Мы давно слышим в оправдание цитату из Егора Гайдара: «Пытаться прогнозировать цены на нефть – лучший способ испортить репутацию», но если твоя репутация как раз зависит от верности прогноза, а это главная задача Минэкономразвития, то хоть ищи магический кристалл, но соответствуй. Я, например, не понимаю, почему аналитики инвестиционного банка Goldman Sachs недавно не поленились заглянуть в мировые резервуары нефти и нефтепродуктов и убедились, что бочкотара-то затоварена, а значит, нефть закупать про запас просто некуда, из-за чего цены на нее, кормилицу, могут обвалиться, а у прогнозистов Минэкономразвития до этого не дошли руки вместе с головами, хотя для них нефть куда важнее, чем для банкиров.
Но в бюджете есть и другие загадки. Он исходит из того, что в 2016 году ВВП РФ пойдет в рост, пусть всего на 0,7%, но не отвечает на вопрос: за счет чего? Предполагается дальнейшее уменьшение располагаемых реальных доходов населения на 0,7%, то есть потребительский спрос будет меньше. Инвестиции в следующем году, по прогнозу, уменьшаются на 1,6%. Так откуда же рост?
Есть смертоносная загадка. Иногда звучит мысль, что тягловой лошадью (или, вернее, танком) подъема экономики станут военные расходы. В следующем году они вырастут до 3,14 трлн рублей (4% ВВП), однако в относительном исчислении немного уменьшатся по сравнению с текущим годом: 19,6% в общей структуре расходов против 20,2%. Зато, по подсчетам экспертов Transparency International, засекречены 58,8% военных расходов России.
Понятно, что Transparency International намекает на коррупцию, стоит напомнить, что, уже по оценкам российской военной прокуратуры трехлетней давности, разворовывается каждый пятый рубль военных расходов, и за три года, как показывает дело Сердюкова, мало что изменилось. В том, что секретные расходы хороши для коррупции, никакой загадки нет, загадка в том, могут ли они существенно повлиять на рост экономики?
Есть и скромная загадка на триллион. Минфин уже считает возможным риск недобора доходов в 2016 году на 1 трлн рублей. Но нераспределенных резервов в бюджете тоже почти триллион. Это 500 млрд руб. из средств Резервного фонда и 342,2 млрд руб. «замороженных» накоплений пенсионной системы. Кроме того, Минфин предусмотрел и 65 млрд руб. неиспользованных остатков бюджета 2015 года. А по итогам года их может оказаться даже больше: на разных этапах подготовки бюджета назывались суммы вплоть до 150 млрд руб. Так есть рискованный триллион или его нет?
Загадки – интересный жанр. Их можно раскалывать по одиночке, а можно сложить, и тогда открывается новый вид. Итак, есть риск, что цены на нефть будут ниже бюджетных $50 за баррель, прогноз роста экономики в 2016 году не обоснован, Минфин, вероятно, разделяя и нефтяную, и макроэкономическую тревогу, уже предупреждает о возможной нехватке доходов и о том, что Резервный фонд будет исчерпан в конце следующего года, а не в 2017 году, как предполагалось при составлении проекта бюджета. Стоит напомнить, что замминистра экономического развития Алексей Ведев напутствовал принятие бюджета-2016, рассказом депутатам, что есть и сценарий спуска цен на нефть до $40 за баррель, что будет означать, что кризис в Россия продлится до 2020 года. Единороссы все выслушали и бюджет в первом чтении приняли.
А теперь попробуем заглянуть в 2017 год. Если цены на нефть будут колебаться даже на нынешнем уровне или незначительно выше, а бюджет остается без резервов, то что произойдет?
Мы знаем оранжевые, розовые, цветные революции. В России произойдет бюджетная революция.
Всерьез рассчитывать на дальнейшее резкое сокращение социальных расходов в год, предшествующий президентским выборам (мы говорим о 2017-м годе), вряд ли реально. На сокращение военных расходов – тем более.
Какой будет бюджетная революция? Во-первых, увеличение возраста выхода на пенсию. Во-вторых, рост налогов на бизнес. В-третьих рост налогов на граждан.
Беда не только в увеличении налогов. Их увеличение лишает экономику потенциала роста. Получается замкнутый круг: у сокращения расходов политические ограничители, у повышения налогов – экономические.
Как этот круг разорвать, подсказывает Сергей Глазьев. Его экономическая модель, основные черты которой – щедрая эмиссия, жесткий контроль доведения инвестиционных ресурсов до конкретных проектов, валютный контроль, вплоть до ограничения операций на валютной бирже, усиление административных отраслевых рычагов управления, – это экономический, социальный и политический разворот. Если модель Глазьева окажется политически востребованной, это будет уже не только бюджетная революция.
Кто сказал, что Россия исчерпала революционный лимит?!
