Основная мысль доклада проста и понятна: модернизация в России немыслима без демократии. Аргументом в пользу этого тезиса и выступает картина “желаемого завтра”, как две капли воды похожего на обыденное для западных стран “сегодня”. При этом авторы исходят из того, что “модернизацию приходится проводить “от желаемого завтра”, поскольку текущая конъюнктура располагает к инерции”. Они также призывают “отказаться от технократических иллюзий, сводящих все к экономике, технологиям и ручному управлению”. Модернизироваться же нужно потому, что “в новом мире… мегамашина государства проигрывает сообществу свободных индивидов”.
Ни один из этих тезисов не кажется мне очевидным. На мой взгляд, стратегия модернизации должна разрабатываться не столько для приближения к “желаемому будущему”, сколько для ухода из “ненавистного настоящего”. Ее первые шаги я вижу в повышении хозяйственной, а не политической свободы, так как (что давно признано западными исследователями) зрелые демократические режимы чаще вырастают из либеральных автократий, чем из нелиберальных демократий. Я не понимаю и отторжения авторами “технократического подхода” (а тем более причин перечисления “в одном ряду” экономики в целом и ручного ею управления). Мне кажется, что авторы попадаются на тот же крючок, что и часть оболваненного пропагандой российского населения: они отвергают “технократов” лишь потому, что современные российские власти относят себя к таковым, как и население не приемлет “демократов” лишь потому, что ими считали себя отечественные политики 1990-х годов. На самом деле в России за последние 20 лет у власти не находилось ни последовательных демократов, ни последовательных технократов. Зато современный мир во все большей степени становится технократическим и управляемым; достаточно самого поверхностного взгляда на современное западное государственное управление, чтобы заметить, что оно становится по своему характеру все более специализированным предметом, методологически приближающимся к естественным наукам. И, наконец, экономическое превосходство либеральной демократии над всеми прочими системами, казавшееся очевидным в 1989 г., сегодня подвергается сомнению самими западными авторами, в большинстве своем признающими высокую экономическую эффективность либеральных автократических порядков и подчеркивающими, что демократические режимы в экономически неуспешных странах очень редко оказываются устойчивыми.
Модернизация России, на мой взгляд, должна не столько созидать великое политическое завтра, сколько служить демонтажу безрадостного экономического сегодня.
Однако большие сомнения, чем цель, вызывают предлагаемые методы ее достижения. К “желаемому завтра” предполагается прийти через “полноценную модернизацию постиндустриальной эпохи”, основанную “на свободе и достоинстве индивида, раскрепощении его творческих способностей, энергии и инициативы”. Это настоящее “открытие” доклада. История, увы, таких модернизаций не знает. От германского прорыва конца XIX века и “революции Мэйдзи” в Японии до экономических “чудес”, творившихся в 1960-е годы в Южной Корее, в 1970-е — в Бразилии и Малайзии, а с конца 1980-х — в Китае, все модернизации были индустриальными. Они базировались на развитии промышленности, что предполагало не максимальную свободу, а достаточно жесткие экономические рамки, ограничение потребления ради повышения нормы накопления и сосредоточение финансовых и иных ресурсов на ключевых направлениях. В постиндустриальном же обществе, где человеческий капитал становится главным ресурсом, резкие скачки и “ускорения” невозможны. Поэтому “современное развитие” может быть либо индустриальной модернизацией в условиях напряжения сил (что авторы отчасти принимают, упоминая, что “инновационный маневр требует также реиндустриализации”), либо же естественным развитием стран-лидеров — то замедляющимся, то ускоряющимся вместе с циклами технологического и инновационного прогресса. Альтернатива им — лишь путь в никуда по-венесуэльски.
Навязывание идеи постиндустриальной модернизации (свойственное ныне не только И.Юргенсу и Е.Гонтмахеру) задает ошибочные ориентиры развития. Авторы увлечены “инновационной” составляющей модернизации; они строят планы интеллектуального ренессанса, приходя почему-то к выводу о том, что “нынешнее состояние мозгов в нашей стране все еще теоретически допускает вхождение России в пул (стран) с высокопроизводительной интеллектуальной активностью” и ставят задачу “возвращения ее в число глобальных центров интеллектуального и инновационного развития”. Уверен: данная задача в обозримой перспективе невыполнима, а постановка ее чревата провалом и разочарованиями. “Экономика знаний” всюду строилась на фундаменте индустриального хозяйства — и если развитые страны и выносили впоследствии часть производств на периферию, то потому, что они прошли соответствующий этап, а не потому, что они его перепрыгнули (о чем сейчас так мечтают в России).
Именно отрицание индустриального характера модернизаций позволяет авторам сосредоточиться на демократизации как главном рецепте лечения. Они правы, полагая, что “обновление политической системы становится обязательной составляющей модернизации (России)”, но умалчивают о прочих составляющих. Да, реформа избирательной системы и силовых структур, на которые обратили внимание все комментаторы доклада, крайне важна — как и “деэкономизация бюрократии”.
Проблема, однако, заключена в том, что ни то ни другое не обеспечит полноценной модернизации страны. Ее базой может стать только устойчивый экономический рост, обеспечиваемый на несырьевой основе. Добиваясь его, Россия должна превратиться либо в конкурента поднимающихся индустриальных экономик (Кореи, Малайзии, Китая, Бразилии) — что маловероятно, — либо в “индустриальный придаток” Западной Европы — что гораздо реалистичнее (и лучше, чем старательно делать из страны сырьевой придаток Китая, к чему, похоже, стремятся нынешние власти). В обоих случаях нужна программа действий по “новой индустриализации”, о которой в докладе почти ничего не сказано. Зато заявлено (внимание!), что задача модернизации — обеспечить “такое позиционирование России в глобальной экономике, когда новые инновационные сектора органично сочетаются со старыми “зонами” международной конкурентоспособности, развивающимися на основе фронтальной диверсификации, обеспечивающей эффективный технологический трансфер и опирающейся на обновленную правовую базу в сфере недропользования, ресурсосбережения и охраны окружающей среды”. Все сразу стало понятным? Мне тоже. При этом на фоне такой экономической “конкретики” детально расписано, кому должна подчиняться Служба безопасности президента и какими будут взаимоотношения между Федеральной таможенной службой и Федеральной службой финансовой полиции. Такая детализация кажется излишней — если, конечно, она не выполняет функцию привлечения к докладу особого внимания.
На мой взгляд, главное в модернизации — определение четких шагов развития отечественной экономики и постепенного втягивания ее в мировое хозяйство. Самым адекватным инструментом этого я и мои коллеги (доклад Центра исследований постиндустриального общества “Принуждение к инновациям”, Москва, декабрь 2009 года) считаем жесткое воздействие государства на бизнес через введение современных стандартов, что давно применяется в европейских странах. Уверен: нужно не столько взаимодействовать с ЕС политически, о чем справедливо пишут авторы, сколько перенимать европейское экономическое законодательство, искоренять монополии, повышать эффективность производства и открывать европейским инвесторам путь на российский рынок. Россия должна инкорпорировать требования acquis communautaire — общеевропейского свода законов — в свою правовую систему, причем как можно быстрее. Только внедрение норм, соответствующих стандартам стран, уже живущих в “желаемом завтра”, откроет путь к экономическому прорыву. А тот, в свою очередь, станет базой формирования в стране устойчивого демократического политического режима.
В докладе утверждается: “задача в том, чтобы создать экономику, генерирующую инновации, а не генерировать инновации для их мучительного внедрения в экономику”. Генерировать инновации экономика может только в том случае, если существуют хозяйствующие субъекты, предъявляющие на них спрос. И задача государства — не “мучительно внедрять” инновационные технологии, а сделать мучительной жизнь тех предпринимателей (в том числе и в государственном секторе), которые позволяют себе относиться к происходящему в данной сфере с беспримерным равнодушием.
Доклад ИНСОРа заставляет задуматься о судьбах России. Его авторы очень оптимистичны: они допускают “постиндустриальную” модернизацию, считают демократизацию драйвером перемен и находят обнадеживающие уроки в том, что “в конце XX века Россия совершила небывалый рывок из посттоталитаризма к ценностям свободы и права, демократии и рынка”. Но 1980-е и 1990-е годы были эпохой, когда происходило разделение мира на индустриальные (зачастую остающиеся авторитарными) и постиндустриальные страны, освоившие инновационные механизмы экономического роста. В тот период шла борьба за регионы, которые “колебались” между данными полюсами. К тому же двадцать лет назад Советский Союз был сверхдержавой, стратегически позиционированной между разделенной Европой и экономическим пигмеем в лице Китая, а лучшие люди страны страстно желали перемен в собственной стране. Сегодня на запад и восток от валяющейся в нефтяной луже России находятся гиганты, по объемам ВВП превосходящие ее в 10 и 5, а по количеству населения — в 3 и 11 раз, а значительная часть интеллектуальной и предпринимательской элиты давно нашла себе “приемлемое завтра” по другую сторону границы. Союзничество же с Россией в наши дни не нужно никому, кроме нее самой (хотя авторы и полагают, что “Россия из-за своих размеров, уникальных природных богатств и человеческого потенциала просто обречена на борьбу за лидерство и особые позиции в мире”). Возможно, на борьбу она действительно обречена — но на победу вряд ли.
Россия ставила перед собой много недостижимых целей. И я не думаю, что чрезмерный оптимизм ей слишком необходим. Скорее правильнее следовать принципу инициатора евроинтеграции Ж.Моннэ, считавшего, что “маленькие шаги могут принести большие результаты”. Нужно попытаться снять страну с сырьевой иглы и сделать ее индустриально развитой державой с открытой миру либеральной экономикой и свободной конкурентной средой. Практика показывает, что это достижимо даже вне рамок модели европейской либеральной демократии. Это — а не политическая либерализация — должно стать основной задачей страны на ближайший отрезок времени.
Замечу: революционная на первый взгляд идея демократизации, предложенная И.Юргенсом и Е.Гонтмахером, не столь прогрессивна, как это может казаться. Она способна стать средством обострения проблем и запуска нового витка той истории, в которой мы живем с 1985 года. Нет ничего более полезного для укрепления авторитаризма в условиях грядущего экономического подъема, чем допущение демократизации в условиях нынешнего хозяйственного спада. Сегодня российские либералы должны требовать не демократии, а модернизации. Мы когда-то слышали, что для нее якобы нужны деньги, вертикаль власти и отсутствие “неконструктивной оппозиции”. Все сейчас в наличии. Господа путины, шуваловы и грызловы — все карты у вас в руках. Не болтайте о демократии! Делайте модернизацию! Корейскую, китайскую — любую, на какую способны. А если не способны ни на какую, пусть ее реализует президент Д.Медведев — но не с “гуманитариями” из ИНСОРа и не с бывшими кагэбистами, нежданно ставшими “компетентными менеджерами” и “эффективными собственниками”, а с российскими или западными технократами — типа тех, кто за несколько десятилетий сделал соседствующие с Россией страны движителями мирового экономического роста, на деле, а не на словах приблизив их к “желаемому завтра”.
