Но это время, похоже, заканчивается — и дело далеко не только в экономическом кризисе, подрывающем финансовую архитектуру капитализма. Проблема значительно глубже: с его основами оказываются несовместимы технологии, на которые он опирается.
В самом деле: главный ресурс современного мира — информация — является общественным по своей природе благом: это единственное благо, которое не только не сокращается, но и, наоборот, возрастает при передаче другим. При этом информация неотчуждаема: ее невозможно отобрать у того, кто однажды получил (то есть усвоил) ее.
А ведь капитализм основан именно на частном владении и отчуждении! Конечно, новое вино информации пытаются удержать в старых мехах частной собственности пресловутыми «правами интеллектуальной собственности», но их вырождение в тривиальный инструмент злоупотребления монопольным положением и тормоз развития уже давно очевидно всем, кроме самых оголтелых лоббистов.
Символическим примером добровольного отказа самих капиталистов от этого права стало снятие патентной защиты с технологий 3D-печати. Изобретенные в конце 80-х годов, они не развивались именно из-за прав интеллектуальной собственности — и лишь отказ от них и всеобщий доступ к технологиям поспособствовали их совершенствованию и обеспечили их широкое распространение (пусть даже их преобразующий эффект и был первоначально преувеличен).
Информационные технологии уже сделали бытом многое из мечтаний классиков марксизма, хотя, разумеется, и по-другому. В развитых и многих неразвитых странах труд перестал быть необходимым для выживания (и всерьез обсуждается введение безусловного дохода, гарантированного для каждого), разница между рабочим и свободным временем стерлась, а между трудом и развлечением стирается стремительно: труд действительно становится все более творческим.
Деньги теряют значение, уступая роль инструмента и критерия успеха все менее отчуждаемым от своих создателей технологиям, которые все меньше продаются и все больше передаются во временное пользование. Значение рынка для общественного развития сокращается, а технологической инфраструктуры растет. Люди чувствуют себя все более свободными в повседневном поведении. То, что вне коллектива это рождает чувства одиночества, брошенности и ненужности — другая тема, как и то, что информационная инфраструктура позволяет жестко (в рамках «алгоритмических обществ») программировать поведение формально свободных людей.
Акционеры глобальных корпораций уже, как правило, не могут управлять своей собственностью: эта функция объективно принадлежит топ-менеджерам. Более того: акционеры в массе своей и не хотят управлять, желая быть, по сути, пенсионерами, а не собственниками, и уничтожая тем самым являющуюся фундаментом капитализма частную собственность, которая просто не существует вне процесса управления. Она отмирает, хотя и совсем не так, как предполагали классики.
Под вопросом оказывается сам фундамент рынка — эквивалентность обмена! Ведь продажа по завышенной в разы цене эмоций, связанных с обладанием «фирменной» вещью, может быть признана эквивалентной весьма условно.
Помимо теоретических проблем с коммунизмом связано единственное морально приемлемое решение экзистенциального вопроса, уже поставленного перед человечеством сверхпроизводительностью информационных технологий.
Для производства материальных и нематериальных благ, потребляемых им, нужно все меньше людей — и миллиарды становятся лишними в прямом смысле слова: они потребляют значительно больше, чем производят.
В рамках традиционного для капитализма стремления к прибыли как цели развития «лишние рты» должны быть уничтожены: само их существование является вопиющей бесхозяйственностью, не имеющим оправдания расточением ресурсов. А истребление «лишних ртов» голодом, болезнями, конфликтами малой интенсивности и планированием семьи, как показывает опыт Африки и арабского мира, не работает: уничтожение людей (с чем столкнулся еще автор прошлого общеевропейского проекта Гитлер) технически оказалось крайне сложно.
При этом наибольший разрыв между потреблением и производством наблюдается не у нищих Африки, живущих на 1,5 доллара в день, а у среднего класса Запада, благополучие которого лежит в основе современных представлений об экономическом и политическом устройстве мира.
Выходом из ситуации видится сегодня конструирование «виртуальной реальности», более насыщенной и интересной, чем обычная, и отправка туда в один конец максимальной части «не вписавшихся в рынок» представителей благополучных западных обществ. Это позволит попутно трансформировать общества в соответствии с представлениями глобального бизнеса: заменить демократию (о допустимости которой лишь на местном уровне прямо заявил в начале своего президентства Макрон) тотальной информационной диктатурой, а рынок — централизованным распределением всех ресурсов, начиная с денег (популярность идеи Сороса о «финансовом госплане» отнюдь не случайна).
Однако пока не решена главная проблема: извлечение прибыли из ушедших в «виртуальную реальность» граждан развитых стран, без чего их утилизация становится коммерчески неэффективной, а значит, нереализуемой в серьезных масштабах.
До того чтобы средний класс согласился со своим уничтожением и превращением в «новых бедных», его надо запугивать — и механизмы этого запугивания опасны для Запада сами по себе.
Истерика вокруг «глобального потепления» лишила права голоса серьезных ученых и сделала ненаказуемым прямой обман так же, как истерика вокруг «русских хакеров» освободила Хиллари Клинтон от ответственности за совершенные преступления. Первое лишило Запад главного преимущества в конкуренции цивилизаций — науки как производительной силы, а второе превратило Россию из верного союзника в противника.
Массовый же завоз молодых мусульман под видом «беженцев» не только вытеснил из массового сознания вопросы благосостояния более комфортными для власти вопросами безопасности, но и ускорил исламизацию Европы.
Единственная альтернатива утилизации огромной части человечества — отказ от капиталистической парадигмы как таковой. Признание того, что человек является чем-то большим, чем инструментом извлечения прибыли из мироздания, переворачивает все восприятие современной ситуации и снимает с повестки дня необходимость массового уничтожения людей.
Если вслед за коммунистами счесть целью существования человека его самосовершенствование — как индивидуальное, так и общественное, — проблема избытка рабочей силы сменится проблемой ее жесточайшей нехватки — в первую очередь в сфере образования и здравоохранения (в том числе в странах, не уничтоживших их под видом «оптимизации»). Ведь чтобы превращать молодежь не в «квалифицированных потребителей» или «эффективных менеджеров», а всесторонне и гармонично развитые личности, нужны значительно большие усилия, требующие не только более высокой квалификации, но и большего числа педагогов.
Однако попытка такого развития, предпринятая советской цивилизацией, разбилась об отсутствие как действенных стимулов (предоставленный себе в условиях минимального комфорта средний человек предпочитает деградировать, а не совершенствоваться), так и универсального, практически применимого критерия совершенствования. Ведь личность в отличие от стремления к прибыли многогранна — и прогресс в одних сферах вполне может сопровождаться деградацией в других.
Не ставя перед собой эти ключевые вопросы, человечество не найдет на них ответов и продолжит привычный путь к прибыли, ведущий в новых условиях к массовому, невиданному даже для Средневековья, уничтожению людей. Если неприемлемость этого будет осознана (что не обязательно: когда население в Германии в ходе 30-летней войны было сокращено втрое, осознания неприемлемости этого не было), сохранившаяся часть человечества сможет воспользоваться объективными технологическими предпосылками коммунизма — если, конечно, технологии не погибнут вместе с людьми.
В конце концов, как отмечал один из выдающихся мыслителей постсоветского пространства Марк Ткачук, люди приходят к коммунизму от безысходности, перепробовав все остальные варианты и убедившись в их неприемлемости. Важно лишь не войти в число погибших по дороге.
В современном мире, как и в исторической России, жить надо долго.
