Александр Зиненко занимается на НТВ документальным кино. Только что закончил цикл “Однажды в России”. Родину снимает, значит. Ту, про которую кричат “уродина”, “сволочь”, ну и “не красавица”, конечно. Но Зиненко почему-то она очень даже нравится.
— Ты давно начал делать специальный репортаж?
— Сначала я был корреспондентом-международником, аккредитованным при МИДе. Ездил с Козыревым, тогдашним министром иностранных дел. Естественно, много раз был за границей. Тогда, в 97-м, мне удалось попасть в Северную Корею — получилась очень громкая история. Аккредитоваться туда было просто невозможно: действовал запрет на въезд иностранных журналистов. Нам с оператором пришлось прикинуться новыми русскими: якобы путешествуем по всему миру, и для полного счастья нам только Северной Кореи и не хватает. Даже визитки сделали: “менеджеры по продаже бытовых приборов”. Но на это ушло несколько лет. Я тупо ходил вместе с анпиловцами и жириновцами на банкеты, посвященные дню рождения великого вождя Ким Чен Ира...
— Тебя никто не узнавал? Ты же тогда уже мелькал на ТВ.
— Меня знали, конечно, в лицо, но почему-то никто не выдал. Скандал был уже потом, когда мы привезли репортажи. Тогда каждый день из Северной Кореи шли депеши: под видом туристов к нам проникли журналюги! Причем репортажи были вроде бы позитивными, но между строк все читалось. Корейцы ничего не поняли и были нам очень благодарны. Например, мы показали совершенно черный вечерний город. После семи вечера подсвечивают только огромные портреты Ким Ир Сена... После этого я стал снимать специальные репортажи. И из международников ушел.
— Многие стремятся за границу, а ты — “назад в СССР”?..
— Заграница мне уже помогла, и стало неинтересно. Дальше мне хотелось делать уже не репортажи, а документальные фильмы минут на пятнадцать. Тогда никто этого не делал. Проект возник в 98-м. Все потом только подтянулись. В 2000 году мы получили ТЭФИ за “Сны надзирателя”. Это фильм о зоне. Мы сняли надзирателя, который живет в маленьком поселочке. Несколько метров прошел — и он уже на работе. В фильме он говорит: “Меня зэчки жалеть стали: “Мы-то выйдем, а ты здесь навсегда”.
— В Союзе документальный глянец никто не смотрел. Но когда началась перестройка, на “Легко ли быть молодым?” очереди занимали на месяц вперед. А теперь выпуски новостей “убивают” документалистику...
— И спецрепортажи тоже. Тогда на НТВ они выходили каждый день, и Добродеев на летучках награждал за лучший репортаж недели.
— Но сейчас, если показывают сюжет больше чем на пять минут и это не массовое убийство, то люди не будут такое смотреть. Да и кому сейчас интересна эта мутная провинциальная жизнь?
— Точно так же говорят телевизионные продюсеры. У них две главные фразы: “это будут смотреть” или “это не будут смотреть”. Но решения принимают именно они. На самом деле у документалистики хороший рейтинг. И народ это смотрит не только в провинции, но и в Москве. Продюсеры думают, что они все знают. Если бы так было!..
— Гендиректор НТВ Борис Йордан заявил, что он делает канал для молодежи и среднего класса. А им разве нужны будут твои “рассказы за жизнь”?
— Молодежи — вряд ли. Она теперь смотрит СТС. Но я не уверен, что из НТВ можно сделать суперразвлекаловку. Мне кажется, это по-прежнему будет серьезный информационный канал. Мы никогда не превратимся в СТС.
— А тебе не говорят продюсеры: “Ну что ты нам это в 1001-й раз показываешь — мы и так знаем эту пьяную Россию... Сколько можно?”?
— Говорили и говорят. Один из высокопоставленных энтэвэшных начальников сказал: “После твоих фильмов хочется повеситься”. Наши сюжеты очень трудно разложить по полочкам. Ведь на ТВ есть политика, история, ток-шоу. А это что? Кажется, что это другая планета, Марс. На самом деле это про наш народ и отношения между людьми. В одном из фильмов я показываю, как пожилые, бедно одетые люди по вечерам приходят на танцы. Потом мне позвонила знакомая жены: “Боже, как они там живут?!” А в Москве что, веселее? Одиночество — это лучше?.. Неважно, где человек живет — в большом городе или в маленьком, — страдаем-то мы одинаково.
— Но эти темы показаны по сто раз. К тому же у тебя в фильмах никто не раздевается, не совершает половые акты в извращенной форме... Кто же тогда это будет смотреть?
— Все-таки простые люди не так циничны, как телевизионщики. Но у человека же есть выбор: не нравится — переключи и слушай, как ругаются матом. Почему думают, что людям неинтересно смотреть про их жизнь?
— Неужели у нас так много мазохистов?
— А почему мазохистов? Нормальных телезрителей.
— В твоих фильмах много постановочных сюжетов?
— Когда мы едем на место, то должны обязательно подружиться с нашими героями. Мы живем с ними долгое время без камер: ходим, сидим, общаемся... И так — несколько дней. Проходит неделя-другая — и они ко мне привыкают. Ты как бы становишься для них “предметом мебели”. А потом они уже начинают иногда и играть. Причем лучше, чем актеры в сериалах.
— Сколько же нужно выпить с народом, чтобы с ним закорешиться?..
— Дело не в выпивке. Тут главное — понравился ты человеку или нет.
— А как понравиться простому русскому человеку?
— Как понравиться — объяснить невозможно. Но вот пример. Заброшенный поселок, узкоколейка, туда-сюда раз в неделю ходит поезд. Больше никак из поселка не выбраться. Мы туда поехали, со всеми познакомились, подошли к машинисту, которому завтра на смену. А он никакой — не в смысле пьяный, а просто нетелегеничный. Молчит, и все. Но был еще второй машинист, сменщик. Мы — к нему. Сначала он к нам с недоверием: ну чего вы снимете-то? Что от этого изменится?.. А мужик фактурный, характерный — то, что надо. Помолчал он, помолчал, потом обращается к первому машинисту: “Слушай, давай я завтра поеду!” Вот такова сила синематографа...
— Свой народ нужно любить?
— А что здесь усложнять? Нужно любить людей такими, какие они есть.
— Но народ-то живет так, потому что сам во всем виноват. И разве можно после этого думать о народе что-то хорошее?
— Да, такой у нас народ. Но это наш народ — что тут поделаешь. Как-то мы снимали в Боливии фильм о русских староверах. Те же самые наши мужики и бабы. Много пьющих...
— Если уж староверы пьют, то вообще дело табак.
— У них масса запретов. Это нельзя, то нельзя... Но все равно русский человек свою дорожку найдет. Спрашиваешь: у вас пить нельзя? Нельзя. Курить нельзя? Нельзя. А прочими нехорошими вещами заниматься можно? Нет, нельзя. Но за пределами деревни — можно. Никто же об этом не узнает, а потом я свои грехи замолю. Вот пожалуйста: Боливия, старообрядцы, а все одно — Россия.
— Ты делал интервью с каким-нибудь отъявленным негодяем типа Чикатило?
— Да мне такие люди и не интересны. Когда мы снимали фильм “Сны надзирателя”, приехали, мне говорят: подождите, сейчас мы вам такого маньяка, серийного убийцу приведем, за ним все телевизионщики охотятся... А я говорю: да не нужен он мне — спрошу его, а он молчать будет. И что?..
— Да, ты не настоящий журналюга.
— Наверное, так оно и есть.
