нейланд. — В этот момент в прихожую выскочил мальчик. Женщина ойкнула и кинулась на меня. Тут я понял, что они совсем одни. Я принялся бить ее топором. Она кричала мне: “Что ты делаешь?!” Я бил ее, пока она не упала. Потом я бил мальчика, который плакал и мешался под ногами. Мне кажется, что я ударил его раз шесть. Когда он затих, я кинулся по комнатам искать деньги и еду. Нашел 57 рублей, на них купил коньяку, перед поездом помянул мальчишку с матерью... Честно говоря, пацана мне теперь жаль. Но тогда я был зол на весь мир, даже украденную колбасу позабыл на кровати.

Взрослые судили ребенка. За свои грехи.

Они годами не обращали внимания на то, как вызревал в Аркаше Нейланде кровавый маньяк. И мальчик стал монстром. Дороги назад у него не было. А общество нашло единственный способ, чтобы остановить его, — уничтожить. “Мы не хотим, чтобы, выйдя на свободу, Аркадий Нейланд продолжал убивать. Малолетние преступники прячутся за пункт закона, который не допускает их расстрела”, — трудящиеся засыпали письмами Центральный комитет партии.

Неожиданно в дело вмешался сам Хрущев. Заканчивалась его “оттепель”. Эра милосердия принесла неутешительные плоды. По установке ЦК многих опасных рецидивистов в те годы отпускали на поруки. Считалось, что труд и коллектив лучше лагерей исправят убийц и грабителей. Но это привело к резкому взлету преступности, и разгневанный генсек вновь потребовал “согнуть хулиганов в бараний рог”.

Наступила череда жестоких приговоров.

Оставалось подобрать малолетнего смертника для первого показательного процесса. Аркадий Нейланд подходил на эту роль идеально. “Когда выносили приговор, я по делам оказалась в городском суде, — рассказывает Ольга Николайчук, старейшая работница архива суда Санкт-Петербурга. — Мне было интересно взглянуть на этого страшного убийцу. Но за решеткой я увидела толстого мальчика, неуклюжего, некрасивого, запуганного. Мне даже стало его жалко…”

Президиум Верховного Совета принял особый указ по конкретному делу Нейланда и назначил высшую меру убийце, обойдя существующий в УК РСФСР запрет на “детские казни”.

Но юристы были против нарушения закона. Даже следователи прокуратуры, которые вели это дело, в душе сомневались в необходимости столь сурового приговора. Профессионалы сразу вспомнили 1932 год, “закон о десяти колосках”, когда перед судом представали безымянные 12-летние мальчишки.

В случае с Нейландом все вроде бы казалось предельно ясным. Он был негодяем и подонком. И все же профессионалы осуждали решение Хрущева. “Если государство не станет выполнять установленные им же самим процессуальные нормы, тогда какого законопослушания можно ждать в дальнейшем от простых граждан? На каком примере их воспитывать?” — говорили законники.

Пытаясь спасти жизнь Нейланду, они спасали само правосудие.

— Было решено обратиться лично к Хрущеву с письмом, в котором постараться убедить руководителя страны в неправомерности такого решения, — вспоминал Владимир Иванович Теребилов, работавший в то время заместителем председателя Верховного суда. — Письмо передали Брежневу. Тот прочитал, поморщился и ушел в комнату Президиума. Вскоре Леонид Ильич вернулся явно расстроенный: “Дурак я, зачем вас послушался. Рассердился Никита Сергеевич и письма не взял”.

В апреле 1964-го суровое решение вступило в законную силу, но казнь Аркадия Нейланда откладывали. Не могли найти палача. Пока из Москвы спецпочтой не пришли две секретные телеграммы: “Почему до сих пор нет расстрела?”

11 августа 1964 года показательный приговор привели в исполнение. С чувством глубокого удовлетворения об этом сообщили все ленинградские газеты. Имя и возраст убийцы вписали во все учебники по уголовному праву — как интересный юридический прецедент. Ржавый топорик для рубки капусты перешел на вечное хранение в Музей криминалистики.

Родители Нейланда, не захотевшие даже видеть сына во время суда, отказались взять в загсе справку о его смерти.

Торжество справедливости свершилось.

Но было ли это торжеством Закона?

Спустя 40 лет про Аркадия Нейланда уже не помнит никто. Старики умерли. У молодежи другие интересы.

Я была в Питере в тот самый день, когда задержали подростков, подозреваемых в расправе над 9-летней таджикской девочкой. Это злодейство тоже имело общественный резонанс. Правда, уже не такой громкий — малолетними душегубами нынче никого не удивишь. Максимум, что грозит нынешним убийцам согласно новым международным стандартам, — 10 лет колонии.

За минувшие годы общество так и не нашло рецепта, как превращать монстров в нормальных людей. Смерть Аркадия Нейланда никого и ничему не научила.

Если смерть вообще может хоть чему-то научить...