В пояснительной записке законодатели упоминают исключительно государственные компании, видимо, позабыв, что в России полно монополий и олигополий частных — взять тот же алюминиевый концерн или большую тройку мобильных операторов. Еще один забавный эпизод: в сопроводительном письме сказано, что расходы на подобные непрофильные активы должны быть под контролем государства и потребителей.
Насчет потребителей мощно задвинуто, но чтоб государство было не в курсе, куда расходуются деньги? Уж не на сокрытие ли доходов от всевидящего государева ока намекают храбрые законотворцы? Или, если следовать по витиеватой сенаторской извилине, государственная власть в России не контролирует саму себя? Это уже не домысел, это самый настоящий подкоп под устои.
«Невидимая рука»
Экономика — наука молодая, ей от силы лет триста от роду (сравните с многовековыми традициями философии, психологии или обществознания). До середины XVIII века, то есть до начала промышленной революции, учение о хозяйствовании в основном было встроено в другие дисциплины, хотя ранее все же появлялись сугубо экономические трактаты. Да и какая могла быть экономика, когда практически во всех странах господствовала абсолютная монархия (Америка была исключением), основным фактором производства служила земля, а источником богатства — торговля, превращавшая товары в деньги и драгоценные металлы?
Странноватый профессор логики из Глазго Адам Смит с его «Богатством народов», впервые, кстати, изданным в 1776 г., произвел настоящую мировоззренческую революцию, впервые на тот момент заявив, что истинным благосостоянием нации являются не золото с монетами, а труд и промышленное производство. В свою очередь, непреложным фактором прироста суверенных активов должна стать естественная свобода индивидуума. К слову, «Богатство народов» изначально планировалось Смитом как часть более масштабного труда о нравственной философии, но не сложилось.
Здесь кроется самое трагическое из всех известных примеров передергивание мысли великого ученого. Речь о «невидимой руке рынка», якобы делающей ненужным государственное присутствие. В тексте «Богатства народов» такого нет. Нет, и все. Это уже потом докрутили.
В исходном варианте изречение выглядит так: «Предпочитая оказывать поддержку отечественному производству, а не иностранному, он («каждый отдельный человек». — Авт.) имеет в виду лишь свой собственный интерес, и, осуществляя это производство таким образом, чтобы его продукт обладал максимальной стоимостью, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это».
Ну и где здесь хотя бы намек на отрицание роли государства (в те времена — абсолютной монархии) в экономике? Только за одно схожее высказывание, не говоря уже о книге, 53-летнему университетскому профессору Смиту, больше всего в жизни дорожившему отношениями с матерью, светила каторга, а не всемирная слава! Речь, как видно из цитаты, велась всего лишь о поддержке отечественного производства (промышленная революция в те времена шла полным ходом). Однако в дальнейшем высказывание Смита извратили настолько, что государство из создателя и охранителя общественных норм превратилось в изгоя.
Все последующие годы маятник экономической науки перемещался от патернализма к индивидуализму и обратно, а кризисы тем временем случались с пугающей регулярностью. Пожалуй, все, чего смогли достичь теоретики, в нескольких фразах выразил классик современного немецкого ордолиберализма Вальтер Ойкен: «Мало или много должно быть государственной деятельности — вопрос не в этом. Речь идет не о количественной, а о качественной проблеме. Насколько нетерпимо стихийное формирование хозяйственного порядка в век промышленности, современной техники, больших городов и людских масс, настолько же очевидна неспособность государства к ведению хозяйственного процесса».
В этих словах все: и признание неспособности просчитать количественные показатели границ разнохарактерного государственного вмешательства, и дискуссии о направлениях регулирования (конкуренция не вопреки, а благодаря государству), и констатация ложного — «неспособность государства к ведению хозяйственного процесса», с блеском опровергаемая Китаем на протяжении последних 35 лет.
Лучины в головах
Россия в своем ментальном (не путать с экономическим) развитии отстает от Европы на те же лет триста, не зря же в народе устойчиво мнение, что «экономика — не наука». Лучины у нас — в головах, а не в домах. Наслушавшись уродливых толкований Смита и его выдающихся последователей (к которым отчасти относится и К.Маркс), мы, с одной стороны, требуем «свободы предпринимательства», а с другой стороны — настаиваем, чтобы ответственность за наши инвестиционные провалы взял на себя государь. Согласно мартовскому исследованию ФОМ и Института посткризисного мира, 38% опрошенных россиян уверены, что потери от их фондовых вложений должно компенсировать государство, в обратном убеждены 45%.
Практически одновременно с типографским набором книги Смита в России гремел Пугачевский бунт (1773–1775), ставший народной реакцией на первый российский «приватизационный» акт — Манифест о вольности дворянства Петра III (1762). Тем законом дворяне освобождались от обязательной 25-летней государевой службы, а крестьяне, прежде считавшие святым долгом отдавать всего себя за помазанника Божия, а также его гражданскую и военную армию, вдруг поступали в полное барское распоряжение. И пусть крепостное право в аграрной России формально было отменено в 1861 г., лозунг «Землю — крестьянам» пролонгированно стал главным при совершении октябрьского переворота 1917 г.
Менялись формации, на смену самодержавию пришла сначала «власть народа», а затем «социальное государство», но представления россиян о взаимоотношениях власти и индивидуума остались прежними: мудрый государь должен денно и нощно заботиться о каждом. Не зря же большинство россиян тайно или явно одобряют деятельность белорусского Батьки, азербайджанского и казахского президентов.
После горбачевской утраты управления страной в конце 80-х, младореформаторских ужасов и трагедий 90-х, когда Ельциным и Ко двигала не экономическая целесообразность, а, по их собственным признаниям, смертельная боязнь потерять власть, общество жаждало прихода новой «сильной руки», эдакого «просвещенного монарха», способного вернуть людям пусть призрачный, но порядок и, конечно, уверенность в себе. Не институты являют собой оплот государственности в России, не независимый суд или правоохранительная система, а единоначалие, хотим мы того или нет.
А то, что благоразумного и рассудительного «отца нации» ныне окружают пройдохи и проходимцы, так это пока он им доверяет — бояре на Руси всегда были плохими («Неприкасаемые», «МК» от 08.10.2013 г.). Раз не одергивает, не поправляет, как в случае с тем же профессиональным спортом, значит, пока не время. По этой логике, в России и системной коррупции нет: как может левая рука воровать у правой?
По понятиям
Развитие экономики цивилизационно всегда опережало изменения в обществе. Вопрос «Если не нынешний государь, то кто?» нынче переместился с прокуренных кухонь в отвязные блоги и расхристанные социальные сети, а призыв «меньше государства» стал тождествен девизу «больше порядка». Бессмысленно повторять путь, по которому развитый мир пришел к очередному глобальному кризису. Причем порядок, с которого, кстати, начнется общественное признание итогов приватизации, покамест трансформируется в банальное требование «не сносите наши гаражи», то есть уважайте нашу мизерную собственность. Но нынешняя власть, похоже, начисто лишена слуха.
Целенаправленные или неосознанные действия высших кругов привели к тому, что государство в России стало и организатором, и координатором, и субъектом (не путать с регулирующим государственным воздействием) экономики. Этот субъект функционирует не по образцу и подобию акционерного общества (как заблуждаются многие современные мыслители), а по законам советской командно-административной системы и криминальным категориям 90-х. Одновременно используя партийные и бандитские методы, следуя в колее экстенсивной модели развития, подстраивая под интересы своих формальных и неформальных бенефициаров ценовую, контрактную, производственную политику всех экономических субъектов. Максимум, на что нынешнее государство способно, — это скоординировать своекорыстные интересы с ограниченными возможностями потребителей.
Действующая российская экономическая модель даже с опорой на консервативную часть общества нежизнеспособна. Уже в следующем году она начнет системно сбоить и вынужденно трансформироваться. Очевидно, что несколькими полевыми игроками, в том числе сырьевым и инфраструктурным, скоро точно станет меньше.
