После него не осталось ничего, кроме фильмов. Бриллианты его жены носит другая женщина. В его квартире живет посторонний человек. И даже похоронили его в чужой могиле...
Великий актер, кумир 60-х и 70-х, снявшийся в более чем 150 фильмах, оказался совершенно забытым. И если о юбилее кумира 80-х — Андрея Миронова — протрубили все, то о 75-летии Георгия Юматова не вспомнил никто.
Как стать звездой
Широченные плечи, улыбка до ушей, китель в орденах и медалях — не заметить красавца-морячка было просто невозможно. Все и вытянули шеи, когда после просмотра трофейного фильма он вместе с приятелем в 1946 году зашел в буфет Театра киноактера. К друзьям тут же подбежал официант: “Вас Григорий Александров просит подойти к своему столику”. “Кто это?” — не понял 20-летний Юматов. “Да ты что — известный режиссер, вон он с Любовью Орловой сидит!” — обалдел от такого неведения гонец. Юматов не стал ломаться. “Не хотите посмотреть, как снимается кино? А то приходите ко мне на киностудию”, — предложил Александров. Через несколько дней Жора уже бродил среди павильонов и снова попался режиссеру на глаза. Мэтр снимал “Весну”.
Такое может быть только в сказке. Или в кино. Александров решил снять новичка в крошечном эпизодике, в роли помощника гримера. Жора появился в фильме всего на пару секунд с одним-единственным словом: “Разрешите?” А через несколько лет, вспоминая этот случай, Александров рассказывал, что более элегантно и тактично в советское кино не попадал никто: “Даже разрешение спросил!” Александров отвел Юматова во ВГИК, к другому мэтру — Сергею Герасимову, набиравшему свой первый курс. Тот посмотрел на него, послушал. “Мне его учить нечему. Самородок”, — и сам привел парня в Театр киноактера, где его сразу же ввели в спектакль “Дети Ванюшина”. В том же году Жора (Юматова до самой смерти все называли по имени. — Е.М.) снялся еще в двух фильмах, в эпизодах. А потом пошло-поехало: “Молодая гвардия”, “Повесть о настоящем человеке”, “Три встречи” — за два года пять фильмов, большинство из которых сразу назвали эпохальными.
Вот так бывший юнга и отчаянный храбрец, носивший форму только потому, что “больше нечего было надеть”, и не знавший, чем бы ему после войны заняться, стал звездой.
Культ дочери
На съемках “Молодой гвардии” сыграли много свадеб. Самая шумная и веселая, хоть и самая бедная, была у Юматова и Музы Крепкогорской. Муза, как и большинство актеров, снявшихся в этом фильме, училась у Герасимова. К тому же была сталинской стипендиаткой и играла во МХАТе. Невероятно остроумная, общительная, образованная и при этом беленькая, как ангелочек. Юматов только много лет спустя узнал, что на самом деле Муза — брюнетка, почти цыганка и всю жизнь травит волосы. А тогда... Он был влюблен и ходил за ней как хвостик, а она тут же окрестила Жору Жоржем и великодушно позволяла себя любить.
В фильме ей досталась роль предательницы Выриковой, хотя сначала ее чуть не утвердили на Любку Шевцову.
— Инка Макарова об этом узнала и быстренько переспала с Герасимовым. Поэтому-то она, а не я, и сыграла Любку. А эта проклятая Вырикова загубила всю мою карьеру! — плакалась Муза своим знакомым, злословив на более удачливую конкурентку.
Огромная коммуналка на Страстном бульваре, дом 1, с окнами на нынешнюю “Чеховскую”. Здесь, в одной из 16 комнат, и жили Крепкогорские. Здесь же поселились и Муза с Жорой. Посреди 33-метровой комнаты стоял отцовский концертный рояль. Виктор Крепкогорский, один из аккомпаниаторов Шаляпина, играл на всех инструментах. Его жена — Лидия Ивановна — потомственная дворянка, совсем юной девушкой сбежала в чем мать родила в Москву. Ее отец, Иван Грачев, изменил своему сословию и стал врачом, лечил рабочих фабриканта Морозова. У Лиды было все — огромный дом, гувернантки, прекрасное домашнее образование и блестящие перспективы на будущее — но в 16 лет у нее умерла мать, и отец тут же женился на ее лучшей подруге.
Уже в Москве она познакомилась с немолодым музыкантом Крепкогорским и одного за другим подарила ему трех детей. Первой была Муза. Вторая дочка родилась очень больной, и хотя ее выхаживали несколько лет, малышка все равно умерла. Третьим появился Валера.
Однажды Муза нашла редчайшую фотографию — отец вместе с Шаляпиным — и, едва взглянув на нее, тут же разорвала в клочья. “Ненавижу! Как он мог так с нами поступить!” — едва заикнулась она и тут же замолчала. Эту тему в их семье никогда не поднимали.
В конце 30-х, когда в столичной богеме начались чистки, Виктор Крепкогорский, испугавшись, что вместе с ним заберут жену и детей, приладил дома веревку и повесился. Случилось это в день рождения Валеры. Муза, увидев отца с петлей на шее, несколько дней не могла разговаривать. Вскоре Лидия Ивановна с огромным трудом устроилась работать в МГУ, лаборанткой в химическую лабораторию, а Муза с тех пор стала любимым и самым оберегаемым ребенком.
Сразу после школы, по настоянию матери, Муза поступила на биофак МГУ и одновременно, но уже в тайне от родни, во ВГИК. И там, и там она проучилась семестр и только потом призналась маме, что твердо решила стать актрисой.
Самая красивая, самая умная, самая талантливая. Лидия Ивановна, словно замаливая грехи отца, подсовывала дочери лучший кусочек, не жалела денег на платья, выполняя любую ее прихоть и оберегая от малейших хлопот по дому. То же самое продолжалось и после свадьбы с Юматовым. Это там — на улице, на съемочной площадке, в кинозале он был звездой и любимцем публики. Дома звездой была Муза.
Она вертела им как хотела
В середине 60-х на знаменитом Одесском привозе висела потрясающая реклама консервного завода: “Если хочешь сил моральных и физических сберечь, пейте соков натуральных — укрепляет грудь и плеч!” И рядом с этим призывом на фоне консервных банок — улыбающееся лицо Музы Крепкогорской, с большими щечками и ямочками, нарисованное каким-то местным художником.
Бриллианты, золото, красивая посуда — Муза не ограничивала себя ни в чем и никогда не считала деньги. “Жорж заработает”, — не сомневалась она, покупая себе очередное колечко, а мужу — дешевые котлеты в соседней кулинарии.
И Юматов сам, если не было тещи, варил себе борщ, сам, возвращаясь с очередных съемок, стирал носки и рубашки. “Жоржик, ну ты же знаешь — мне некогда”, — на ходу бросала Муза и куда-то спешила. Приходили ее подруги, тетки, мать и дружно откармливали голодного Жоржа. Иногда, во время шумных гулянок, на кухню пускались девчонки-“юматовки” — поклонницы, часто дежурившие у них в подъезде.
— В те годы вечно голодным был не только Юматов, а многие наши знаменитые актеры, — вспоминает Вера Линдт, ассистент режиссера по подбору актеров, работавшая на десятках картин, большая подруга Музы и Жоры. — Что они ели во время экспедиций, в захолустных городках? Помню, как в одном из них в единственном ресторане нам принесли меню: салат из мойвы, суп из мойвы, биточки из мойвы, мойва жареная... И больше ничего, кроме мойвы! “А у вас компота из мойвы нет?” — не выдержала я, прочитав весь список. Официантка даже не улыбнулась. Так что я все время варила актерам супы, каши, картошку, чтобы хоть наелись. “Верка, ты что готовишь? Мясо? — звонил мне Жора. — Срочно приезжай!” И я мчалась к ним.
Все по блату, хорошие продукты — по знакомству. И даже если у тебя есть деньги, купить все равно ничего нельзя.
— Жорж, зайди в Елисеевский, к Соколову — попроси к празднику икры и колбаски, — скрепя сердце, Юматов все же ехал на улицу Горького. “Но почему я должен заискивать перед директорами каких-то гастрономов!” — бесился он, возвращаясь с “заказом”.
Популярных артистов часто приглашали к себе на дачи партийные бонзы. Столы ломились от закусок, водка лилась рекой. Муза любила такие мероприятия — там она могла продемонстрировать свои роскошные обновки, которые ее брат Валера, ставший дипломатом, постоянно присылал из Америки или Швейцарии. Жора приходил в ужас, когда видел, как какая-нибудь хозяйка такого семейства выкидывала в помойку чуть подветрившуюся колбасу. Многие актеры соглашались петь и плясать за накрытыми столами, Юматов же лишь наливал стаканами водку. “Столько дерьма развелось. Вот идешь и боишься, как бы не наступить, — возвращаясь с очередной такой вечеринки, цитировал он Раневскую. И еще больше бесился: “Кто эти люди и почему они так живут?!”
Муза вертела Жоржем как хотела. Только она могла заставить Жору закодироваться или, наоборот, если ей это было выгодно, — спровоцировать его запой. В такие минуты она хлопала дверью и убегала на очередное свидание. Что поделать — и у нее, и у него все время были какие-то увлечения на стороне. Жора мечтал о детях, а Муза считала себя незаслуженно забытой и обиженной и все время ждала, что ей наконец предложат большую роль. Поэтому и не хотела рожать ребенка, постоянно делала аборты. Все переживала — вдруг позовут, а она окажется беременной?
Муза снова “залетела”, Юматов уехал на очередные съемки. И через общих друзей узнал, что вроде бы его жену хотят пригласить на хорошую роль. “Она уже на 4-м месяце, неужели снова аборт?!” — с ужасом подумал Жора и прилетел в Москву. Прибежал домой — никого нет, позвонил в Театр киноактера, где Муза играла, — тоже нет. Одна из подруг призналась, что Муза пошла на дом к какому-то врачу. “Куда? Адрес!” — через полчаса он уже ворвался в чужую квартиру. Муза лежала на столе, а на полу, в железном тазике — уже вполне сформировавшиеся ручки и ножки — все, что осталось от их ребенка. Он опоздал всего на десять минут. Больше Муза иметь детей не могла...
Опасные гастроли
Они не жили вместе несколько лет. Но при этом не разводились.
— Жоре нравились хрупкие интеллигентные девушки, которых бы он мог защищать, а в него влюблялись крупные, властные, красивые женщины. Так что это еще большой вопрос — кто кого соблазнял, — смеется режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич. — Он никогда не красовался, что свойственно многим актерам, и при этом в нем было столько обаяния и настоящей мужской красоты, что женщины чувствовали это за версту и не давали ему прохода. А если он начинал что-то рассказывать — о войне или просто травить анекдот — все забывали о водке и слушали его, открыв рот. Он крутил романы с замужними дамами и нередко дрался с их мужьями, а потом, после съемок, быстро остывал. Я работал с Жорой на двух картинах — “Опасные гастроли” и “Внимание, цунами”. Мы оба были алкаши и оба были в завязке. И это очень сильно сближало.
“Внимание, цунами” — первый в мировой истории фильм-катастрофа — снимали в основном на Дальнем Востоке. План съемок входил в учение Тихоокеанского флота, в нем впервые показали нашу атомную подводную лодку. Этот фильм ЦРУ изучило потом вдоль и поперек, Юматов играл в нем главную роль.
— По сценарию у нас жаркое лето, а на самом деле середина ноября — ветер 4 балла, температура воздуха плюс 2, — рассказывает режиссер Александр Полынников, работавший на этом фильме оператором. — В этот день Жоре позвонили из Москвы и сказали, что ему наконец присвоили звание заслуженного артиста. Трое в лодке — я, Жора и ассистент режиссера с “хлопушкой” и маленьким веслом. Снимаем сцену, как Жора единственный выжил из всего экипажа и лежит без сознания в лодчонке посреди бескрайнего океана.
Бухта Шамора, неподалеку от Владивостока, считается в народе тихой. И чтобы не испортить кадр, троица все дальше отплывала от берега до тех пор, пока веревка не порвалась и лодку не подхватил штормовой ветер. Ни в одной моторной лодке, как назло, не оказалось бензина, а на складе с веслами висел амбарный замок. И какой-то матросик залез в склад и кинулся их догонять.
— Жора начал грести веслом, ассистент — “хлопушкой”, — продолжает Александр Полынников. — И тут мы увидели, как название “Внимание, цунами” осталось в воде, а под ним написано “Опасные гастроли” — предыдущий фильм Юнгвальд-Хилькевича. Жора, страшно матерясь, начал мрачно шутить: “Давай, снимай последний кадр!.. Сволочи! Мне же заслуженного дали, а я даже не успел выпить!” И начал нас учить, что делать, когда лодка перевернется, — он же моряк. Еще бы пять минут, и нас бы точно перевернуло.
Новое старое счастье
Наверное, это любовь — говорили все их знакомые. Что бы ни происходило у Жоры, с кем бы ни крутила романы Муза, их снова тянуло друг к другу. И они снова стали жить вместе.
— Как раз в это время начали строить актерский кооперативный дом, недалеко от метро “Аэропорт”, — говорит Елена Крепкогорская, родная племянница Музы. — В этом доме купили квартиры многие их друзья — Алла Ларионова с Николаем Рыбниковым, Ляля Шагалова. Мой отец прислал им денег на третью комнату, чтобы они взяли с собой Лидию Ивановну, их мать. Я помню, что Муза рассказывала мне, как они ездили с Жоржем на лошадях смотреть дом.
Теперь, в огромной трехкомнатной квартире, творческая душа Музы могла развернуться на всю катушку. Вместе с Аллой Ларионовой они носились по Москве в поисках приличной мебели и хрусталя. Муза, как Плюшкин, скупала комиссионки и тащила все в свое новое жилище. Первой заказала огромную кожаную кровать, на которую бегала смотреть вся актерская тусовка.
У них дома всегда было полно народа. Муза как настоящая светская дама обожала устраивать вечеринки. В то время к ним на огонек заходили и Марина Влади с Владимиром Высоцким, с которым Жора подружился на “Опасных гастролях”. Когда же Высоцкого КГБ не утвердил на роль советского разведчика Бирюкова в фильме “Один из нас”, написанную специально для него, то Володя сам привел Юматова к режиссеру Геннадию Полоке.
— Эта роль, по признанию очень многих, была у Жоры лучшей, — считает Геннадий Полока. — У Юматова не было профессионального актерского образования, и, как мне кажется, он из-за этого немножко комплексовал. Не было техники Миронова и Караченцова, но ему очень хотелось и в этом качестве доказать свою состоятельность. А здесь надо было и петь, и танцевать — и всему этому его учил Высоцкий. И Жора доказал!..
Юматов обожал машины — мог целыми днями валяться под днищем и чего-то ремонтировать — и гонял на них как сумасшедший. Не обходилось, конечно, и без аварий — однажды он врезался вместе с Аллой Ларионовой. Первой красавице советского кино неудачно зашили губу, и ее перестали снимать в кино.
— Мы ехали ночью из аэропорта на такси, — продолжает Геннадий Полока. — Дорога жуткая, гололед. И прямо перед нами заносит самосвал. Водитель развернулся и врезался в заднее колесо. Впереди сидела Муза — она снималась у меня во многих фильмах, — мы с Жорой сзади. “Муза, закрой лицо”, — успел крикнуть Юматов, и она спряталась за кейсом. Сорвало двигатель, выбило стекло, превратив лицо шофера в кровавое месиво. Нас увезли в больницу. У Музы порваны связки и трещина в ноге, у Жоры трещина позвоночника, я с раздробленным коленом. Жору на два месяца заковали в корсет и велели не вставать с постели. Картина оказалась под угрозой закрытия. И тогда Юматов стал сниматься в корсете! Из-за травмы позвоночника у него начало очень быстро высыхать лицо, и мы боялись, что к концу съемок его уже невозможно будет узнать. К счастью, через год этот процесс остановился, а Жора потом всю жизнь спал на доске. Но все равно, как и раньше, все трюки в фильмах он делал сам, не терпел никаких дублеров.
“Психи есть хотят. Алкаши тоже!”
Чем популярней становился Юматов, тем большую охоту за ним устраивали почитатели его таланта. “Жестокость”, “Они были первыми”, “Порожний рейс”, “За Калужской заставой” — после этих фильмов к нему вламывались в номер, похищали со съемочной площадки и тут же наливали водку. Куда бы он ни приходил, первым делом ему несли стакан: “Жора! Ну не откажи, ты же свой, из народа!” И Жора не отказывал. Да и вообще никому не рассказывал, что он — коренной москвич, родился в профессорской семье и его старшие братья — обладатели высоких научных степеней. Да и кто бы в это поверил?
Режиссеры и их помощники молились Богу и Музе, лишь бы он не ушел в запой. “Если бы не торпеда, нажрался бы — сил больше нет”, — твердил Юматов на съемках очередного фильма, дававшегося всем очень тяжело. И вот на киностудии появился очень приличный мужчина и потребовал вызвать Юматова. Ассистентка, поговорив с ним, даже решила его пустить — все-таки старый друг, вместе воевали, — да почувствовала легкий запашок алкоголя и перекрыла все пути. Мужик этот, капитан дальнего плавания, все же узнал Жорин адрес и заявился к нему домой. Оказалось, год назад их вместе кодировали. Пока Муза была на съемках, капитан выставил на стол две бутылки отличного коньяка. “Ты что — я же помру”, — испугался Юматов. Капитан налил себе и тут же хлопнул. “Живой?!” — страшно обрадовался Жора и бегом в сберкассу. Снял с книжки четыре тысячи рублей и — гулять в Ялту.
— Мы встретились в самолете, — рассказывает Владимир Мальцев, одесский друг Юматова. — Меня после этого искали четыре дня, Жору — две недели. Нашли случайно — в Ялтинском вытрезвителе, а до этого на его деньги гудело пол-Крыма.
На съемках “Порожнего рейса” Жора в очередной раз сорвался и загремел кодироваться в психушку. Дело в было в Ленинграде.
“Верка, умираю, жрать хочу. Привези котлет и борща!” — позвонил он Вере Линдт.
— И вот приезжаю я в “дурку” и все думаю, как бы его позвать. А он тогда популярен был просто невероятно, разговоры бы тут же пошли: “Юматов в психушке!” — вспоминает Вера Линдт. — Тихонечко так у окошка его спрашиваю и с ужасом слышу знакомый голос: “Так, кто тут еще продукты привез! Я сейчас в 5-ю и 6-ю палату собираюсь. Психи есть хотят, алкаши тоже!” И тут же высовывается вихрастая Жорина голова. Посетители меняются в лице. “Что же ты делаешь, сидел бы, не высовывался”, — начала я его укорять. “Да ладно, подумаешь!” — отмахнулся Юматов. В следующий раз, когда я его навещала, Жорж вообще из больницы уехал... на базу за продуктами. “Чем вы народ кормите — сплошная тухлятина! — устроил он разнос на складе. — Так, несите картошку, да не гнилую! И рыбку свежую, и овощей получше!”
В психушке на Юматова просто молились: мало того, что продукты после его выволочки стали привозить нормальные, так Жора еще и старую проводку сам поменял, и радио в палаты провел. “Жорж, ну куда же ты? — рыдали медсестры, когда он выписывался. — Может, утюг еще починишь?” — “Ладно, девчонки, тащите...”
Черный ворон
Кинокритики не раз подсчитывали, сколько ролей Юматов потерял из-за своего пьянства. На роль красноармейца Сухова в “Белом солнце пустыни” Мотыль никого, кроме Жоры, больше не пробовал. “Если запьешь — сниматься не будешь”, — сразу же предупредил режиссер.
— Жора мечтал об этой роли, это же он придумал Сухова от начала и до конца! — вспоминает Вера Линдт. — Но тут перед самыми съемками пришла ужасная новость: погиб режиссер Курихин, Жора снимался у него в картине “Не забудьте: станция Луговая”. Ехал на новой машине с семьей в Прибалтику и заснул за рулем... Жора был потрясен — эту самую машину он сам помогал ему покупать. Так бы очередь Курихина подошла через несколько лет, а Юматов “посветил” лицом, и тому продали. Жора помчался в Ленинград. Держался на похоронах, на поминках. А вечером к нему в номер ввалился его друг, Александр Суснин, с водкой и кучей приятелей. Я его называю “черным вороном”, Жориным злым гением. “Если бы не ты, Курихин был бы жив”, — наливая стакан, бросил Суснин. И Юматов, и так клявший себя за эту смерть, не выдержал, развязал.
Утром его увидел помощник режиссера и тут же доложил Мотылю. “Договор был? Был. Так что извини”, — после этих слов Юматов ушел в “крутое пике”.
— Я тут же по просьбе Музы приехала в Ленинград, — продолжает Вера Линдт. — Суснина Жорж сильно избил и выгнал. У Юматова не было ни копейки. Часы он заложил на одном этаже, паспорт на другом, костюм на третьем.
А Владимир Мотыль сидел вместе с новым Суховым, Анатолием Кузнецовым, в летнем кинотеатре и смотрел юматовские пробы. Фуражка, лихо заломленная на затылке, бодрая походка, лукавый взгляд — Сухов собственной персоной, оставалось все это только повторить.
Собачья жизнь
Жуткие запои заканчивались глубокой завязкой. И тогда Жора становился просто невыносим. Вечно бурчал себе что-то под нос, был всем недоволен. Улыбался он только тогда, когда возился с собаками: с ними он нянчился больше, чем иные с собственными детьми. В любом городе, возле любой гостиницы около него крутились различные псы. В Москве им с Музой собак дарили, подбрасывали, они их сами подбирали на улице. “Мы создали животных, у которых только одна функция — любить человека. И обидеть такое существо — что самому себе в душу плюнуть”, — не раз говорил Юматов и, увидев очередную дворнягу, спешил по знакомым — пристраивать.
Однажды на войне собака спасла ему жизнь. Выпрыгнула с корабля в море, Жора за ней. И в это время в судно попала бомба. Погибли все, кроме него и пса. Потом он как-то гулял с двумя своими любимицами, и в тротуар въехал пьяный водитель. Собаки бросились под колеса. Юматова откинуло в другую сторону, и он снова остался жив. За человека нет, но за собаку он мог и убить — это его знакомые знали точно.
“Офицеры”, “Петровка, 38”, “Огарева, 6”, “ТАСС уполномочен заявить” — после оглушительного успеха десять лет полного забвения. Из Театра киноактера их с Музой попросили. В начале 90-х Юматову, правда, предлагали несколько ролей, но, прочитав идиотские перестроечные сценарии, он лишь злобно матерился и бросал в трубку: “Что вы снимаете?!”
Только после нескольких лет внушительной переписки с ленинградским военным архивом его признали инвалидом войны, а потом, узнав о бедственном положении актера, ему даже выделили президентскую премию.
В марте 1994 года о Юматове вновь заговорили все. “Кумир 60-х застрелил человека” — кричали заголовки всех российских газет. После похорон своей любимой дворняжки Фроськи Юматов позвал к себе домой сторожа, помогавшего ему закапывать собаку. Выпили, поговорили. А потом он снял со стенки ружье и выстрелил в 33-летнего азербайджанца. Через полчаса Юматова отвезли в милицию, а оттуда — в “Матросскую Тишину”.
— Что случилось на самом деле, ни Муза, ни Жора никогда не рассказывали, а мы и не расспрашивали, — говорит Елена Крепкогорская. — Знаю только, что в ту ночь Муза приехала к моей тетке в черных очках и с фингалом под глазом и две недели оттуда никуда не выходила.
На защиту всеобщего любимца встала вся актерско-режиссерская старая гвардия. Все в один голос утверждали, что ружье он лет двадцать не трогал, хотя прекрасно знали, что без охоты, как и без собак, Юматов жить не мог. Твердили, что человек он в общем-то спокойный, мирный, напрочь забыв, как Юматов, даже будучи в завязке, бросался в драку, раскидывая своими могучими руками по десять, а то и больше человек, если видел, что кого-то незаслуженно обидели.
Известный адвокат Борис Кузнецов сумел доказать, что первым на актера напал сторож, а он действовал в порядке необходимой обороны. Да и родственники погибшего быстренько смекнули, что со знаменитого актера можно получить не только моральную компенсацию.
В “Матросске” Жора пробыл чуть больше двух месяцев — в СИЗО его все обожали и сразу же положили в “больничку”, обеспечив телевизором и книжками. Окончательно домой он вернулся в мае, попав под амнистию к 50-летию Победы.
Это уже был другой Юматов. Окончательно бросил пить — причем сам. Стал ходить в церковь. “Мой Музочек, Музочка, я так тебя люблю”, — часто повторял заметно состарившийся Жорж и шел на кухню — варить уху. “Я не умею готовить, не люблю убираться. И чего ты во мне нашел?” — отшучивалась Муза. Ее мать давно умерла, тетки тоже, и больше никто не разгребал ее завалы. И тогда Муза садилась за телефон и обзванивала всех своих подруг и родственников, обещая завещать после смерти свои драгоценности и квартиру. Те приезжали, вытаскивали из-под диванов кучи новых шмоток, про которые Муза просто-напросто забывала, и вылизывали их хоромы.
Чаще других захаживал сценарист и телеведущий Виктор Мережко, работавший неподалеку. Мережко еще со студенческих лет боготворил Юматова. Знакомы они были давно, Муза все надеялась, что он напишет для нее какую-нибудь интересную роль. Зря — Мережко, как и другие его товарищи по цеху, не верил в ее талант. Приходил он в основном к Музе, Юматов обычно отмалчивался, глядя в телевизор, или материл очередное правительство.
— После тюрьмы Юматов прожил чуть больше двух лет, — рассказывает Виктор Мережко. — У него была аневризма брюшной аорты, он перенес тяжелейшую операцию. Когда через год у него снова пошла кровь, врач сказал, что вторую операцию он не выдержит и остается только ждать смерти. За несколько дней до смерти Жора сильно сдал, заметно осунулся и похудел. Я видел, как он шел из магазина с авоськой — с творожком и бутылкой молока.
4 октября 1997 года Юматов умер от кровотечения.
"Вою по ночам. Хочу к нему!"
Муза запила и была явно не в себе. Она, как в бреду, твердила, что только Мережко сможет похоронить Жору и обеспечить ей старость. Спорить было бесполезно.
Мережко не выбил для Юматова отдельной могилы, и его похоронили в могилу тещи, Лидии Ивановны, на Ваганьковском кладбище, поставив его гроб сверху ее. У Валерия, брата Музы, после этого известия случился сердечный приступ. Ему, кадровому разведчику, полковнику КГБ, дослужившемуся в ООН до одной из высших должностей — специального помощника генерального секретаря, — и в голову не приходило, что рядом с его матерью положат не его или Музу. Меньше чем через год он умер.
— Муза практически не выходила на улицу и при этом постоянно пила. Дома к ее телефону подходил Мережко. “Зачем она вам нужна? Чего звоните?” А если брала трубку Муза, то уже с трудом ворочала языком, — вспоминает Елена Крепкогорская. — Как-то к ней в гости приехал мой троюродный брат, Юра Крепкогорский, с Волги. Привез ей домашние соленья. У Мережко чуть не началась истерика. “Ты же говорила, что никаких родственников нет!” — шипел он на нее. “Да не волнуйся, он ни на что не претендует”, — тихонько успокаивала его Муза.
— После смерти Жоры она оказалась никому не нужна, даже родственникам, — разводит руками Виктор Мережко. — Муза очень полюбила мою дочку Машу и пообещала оставить ей свои бриллианты, а мне — квартиру.
В некогда роскошную “трешку” вскоре уже было страшно зайти.
— Муза, как всегда, не убиралась. Рядом бегала ее последняя собака с вечным запором. Она лезла ей то в тарелку, то в постель. Это было ужасно. Но я не хотел, чтобы потом говорили, будто я хожу к ней только из-за квартиры, и поэтому появлялся не очень часто, — утверждает сценарист.
Вместо того, чтобы нанять ей сиделку, которая бы не давала старушке пить, Виктор Иванович лишь отчитывал Музу, как школьницу. А она, переводя разговор на другие темы, часто жаловалась: “Вою по ночам. Хочу к Жоре”.
Она пережила своего Жоржа на два с половиной года. После ее смерти Музин благодетель и единственная опора не отдал Крепкогорским ни одной фотографии. Даже документы на могилу, где покоятся их близкие родственники, хранятся у Мережко.
— То, что он там сделал, мне категорически не нравится. Ни сама могила, ни крест, который он там поставил. А что убрал памятник моей бабушке, поставленных ее сыном и дочерью — вообще кощунство, — возмущена Елена Крепкогорская. — Мережко — известный телеведущий и сценарист — просто воспользовался алкогольной зависимостью двух стариков.
Больше всего на свете Георгий Юматов любил жизнь и собак. Возле его могилы сторожа Ваганьковского кладбища часто видят своры бездомных дворняжек. Других близких у него не осталось...
