— Начнем с цифр. Какое количество «санкционки» и из каких стран ввозится в нашу страну? Изменилась ли эта цифра с момента введения санкций?
— С момента введения санкций в конце июля 2015 года в Москве, Московской и Тульской областях мы выявили 351 случай провоза овощей и фруктов — это около 1600 тонн так называемой «санкционки» (2015 год — 34 тонны, 2016 год — 500 тонн, 2017-й — 985 тонн). В основном это яблоки, сельдерей, пекинская капуста и томаты, если говорить о 2017 годе, а в прошлом были и персики, и нектарины, и абрикосы, и апельсины, и клубника. Даже были киви! Спектр достаточно большой. Если распределить основные поставки по странам, то по текущему году это продукты из Польши, Турции и Украины. В прошлом году мы фиксировали еще большое количество поставок из Испании, Греции и Германии. Однажды даже из Австралии поступил груз. В «Домодедово» прилетели персики и нектарины якобы из Сингапура, но инспектор в ходе оформления увидел наклейку, на которой был австралийский знак торговой компании. Поставка была небольшой, всего 4 тонны, думаю, злоумышленники просто проверяли канал. Сработает ли такой вид контрабанды? Чтобы потом можно было и дальше пользоваться этим путем, но уже в большем масштабе грузы везти. Не удалось.
Что касается продуктов животного происхождения — у нас за все это время было всего 50 зафиксированных случаев, это порядка 89 тонн. Конечно, чаще всего пытаются нелегально провезти сыры из Германии, Франции и Италии.
— Почему из животной продукции чаще всего пытаются ввезти заграничные сыры? С мясом — понятно, для его провоза нужен внушительный список документов. Но почему не молоко или йогурт?
— Можно предположить две причины. Первая — у молочных продуктов крайне маленький срок хранения, что неудобно. Вторая — со времени введения санкций у нас очень бурно развилась эта отрасль, так что на рынке и своего качественного молока предостаточно. Но наши сыры, справедливости ради, пока уступают европейским. Кстати, мясо не везут не только из-за пакета документов. Тут ситуация как с молоком, мы и так обеспечены своим производителем полностью по птице, почти полностью по свинине и неплохо по говядине, поэтому риск для предпринимателя не оправдан.
— Для предпринимателей, которые все же идут на риск, какие приготовлены штрафы? Быть может, стоит увеличить ответственность за ввоз санкционной продукции, чтобы не возникало даже соблазна?
— Пока все, что мы делаем при обнаружении санкционных товаров, — изымаем их и уничтожаем. Законодательство на данный момент предусматривает только эти способы борьбы. Конечно, мы можем дополнительно применить административный штраф по статье 10.3 КоАП («Нарушение правил производства, заготовки, перевозки, хранения, переработки, использования и реализации подкарантинной продукции»). Но когда останавливаем фуру, наказать мы можем только водителя, это всего 500 рублей. От кого и кому шла машина, выяснить практически невозможно, а шофер — простой рабочий, смысл его штрафовать? Мы предлагали разработать какие-то иные меры. В частности предлагалось изымать еще и транспортное средство, на котором перевозили груз. Наш законодатель пока на это не идет. Мошенникам же эта тема остается интересной. Представьте себе, на родине польские яблоки практически ничего не стоят, страна попросту задыхается в них! А здесь они идут по цене в десятки раз больше! Когда степень рентабельности зашкаливает, конечно, недобросовестные предприниматели идут на риск: если из десяти фур до места назначения дойдет три, то уже в прибыли.
— Какие способы придумывают мошенники, чтобы провезти продукты? Появились ли новые методы, уловки?
— Товары прикрытия, например. По документам везут мыло, а фура забита мясом — это элементарный подлог. Начиналось все со схемы «ложный транзит». Останавливаем машину, по маршрутной карте она из Белоруссии через нас едет в Казахстан. Документы все верные, фитосанитарный сертификат и так далее. Мы пропускаем, не может же наш инспектор до границы проводить! Отлавливаем потом эту фуру на рынке в Москве. Водитель начинает рассказывать, что заехал поесть — это тоже можно. Мы только за порог — через 5–15 минут фура уже пустая!
Например, еще уловка. Пошла клубника из Испании реэкспортом через Литву в Белоруссию. Растаможивается, а потом, благодаря тому что границы у нас открыты, нелегально поставляется к нам.
Литовцы выдают документ, что клубника, например, из Кот-д'Ивуара. Отправляем запрос туда, из Африки ответ: «Не поставляли». Мы начинаем изымать, тогда мошенники каким-то образом договариваются, и внезапно Кот-д'Ивуар опровергает: «Ой, нет! Клубника наша». Тогда приходится ехать туда, проверять, есть ли в той стране мощности для выращивания такого количества клубники. Это очень долго и затратно.
— А как распознать санкционку? По биркам? А если их нет, как вы узнаете, что это яблоко из Польши, а не из Белоруссии? Нельзя же яблочку сделать тест ДНК!
— ДНК, конечно, нет, но у нас есть методы. Смотрят сорт и оставшиеся на овоще или фрукте элементы пыльцы. Если взять любой томат, то можно определить, европейский он или, допустим, кавказский. Хотя здесь тоже есть свои трудности. Например, мы сейчас открыли Турцию для трех фирм — поставщиков помидоров, которые обеспечивают полный цикл от посадки до подачи на рынок. И как узнать по пыльце, рос этот овощ на разрешенной грядке или через сто метров на огороде другой фирмы? Да никак! Искушение воспользоваться этим и ввезти дешевые турецкие томаты было и у Армении, и у Азербайджана, регион-то один. Для решения этой задачи были организованы инспекции тепличных комплексов этих стран с целью определения объемов производства и возможностей поставок нам конкретной продукции.
Кстати, мы также и в другие страны ездим, подсчитываем. Например, в Сербии — практически единственной стране в западной Европе, которой разрешен ввоз продуктов на наш рынок, — мы смотрели, как контролируют безопасность, где хранят товар, как сертифицируют. И самое большое мое удивление было, это то, что нигде, ни на одном предприятии мы не видели упаковочного материала, на котором было бы написано «Сербия» или что-то подобное. Вообще в Европе пошла мода на коробки белого или черного цвета без маркировки. Единственное — это на коробочку клеится информационная наклейка. Но сменить ее или переклеить не составит никакого труда!
Есть проблема и на рынках. Приходим на точку с правоохранительными органами, пока одного продавца проверяем — остальные уже разбежались! Кроме того, на прилавке санкционку сложно распознать, только если изготовитель указан на самом лоточке. А если продавец сам на хурме на ценнике написал «испанская», то он потом ни за что не признается. Скажет: «Это маркетинговый ход такой. Хурма вообще-то из Азербайджана, а написал так, чтобы люди больше брали».
— Политически задача санкций понятна. Но как все ваши старания отражаются на отдельном конкретном потребителе? Какая, по сути, мне разница, есть яблочко с подмосковной дачи или из польского воеводства?
— Самое первое — это вопрос безопасности продукции, которую вы потребляете. И если законные поставки осуществляются под контролем, то есть мы гарантируем безопасность, то санкционку никто не проверяет. Документов либо нет, либо они поддельные. Второе — если брать те же яблочки польские. Купил ты их, а наш фермер свои не продал. Теплица не окупилась, урожай садовый пропал, развитие не идет, налогов нет, зарплаты рабочим нет. Своего производителя-то тоже нужно поддерживать.
— Где хранятся изъятые продукты? Засекреченные ли это склады, ведь есть возможность нападения на них? Известны ли места захоронения? Были ли случаи, когда население пыталось вычислить полигоны, чтобы попытаться урвать хоть немного оставшейся после бульдозера еды?
— Уверяю вас, украсть никто ничего не сможет. Дело в том, что продукция от момента задержания до момента уничтожения нигде не хранится. Как только мы изымаем санкционку, мы сразу же везем ее на полигон. Подрядчик, выполняющий этот заказ, выбирается по государственному аукциону. Если пересчитать, вывезти, раздавить и захоронить 1 кг продукции стоит где-то 1 рубль. Все действия проходят под фото- и видеоконтролем. Уничтожается продукция так, что копаться там и чего-то искать невозможно. На обычном полигоне ТБО мы выкапываем траншею, сбрасываем продукты, давим до полной потери внешнего вида, засыпаем дезинфицирующим средством (обычно хлоркой) и закапываем.
— И не жалко? Еду в землю, без права передачи, когда в России 22 миллиона человек живет за чертой бедности?
— Для начала надо понимать, что для России — и для Москвы в частности — те объемы, что мы уничтожаем, мелочь по сравнению со всем оборотом рынка. Представьте килограмм сахара. Так вот пара песчинок в нем — это и есть весь объем санкционки. Стоимость уничтоженных продуктов и их количество несопоставимы с тем развитием сельского хозяйства, которое в итоге от этих действий мы получаем. Опять же, когда спрашивают: почему бы не раздать? Представьте: изъяли мы тонну томатов. Значит, нужен какой-то склад, где их хранить до перевозки, какой-то коллектив, чтобы склад обслуживать. Дальше — больше! Нужно отдельное ведомство, которое будет учитывать все детдома, дома престарелых или бедные семьи, составлять очередь, администрировать поставки для них, вести учет продукции, чтобы еда не уходила «налево». Вы представляете, какой это штат и какие затраты? И мало того что нужно продукты сохранить и распределить. А безопасность? Кто ответит за безопасность этих продуктов? Что их ничем не опрыскали, не отравили? Значит, нужны еще люди, чтобы все эти томаты заново проверить. Посчитайте, это бесполезная трата бюджета.
— Раз уж вы произнесли словосочетание «полигоны ТБО», давайте коснемся еще одной функции Россельхознадзора — выявления незаконных свалок и карьеров. Сколько в этом году было зафиксировано таких мест и в каких районах наибольшая концентрация?
— В прошлом году мы закрыли 6 карьеров, в этом пока 5, оштрафовали на 9 млн рублей виновных. В эту цифру входят не только нарушения, но и оплата ущерба, который данный карьер или его рытье нанесло земле. Помимо этого на сегодняшний день мы фиксируем для себя как объекты внимания еще 52 карьера. Они в основном находятся в Подмосковье: Электростали, Раменском районе, Лосино-Петровском, Электроуглях, Наро-Фоминском районе, Солнечногорске и Дмитрове. Найти их нетрудно, так как о появлении новых свалок и незаконных карьерах нам поступает информация как от местных властей, так и от жителей и из СМИ. Скрыть такие нарушения практически невозможно.
Вообще как таковых понятий «карьер» и «свалка» у нас нет. Есть нарушение земельного законодательства, которое выражается в снятии и перемещении плодородного слоя почвы или его перекрытии или загрязнении. Например, вот один из частых случаев недобросовестного предпринимательства, которое приводит к этим нарушениям. Берет человек разрешение на сооружение пруда. Говорит, что построит на берегу кафе, заведет рыбу, будет пускать любителей тихой рыбалки, а часть выводка продавать на рынках города. А сам планирует песок добывать, так как это более прибыльный и привлекательный бизнес. Он берет, весь песок выбирает, а потом, ссылаясь на то, что якобы вода не пошла и пруд не заполнился, отдает землю обратно государству. А снятый слой плодородной почвы куда девать? Не в дыру же отрытую обратно складывать? Как восстановить теперь этот карьер? Поэтому мы теперь в наши судебные иски включаем и ущерб, и обязанность рекультивации земли.
Если вернуться к цифрам, то в прошлом году выявили 3 свалки, в этом 4. Еще 21 у нас на контроле, добиваемся восстановления земли.
— С карьерами ответчик ясен — арендатор. А со свалками как? Сложно ли найти, кто ее устроил? Ведь арендатор о ней мог даже и не подозревать!
— Проблема есть. Нередко, когда мы приходим на свалку и начинаем привлекать собственника земли за нерачительное использование, он начинает говорить, что ничего не видел и не знает. Но по закону он должен обеспечить пригодное и целевое использование земли. Опять же свалка в нашем понимании — это не мусор с одной машины, высыпанный в неположенном месте, это большое пространство. И если владелец этого не видел, значит, он не следил за своей землей. Или устроил там свалку сам и брал за это деньги, а когда стали штрафовать, испугался. Если человек готов самостоятельно убрать мусор, рекультивировать землю, мы тогда ущерб не выписываем, идем навстречу. Смысл оштрафовать его на миллионы, чтобы он разорился, а гектары стояли в отходах? В прошлом году мы 113 га на 90 млн рублей рекультивировали таким образом.
