Ловушка стабильности в том, что, как бы желательна она ни была по внутриполитическим соображениям, она чревата застоем. О чем, когда был президентом, прямо говорил Дмитрий Медведев. О чем сегодня сигнализирует если не политика, хотя на этот счет есть очень разные мнения, то уж точно экономика.
Правда, министр экономического развития Максим Орешкин излучает оптимизм, утверждая, что впереди фаза экономического роста. Его прогнозы светлеют сами по себе, без каких бы то ни было признаков начала реформ, хоть структурно-экономических, хоть политических или судебных. Это прогнозы-сказки, вариации на тему скатерти-самобранки. Но даже если они сбудутся, Россия и в 2020 году не дотянется по темпам роста до мировой экономики. Значит, продолжит отставать в самом банальном смысле слова. Что плохо для каждого россиянина, а для президента втройне. И как для россиянина, и как для главы государства, и как для амбициозного геополитика.
А с реформами беда. Еще в начале лета Алексей Кудрин, глава ЦСР, близкого, как считается, к власти штаба условно либеральных преобразований, признал, что Владимир Путин вряд ли одобрит пакет выдвигаемых ЦСР реформ, которые предлагается провести в 2018–2024 годах. Даже «потерянное десятилетие» — а это последняя декада, когда темпы роста российской экономики в 2009 и 2015–2016 гг. ушли в минус, а в остальные годы практически колебались вокруг 1%, и только в этом году, как надеется министерство Орешкина, рост может перешагнуть 2%, — не убедило Кремль в необходимости ускорения перемен. Камень преткновения — существующие вертикали власти и опасения, что предлагаемые реформы их могут расшатать.
В этом контексте весьма любопытен преданный гласности в отличие от самого плана реформ последний продукт ЦСР — доклад «Социокультурные факторы инновационного развития и успешной имплементации реформ». Его смысл в том, что фактически с реформами стоит повременить. В том смысле, что им нужно предпослать всестороннее изучение в региональном разрезе этих самых «социокультурных факторов инновационного развития». Идея, конечно, благая — чем меньше реформы будут поддержаны, тем меньше шансов на их «имплементацию». Но ведь за изучением должна последовать пропаганда реформ, затем — их новая редакция, ориентированная на лучшее восприятие. А уж там, глядишь, и до самих реформ дело дойдет.
С одной стороны, это хорошая ученая мина при плохой политической игре. С другой — это признание торжества тех самых исторических традиций, в соответствии с которыми мы зигзагообразно дорастали до прямых выборов глав регионов и все никак не дорастем до нормальной политически конкурентной, а не суверенной демократии, никак не признаем, что новые лица оппозиции — это неотъемлемая часть демократической политической системы, а вовсе не обязательно чьи-то наймиты и вестники откуда-то насаждаемой майданщины.
По этой логике реформы превращаются из необходимого инструмента решения возникающих проблем в — по определению известного революционного классика — «последний клапан», от которого до революции полшага. Ну и кому нужен такой сценарий?
Разве для того, чтобы развивать несырьевой экспорт, нужно терять время на углубленные социологические опросы во всех российских регионах? Разве у превращения суда в независимую власть есть противники среди тех, кто в суд обращается или к суду привлекается, в отличие от тех во власти, в правоохранительной системе, в судейском корпусе, кому выгодно сегодняшнее положение, в котором находится судебная власть?
Для успешной имплементации реформ важна их грамотная структура и порядок шагов, которые все равно сами по себе максимально возможной социальной поддержки могут не обеспечить. Политика (а это она самая) только в кабинетах не делается. И это вызов, с которым сталкивается ЦСР, убедившись в отсутствии всесторонней поддержки Владимира Путина.
Если с реформами швах, на какое топливо для экономического роста остается рассчитывать? Раз топливо, то, конечно, нефть. Но и здесь перспектива не обнадеживает. Как пишет The Wall Street Journal, крупнейшие инвестиционные банки уже четыре месяца снижают, правда, пока мелкими ложками, прогнозы цен на нефть. Суть не столько в цифрах (они пока остаются чуть выше $50 за баррель), а в том, что цель ограничения добычи, на которую пошли ОПЕК и ее союзники, остается недостигнутой, а значит, растут шансы, что соглашение — а оно действует до марта 2018 года (по геополитической иронии президентские выборы в России состоятся именно в марте) — не будет пролонгировано.
Дальше возможно повторение сценария гонки добычи при стремительно падающих ценах, когда прогноз банкиров может показаться сказочно богатым. Правда, все прогнозы были сделаны до техасских разрушений, учиненных ураганом «Харви». Но для среднесрочного прогноза ураган погоды не делает. А вот снижение потребности в нефти со стороны Китая (второго импортера нефти в мире после США) из-за постепенного замедления роста — фактор постоянный.
Значит, цены на нефть или останутся примерно на текущем уровне, или скорее упадут, чем подрастут. Ну и где здесь фактор роста российской экономики?
В рукаве остается план Глазьева — Титова. Здесь тоже масштабные реформы, прежде всего реформа ЦБ и создание органа стратегического планирования. Но они направлены не к рынку, а к государству, к новой роли ЦБ, превращаемого в госбанк с целью доведения финансирования, в том числе открыто эмиссионного, до реального производства при сокращении числа финансовых посредников и цены кредитов, здесь новые ограничения на валютном рынке и развитие проектного финансирования.
Не удивлюсь тому, что если провести анализ социальной поддержки «плана Кудрина» и «плана Глазьева — Титова», то победит последний. Но это вовсе не значит, что политический выбор должен следовать за соцопросами. Сильная сторона плана Глазьева — Титова в том, что он соответствует дальнейшей конфронтации России с Западом, предлагая за счет государства мобилизовать внутренние возможности. Его опасность — в том же. Мы все это, строго говоря, уже проходили. Предлагаемую мобилизацию, как учит опыт СССР, не стоит переоценивать, она порождает риски все большей изоляции России и в конце концов приведет к ее невосполнимому отставанию.
Пока этот план — явный аутсайдер в гонке за формирование экономической политики на новый президентский период — хотя бы потому, что для его реализации потребуются масштабные изменения в правительственной команде, не говоря уже о ЦБ, а Владимир Путин не считает подобную «чистку» правильной. Но чем дольше будет продолжаться «стояние на Угре» вместо рыночных и демократических реформ, тем выше шансы у реформ противоположной направленности.
