Бесстыжий классик

“Население России — в целом — сочло новый террор “еврейским террором”, — пишет Солженицын.

Антисемиты всегда говорят от имени “населения”. “Живой классик” — не исключение. Он сладострастно называет фамилии евреев, служивших в органах ВЧК-ОГПУ, в запале причисляя к ним и неевреев (современный историк Геннадий Костырченко заметил, что это — “от недостаточного знания фактов”).

При этом, следуя своей обычной манере, Солженицын упрямо обходит вопрос: сколько же евреев насчитывалось в руководстве и прочих структурах органов госбезопасности? Более того: используя в своих неблаговидных целях современные исторические исследования, ВПЗР не гнушается прямыми подтасовками и явным искажением смысла научных публикаций. К примеру, он ссылается на известную работу Льва Кричевского “Евреи в аппарате ВЧК-ОГПУ в 20-е годы”. “В 1918 году, — цитирует Кричевского Солженицын, — в эпоху красного террора национальные меньшинства составляли около 50% центрального аппарата ВЧК”.

Обратите внимание на совершенно точную и корректную формулировку Кричевского — “национальные меньшинства”. Далее “живой классик” добавляет уже от себя: “На фоне множества латышей и изрядного числа поляков весьма заметны и евреи”. Так сколько же их было? Оказывается, евреи составляли 3,7% от общего числа сотрудников аппарата ВЧК. А среди “ответственных и активных сотрудников” этого ведомства евреев было — 8,6%. Эти цифры — у Кричевского. У Солженицына они отсутствуют.

Зато он с особенным удовольствием пишет о том, что “из 12 следователей отдела по борьбе с контрреволюцией — наиболее важного в структуре ВЧК” евреев была — половина. Кричевский объясняет сей “перекос” вполне логично: эти шестеро были людьми “с более высоким образовательным цензом”, потому-то их и поставили на эту работу. Этого объяснения у Солженицына нет. Оно ему не нужно.

По сведениям того же Кричевского, в сентябре 1918 года следователями в ВЧК работали 42 человека. Из них: латышей — 14, русских — 13, евреев — 8, поляков — 7. Но и этих цифр мы у Солженицына не найдем. Он вообще избегает сводных данных, потому что они вдребезги разбивают его концепцию о “засилье евреев”.

Правда, в середине 30-х в центральном аппарате НКВД некоторое время наблюдался некоторый переизбыток “лиц еврейской национальности”. Наркомом внутренних дел был тогда Генрих Ягода — тоже из них. В его ближайшем окружении (по состоянию на 1.10.1936 г.) работали 43 еврея (39% руководящих кадров) и 33 русских (30%). Эти данные приведены в справочнике “Кто руководил НКВД в 1934—1936 гг.”, доступном любому желающему.

Вот тут бы “живому классику” и разгуляться. Ну как же — явный ведь “перекос”!.. Ан нет: молчит А.И. Почему? Все просто. В конце 1936 года Ягоду на посту наркома внутренних дел сменил Николай Иванович Ежов. А в 37-м начался “большой террор”. За два следующих года число расстрелянных более чем в семь раз превысило число убитых за все остальные 22 года сталинизма. При этом, с приходом Ежова, число евреев среди руководящих работников НКВД сократилось с 43 до 6. Доля же русских в руководстве наркомата, напротив, резко увеличилась — с 33 до 102 человек (67%). Потому-то и не с руки Солженицыну писать об этом. Ибо тогда придется сделать очевидный вывод: “большой террор” осуществили отнюдь не евреи...

В первом томе “200 лет вместе” я обнаружил любопытное высказывание автора:

“Системы капиталистическая в экономике, в торговле и демократическая в политическом устройстве — по большей части детище евреев, и они же для расцвета еврейской жизни наиболее благоприятны”.

То есть вообще-то ничего особенного в этой фразе г-на Солженицына не содержится. Заурядная антисемитская банальность. Но вот что забавно: очень уж она напоминает высказывание другого г-на, и тоже — весьма известного:

“Экономическая система наших дней — это творение евреев. Она находится под их исключительным контролем. Конечной целью евреев на этой стадии развития является победа демократии”. Адольф Гитлер, “Моя борьба”.

Нет, не плагиат. Во всяком случае, не явный: дословного совпадения не наблюдается. А вот по сути — очень даже похоже. Прямо-таки один к одному.

Может быть, случайность? Чего не скажешь в юдофобской запальчивости...

Г-н Солженицын, том второй:

“Стратегически задуманный Лениным удар по русскому народу как главному препятствию для победы коммунизма — успешно осуществлялся и после него. В те годы — Коммунизм всей своей жестокостью мозжил русский народ. Коллективизация, больше всех других коммунистических действий, явно отвергает всякие теории о “национальной”, якобы “русской”, диктатуре Сталина. О содействии же в коллективизации правящих коммунистов-евреев — стоит помнить, что оно было усердно и талантливо. 15 миллионов крестьян разорены, согнаны, как скот, с их дворов и сосланы на уничтожение в тайгу и в тундру”.

Теперь сравним:

“Марксизм стремится к тому, чтобы отдать всю власть в руки евреев. Самым страшным примером в этом отношении является Россия, где евреи в своей фанатической дикости погубили 30 миллионов человек, безжалостно перерезав одних и подвергнув бесчеловечным мукам голода других, и всё это только для того, чтобы обеспечить диктатуру над великим народом”. Адольф Гитлер, “Моя борьба”.

А второй-то автор поталантливее будет. Короче излагает. Да и понятнее.

Что же касается цифр, то фюрер об их правдоподобии никогда не заботился. Однако классику надо бы аккуратнее. “Всего оказались выселенными почти три с половиной миллиона крестьян” (“История России, ХХ век”). Откуда взялись “15 миллионов”? Да оттуда же, откуда у Гитлера — 30. Что же касается “правящих коммунистов-евреев”, то из 10 членов Политбюро еврей тогда был один — Каганович...

Должен отметить, что “историк” Солженицын склонен к экстравагантности не только в цифрах. Дорогого стоит его “историческое открытие”: “Троцкий явился единовластным руководительным гением Октябрьского пререворота. Трусливо скрывшийся Ленин ни в чем существенном в переворот не вложился”. После такой “сенсации” уже не удивляешься тому, что Брестский мир у Солженицына подписывает еврей Иоффе, Чичерина ВПЗР не упоминает вовсе. Или вот, например:

“9 февраля (1953 г. — М.Д.) в советском посольстве в Тель-Авиве взорвалась бомба. 11 февраля СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем. Конфликт вокруг “дела врачей” от того становился еще острее. Взрыв мирового гнева совпал с быстрым действием внутренних сил, которые, может быть, и покончили со Сталиным.

После публичного коммюнике о “деле врачей” — Сталин прожил всего 51 день. Освобождение из-под стражи и бессудебное оправдание врачей были восприняты старшим поколением советских евреев как повторение пуримского чуда: Сталин сгинул именно в день Пурим, когда Эсфирь спасла евреев Персии от Амана”.

Давно известно и подтверждено независимыми экспертами: Сталин умер от кровоизлияния в мозг. По Солженицыну, однако, “вождя народов” сгубили жи... — то есть, извините, евреи. И приурочили это к своему празднику Пурим.

Смелая гипотеза. Фюрер позавидовал бы.

Во втором томе солженицынского творения эта тема — единственная, на которую откликнулись мои коллеги. Понять их можно: большего бесстыдства до сих пор читать не приходилось.

Совсем недавно всплыла старая работа Солженицына “Евреи в СССР и в будущей России”. А.И. написал ее в 1968 году, но публиковать не стал. Иначе — не видать бы ему Нобелевской премии. Он и сегодня открещивается от этой работы, но слов из песни не выкинешь. А в песне этой есть, к примеру, такие слова: “Я видел евреев на фронте. Знал среди них бесстрашных. Не хоронил ни одного”.

Очень похоже на иронические строки Бориса Слуцкого:

“Пуля меня миновала,

Чтоб говорилось нелживо:

“Евреев не убивало!

Все воротились живы!”

Слуцкий ушел на фронт добровольцем, был тяжело ранен, вернулся в строй, в конце войны получил тяжелейшую контузию. Другой поэт, Павел Коган, имевший “белый билет” (он очень плохо видел), тем не менее прорвался на фронт, и тоже добровольцем. Погиб.

В книге “200 лет вместе” бесстыжий классик пишет:

“Участниками войны считались и 2-й, и 3-й эшелоны фронта: глубокие штабы, интендантства, вся медицина, многие тыловые технические части, и во всех них, конечно, обслуживающий персонал, и писари, и еще вся машина армейской пропаганды, включая и переездные эстрадные ансамбли, фронтовые артистические бригады, — и всякому было наглядно: да, там евреев значительно гуще, чем на передовой”.

Не только бесстыжие — еще и подлые строчки.

На фронтах Великой Отечественной воевали полмиллиона евреев. Почти половина из них — погибли. Три четверти павших составляли рядовые солдаты и сержанты, остальные — младшие лейтенанты, лейтенанты и старлеи; иными словами, тот самый “первый эшелон”, в котором, по утверждению Солженицына, евреев было не густо.

Опровергать вранье “живого классика” можно было бы еще долго. Рассказать о том, что четверо евреев повторили подвиг Матросова, причем один из них, Абрам Левин, закрыл вражескую амбразуру своей грудью на год раньше Матросова. 14 летчиков-евреев повторили подвиг Гастелло. Четверо совершили воздушный таран. Еще четверо бросились с гранатами под танки. Пятеро подорвали гранатами себя и окруживших их гитлеровцев. И сколько было евреев — Героев Советского Союза. Примеров — множество, их приводит в нескольких своих статьях мой коллега Валерий Каджая. Солженицыну они, конечно, хорошо известны. Но — не нужны. Как и другим антисемитам.

Разговаривая со многими людьми военного поколения, я пришел к выводу: те, кто утверждает, будто во время войны евреи отсиживались в тылу, сами на передовой скорее всего не были. Потому что те, кто сражался на передовой, истину знают.

А как же Солженицын? — спросите вы. Ведь он же фронтовик...

И тут обнаруживаются любопытные обстоятельства. Если о лагерном прошлом А.И. известно немало, то о военном — практически ничего. Эту тему “живой классик” старательно избегает. Неужто из скромности, которой он никогда не отличался?

Ну, прежде всего. Сам А.И. в добровольцы почему-то не записался. Ждал, пока призовут. А пока — спокойно дождался первого сентября, начала учебного года, и пошел учить детишек математике.

Да и на фронте Солженицын был отнюдь не в первом эшелоне. Он даже принимал там свою первую жену, Наталью Решетовскую, которая гостила у него (на фронте!) три недели. Решетовская вспоминает:

“Немного побездельничав, я начала знакомиться с работой, понять оказалось легко. Все дело в том, чтоб расшифровывать замысловатые синусоиды, которые приборы выстукивали на звукометрической ленте. Интересно! В свободное время мы с Саней гуляли, разговаривали, читали. Муж научил меня стрелять из пистолета.

У себя на батарее Саня был полным господином, даже барином. Если ему нужен был ординарец Голованов, блиндаж которого находился с ним рядом, то звонил: “Дежурный! Пришлите Голованова”. Вверенный ему “народ”, его бойцы, кроме своих непосредственных служебных обязанностей, обслуживали своего командира батареи. Один переписывал ему его литературные опусы, другой варил суп и мыл котелок, третий вносил нотки интеллектуальности в грубый фронтовой быт”.

На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки (БЗР), которая располагалась, по определению А.И., во 2-м, 3-м, а то и в 5-м эшелоне. Во всяком случае — никак не в 1-м. По звукам выстрелов вражеской артиллерии БЗР определяла ее местонахождение и передавала эти данные своим батареям. А вот те-то и занимались настоящей военной работой.

И два своих ордена, как выяснил Валерий Каджая, Солженицын получил не за храбрость в бою, а не выходя из блиндажа — когда после двух битв и побед в них награды раздавались всем подряд.

Так что военные годы Александр Исаевич провел вполне благополучно. Как выясняется, он всегда и всюду умел неплохо устроиться. В лагере он с самого начала пошел в “придурки” — сумел стать “заведующим производством”, то есть старше нарядчика и начальником всех бригадиров!”. Потом, выдав себя за физика-атомщика, попал в шарашку, где вполне сносно (по сравнению, конечно, с лагерем) провел большую часть своего заключения. И чтобы остаться в “придурках”, даже записался в стукачи под кличкой Ветров. Утверждает, правда, что не стучал. А после шарашки, уже в экибастузском лагере, он вновь — и нормировщик, и бригадир...

В вину ему это ставить негоже: выживал как мог. Приспосабливался. Но вот сам-то он именно это ставит в вину другим. Сам-то он всегда вел себя именно так, как — по его мнению — вели себя столь нелюбимые им евреи. Другими словами, Солженицын приписал им то, что ему неприятно вспоминать о себе.

С советской (читай — еврейской) культурой Александр Исаевич разбирается вполне по-большевистски: быстро и безапелляционно. Замечательный композитор Исаак Дунаевский у него — “зорко не упускал ступенек советской карьеры. Тут и Матвей Блантер (автор знаменитой “Катюши”, а также одной из самых прекрасных военных песен — “В лесу прифронтовом”. — М.Д.), и братья Даниил и Дмитрий Покрассы. Еще же Оскар Фельцман, Соловьев-Седой — не берусь представить в полноте. (Захватывая годы и позже, чтоб к этой теме не возвращаться: поэты-песенники Илья Френкель, Михаил Танич, Игорь Шаферан, композиторы Ян Френкель, Владимир Шаинский, не продолжаю.) Сколько ж они все настукали оглушительных советских агиток в оморачивание и оглупление массового сознания, — и начиняя головы ложью, и коверкая чувства и вкус?”

Но особенно досталось Александру Галичу. На его творчество Солженицын растратил аж 6 страниц своего драгоценного “исследования”, продемонстрировав абсолютную глухоту к поэзии и заставив усомниться в умственных способностях нобелевского лауреата.

А как же русские? Ведь в названии солженицынской книги продекларировано: “вместе”... Где все эти бубенновы, грибачевы, софроновы, шпановы и прочие шевцовы, имя коим легион? Уж сколько они “настукали оглушительных советских агиток” — никакому учету не поддается...

Есть, есть русские. Во всяком случае — один: Евгений Евтушенко. Престарелому “живому классику” очень не нравится евтушенковский “Бабий Яр”. Вот заключительные четыре строчки этого знаменитого стихотворения:

“Еврейской крови нет в крови моей.

Но ненавистен злобой заскорузлой

Я всем антисемитам, как еврей,

И потому — я настоящий русский!”

“Своим “Бабьим Яром” Евтушенко причислил себя к евреям по духу”, — злобно пишет А.И. Ощутить боль другого народа, как свою, — это, по мнению Солженицына, всего лишь дань моде и игра на потребу публике.

По себе судит.

Кстати, нечто подобное не так давно высказывал генерал-неандерталец Альберт Макашов. Жид для него — не только иудей, но и русский, который “еврей по духу”.

Историк Геннадий Костырченко (на его книгу “Тайная политика Сталина” А.И. ссылается довольно часто, по своему обыкновению обдирая цитаты — до полного искажениях их смысла) отмечает, что Солженицыну “ближе расовый подход к еврейству, хотя, по понятным причинам, он этого не афиширует”.

Что же касается “оморачивания и оглупления” и вообще — холуйства, то тут Александр Исаевич явно кое-что забыл. Оно и понятно: говоря его словами, “о себе — плохое так трудно помнить”.

В марте 1963 года Хрущев выступил перед творческой интеллигенцией с погромной речью. Досталось многим, но не Солженицыну: его пока не трогали. А спустя несколько дней А.И. позвонил помощнику Хрущева, Лебедеву, который записал разговор (цитирую по книге Владимира Войновича “Портрет на фоне мифа”). Солженицын говорил:

“Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущева и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наши литераторы и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов, и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные жирные мухи.

Мне будет очень больно, если я в чем-нибудь поступлю не так, как этого требуют от нас партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущев”.

Далее Владимир Лебедев добавляет: “Писатель Солженицын просил меня, если представится возможность, передать его самый сердечный привет и наилучшие пожелания Вам, Никита Сергеевич. Он еще раз хочет заверить Вас, что хорошо понял Вашу отеческую заботу о развитии нашей советской литературы и искусства и постарается быть достойным высокого звания советского писателя”.

По-видимому, надо понимать так, что вот это и значит — “жить не по лжи”.

От дальнейших комментариев воздержусь.

Из воспоминаний Солженицына о жизни в Вермонте:

“Но кого я ласково люблю — это койотов: зимой они часто бродят по нашему участку, подходят и к самому дому и издают свой несравнимый сложный зов: изобразить его не берусь, а — очень люблю”.

Койот — самый примитивный представитель псовых (сборник “Американские прерии”). Питается кроликами, мышами, насекомыми и падалью. У него плохая репутация — недаром его называют “луговым шакалом”. Как и шакал, койот труслив и коварен. Его вой обычно производит на людей тягостное впечатление.

Солженицын койотов — любит. “Ласково”.