Максим Орешкин был в Давосе в составе официальной российской делегации в ранге министра первый раз. Может быть, поэтому именно его выступления оказались самыми любопытными.
Лейтмотивом было ожидаемое утверждение, что завтра будет лучше, чем вчера и сегодня. Так, в общем, и должно быть. Но Орешкин прежде всего экономист, а уже потом, в силу министерского портфеля, политик. Именно поэтому экономические сравнения, которыми он в своих выступлениях оперировал, были гораздо красноречивее, чем, может быть, задумывал сам Орешкин.
Итак, главный посыл министра: «В 2018 году цифры могут быть гораздо лучше, чем в 2017-м». Стоит сразу обратить внимание на осторожное и коварное «могут быть». Дальше интереснее. Министр громко заявил, что уже достигнутые темпы роста экономики «гораздо выше тех ожиданий, которые были в 2015-м и в 2016 годах». Но не мог не признать, что «если их сравнить с теми темпами роста, которые мы имели в середине 2000-х, то они в два-три раза ниже».
Тут же, понятное дело, возникает тема нефтяных цен. Но если признать, что экономика России зависит от цен на нефть в такой мере, что динамика ВВП проседает вслед за ценами в два-три раза, получается, что правительство нового противоядия от падения нефтяной конъюнктуры так и не нашло. Были страховочные фонды нефтегазовых доходов, они помогли пройти кризис 2009 года, а дальше их уже элементарно не хватило. Плавающий курс рубля свое дело делает, но для поддержания темпов роста этого недостаточно. Получается, правительство не справляется. Поэтому министр заходит с другого конца: «Правительство и ЦБ занимались реализацией макроструктурных реформ. И можно сказать, что имплементация этих реформ в 2017 году закончилась. Это означает, что даже если цены на нефть пойдут вниз, они не будут влиять на российскую экономику так, как они влияли в 2014–2015 годах».
Но опять из лужи выбраться не удалось. «Имплементация макроструктурных реформ закончилась», а базовые темпы прогнозируемого на трехлетку роста экономики, как признает министр, всего 2% годовых. Значит, задача, поставленная президентом, — обеспечить темпы выше среднемировых, а мировая экономика в 2018 году, как прогнозируется, вырастет на 3,7%, ставит правительство в тупик, решения, по его версии, нет в принципе. Лишь через неопределенные «несколько лет» темп роста ВВП РФ сможет дотянуться до 3,5%. Апелляция к завершенным структурным реформам явно не помогла.
Как тут не вспомнить грустную шутку предшественника Орешкина, Алексея Улюкаева, прозвучавшую не на суде, а задолго до него, на одном из Гайдаровских форумов: «Министерство экономического развития у нас есть, в отличие от самого экономического развития».
Орешкин выдал и занимательный пассаж о санкциях. По его мнению, сегодня «санкции — это не вопрос противодействия России, а во многом вопрос борьбы между американскими и европейскими компаниями». «Сфера финансов и энергетики — это те сферы, где Россия и Европа тесно сотрудничали и сотрудничают. И европейцы уже активно выступают против американских санкций», — отметил министр.
Безусловно, санкции — это в том числе и инструмент конкурентной борьбы между американскими и европейскими компаниями. Но с тем, что «санкции — это не вопрос противодействия России», согласиться никак нельзя. Что, не удержавшись на политической волне и вернувшись к экономике, признает и сам Максим Орешкин. Он рассказал, что прямые иностранные инвестиции в экономику России в 2017 году составили $20–25 млрд. И не мог как экономист удержаться от сравнений: «Все у нас в жизни относительно». Расшифровка последовала: «В процентах ВВП эта цифра больше, чем получил Китай, но, с другой стороны, они примерно в два раза меньше, чем Россия имела в 2012–2013 годах». Так почему вдвое сократились иностранные инвестиции, разве не из-за санкций? И при этом санкции «не вопрос противодействия России»?
В одном Максим Орешкин, безусловно, прав. В Давосе он признал: «Остается только лучше работать».
