Уточнение бочки зрения
На прошлой неделе, когда нефть упала почти к $40 за баррель, кому-то могло показаться, что скоро она будет совсем не нужна, и уж точно многим стало не по себе. А потом случились дни бурного роста — и у некоторых отлегло.
Людей можно понять: разницу между сегодняшней ценой барреля и той, что была еще год назад, все почувствовали на собственных карманах. Никому не нравится, когда за содержимое кошелька отвечает непредсказуемый Молох, но всегда хочется знать, чего от него ждать.
В прошлом для тех, кто хотел понять, на что разгневались боги, работал налаженный сервис, который держали жрецы и шаманы. Сейчас контроль над этим рынком перехватили аналитики.
Любым движениям на рынке всегда найдутся объяснения, а уж таким и подавно — от изысканно конспирологических до фундаментально скучных. «Саудовская Аравия и США сговорились». «Нет, это аравийцы борются за рынки с американцами». «Запасы нефти высоки, растет эффективность сланцевой нефтедобычи и скоро она будет прибыльна при $30 за баррель». «Нет, на самом деле она убыточна еще от $70, число буровых падает, но пока нефти все равно много, и скоро она никому не будет нужна даже по $15».
Еще рассказывают про зеленую энергетику и Элона Маска, который скоро пересадит всех на электромобили, про новую эру в экономике. Да мало ли…
Все это могло бы быть правдой. Электромобили разрабатывают и выпускают уже многие автопроизводители, вплоть до АвтоВАЗа, а BMW и вовсе собирается в течение десятилетия отказаться от двигателей внутреннего сгорания. Нефти тоже запасено порядочно. Вот только, когда приключается рост, всегда находятся встречные соображения, и они отличаются лишь выводами.
В самом деле, если сланцевые нефтедобытчики валом повалят банкротиться, то и запасы снизятся, и цены в виде исключения могут подрасти. К тому же добыча и без того уже падает. А аравийцы могут договориться с американцами вообще о чем угодно, поскольку, с одной стороны, и тем и другим полезны низкие цены на нефть, а с другой — наоборот, вредны.
Полный отказ от двигателей внутреннего сгорания — перспектива не такая уж близкая, а рост потребления электричества при этом повысит потребности в ископаемом топливе для его производства. Год назад лучше работали одни аргументы, а сегодня — обратные.
На самом деле проблема не в ответе, а в вопросе. Он вовсе не в том, почему нефть упала, не в том, виноваты ли в этом сланцевые производители или коварные американцы с арабами. И даже не в том, что приведет цены обратно к прежним уровням.
Вопрос в том, почему цены так долго продержались настолько выше средней себестоимости добычи нефти, что сделали возможной сланцевую революцию в США?
И по крайней мере часть ответа на него очень проста — недальновидность и жадность всех традиционных участников процесса, от ОПЕК до независимых производителей. Сейчас Саудовская Аравия может сколько угодно снижать цены на нефть, хоть «обснижаться» — но производители сланцевой нефти способны пока продолжать добычу. Они уже здесь, и они — навсегда.
Ну, если не они сами, то по крайней мере их технологии. Это значит, что даже если все они вдруг разорятся, то при новом масштабном подорожании сланцевая нефть пусть и не сразу, но вновь польется рекой. И поделать с таким ограничителем цен ОПЕК ничего не сможет: хотя бы ввиду того, что в земле осталось сланцевой нефти чуть ли не больше, чем обычной, и большая часть этих запасов находится в США и Канаде.
А вот прежде — другое дело. Без многих лет высоких цен сланцевые нефтедобытчики едва ли имели бы шанс успешно стартовать и плавно снижать себестоимость, наращивая объемы и совершенствуя технологии.
Цены же на нефть были аномально высокими как по историческим меркам, так и по меркам рынков любых сырьевых товаров, которые не так уж часто подолгу торгуются без учета себестоимости. По оценке Morgan Stanley и Rystad Energy (сделанной год назад при нефти на уровне $120), средняя себестоимость наземной нефтедобычи колебалась от $27 на Ближнем Востоке до примерно $50 в России и некоторых других странах. Добыча на шельфе обходилась в $41, а глубоководная и сверхглубоководная — в $52–56. Даже сверхдорогая добыча сланцевой и арктической нефти, обходившаяся в $65–75, оказывалась при тех ценах весьма рентабельной.
И снижение их в таких условиях — вопрос времени. Если производство сырья не удается монополизировать, то более высокие цены привлекают на рынок конкурентов с более высокой себестоимостью. Именно так было в 1970-х годах, когда СССР на фоне взлета цен резко нарастил экспорт нефти, а, скажем, Норвегия начала добычу в Северном море. И они были не одиноки. Именно к этому времени, например, относятся и первые успешные попытки переработки нефтяных песков Альберты в Канаде.
Так что то, что случилось с ценами на нефть за последний год, было не только естественно, но и случалось уже не раз. И не только в 70–80-е годы прошлого века.
Появление бочки отсчета
Скажем, американский нефтяной рынок впервые столкнулся с ситуацией, удивительно схожей с нынешней, вскоре после своего зарождения — более 150 лет назад.
В середине 50-х годов ХIХ века в США стал расти спрос на нефть в связи с появлением нового высокотехнологичного осветительного прибора — керосиновой лампы. К этому времени керосин уже научились делать из нефти, но традиционные производители, черпавшие ее из колодцев, собиравшие с поверхности воды или из нефтеносных родников, натурально не справлялись. И тут появился новый высокотехнологичный способ добычи. 27 августа 1859 года скважина, которую Эдвин Дрейк пробурил недалеко от города Тайтесвилл в Пенсильвании, дала нефть в достаточном для коммерческой эксплуатации объеме.
Стоила такая добыча нефти, конечно, куда дороже, чем прежняя. Все-таки требовалось непростое оборудование — от труб, бура и насоса до парового двигателя. Однако и эффект был впечатляющий.
Фонтаны нефти срывали крыши у буровых, и не только у них. И, как и в случае со сланцевой нефтью, множество предпринимателей, взяв кредит, разместив акции на бирже или просто прихватив собственные сбережения, бросились в окрестности Тайтесвилла ковырять дырки в земле. Началась пенсильванская нефтяная лихорадка.
Нефти было столько, что не хватало емкостей для ее хранения — все бочки, которые удавалось найти в округе, были заполнены. И в Пенсильванию нахлынули бондари, перед которыми открылся неисчерпаемый рынок. Именно благодаря их усилиям через два года баррель стал официальной мерой объема нефти.
Сами же бочки прослужили недолго, еще лет десять, пока Джон Рокфеллер не ввел в обиход металлические цистерны. Бондари тогда пытались устраивать демонстрации и акции протеста, но без толку.
Бурились все новые скважины, строились нефтеперерабатывающие заводы и железные дороги. Население Тайтесвилла выросло с 200 человек до десяти тысяч, а вокруг возникали все новые городки нефтяников. Начались биржевые спекуляции нефтью и акциями нефтяных компаний. А нефть все дорожала и дорожала, керосин шел все лучше и лучше, но и бурили все больше и больше.
В январе 1861-го нефть стоила 49 центов (это примерно 10 современных долларов), а к январю 1864-го ее цена уже превысила $8. Это был взлет покруче, чем в 2000-х годах. Фактически всю последующую историю котировки нефти так и оставались в пределах, заданных за эти три года, лишь ненадолго чуть-чуть выходя за них (если, конечно, учитывать изменения покупательной способности доллара). И, кстати, большую часть времени они находились на уровнях пониже нынешних.
И вдруг оказалось, что нефти накачали уже столько, что она никому не нужна. По крайней мере по таким ценам. И те обрушились — да так, что мало не показалось никому.
Именно тогда среди прочих биржевиков разорился и первобурильщик Эдвин Дрейк (в качестве нефтяника он обанкротился вскоре после своего открытия из-за пожара на скважине, став первым и в этом). В Пенсильвании же резко выросло потребление спиртного, но и нефти стали качать больше. Массовый выход мелких нефтедобытчиков из бизнеса начался позже.
Цена же барреля, хотя порой и переживала взлеты и падения, больше никогда не приближалась к прежнему рекорду, в среднем падая все ниже и ниже. А нефти качали все больше и больше.
В 1870-х она редко стоила больше, чем 1–2 доллара, порой падая уже и до 50 центов. Именно в период падения цен Джон Рокфеллер, сколотивший капитал в ходе Гражданской войны, и стал становиться все заметнее на этом рынке. Дешевизна нефти его не беспокоила, поскольку он зарабатывал в первую очередь на переработке и транспортировке и к тому же старался снижать цены на свою продукцию ради роста масштабов бизнеса. Тем не менее впоследствии его Standard Oil поглотила практически всю отрасль, став первой вертикально интегрированной нефтяной компанией и крупнейшей монополией.
Однако в 1879 году, когда за нефть и так-то давали меньше доллара, ей перебежало дорогу электричество — Томас Эдисон закончил работу над своей версией лампочки. И стало ясно, что нефть скоро станет никому не нужна. Ведь всякий разумный человек предпочтет высокотехнологичное электрическое освещение устаревшей керосинке.
Когда дальновидные люди спрашивали Рокфеллера, зачем он продолжает тратить столько сил на безнадежный бизнес, он мог лишь отшучиваться в том смысле, что Бог поможет. Верил он в это тогда или нет, но действительно оказалось, что из нефти можно делать еще много чего полезного, да и темный народ по всему миру продолжал пользоваться керосином. А главное — наступила эра двигателей внутреннего сгорания.
Бизнес Джона Рокфеллера резко вырос в цене — он стал богатейшим человеком в мире. А вот что касается самой нефти, то она так и не подорожала. В 1911 году, когда по решению Верховного суда США Standard Oil разделили на 34 компании, баррель все так же стоил 60 центов.
Последняя жирная бочка
Эта история имеет самое непосредственное отношение к современности. Примерно так обычно и ведут себя цены на сырье, когда в ответ на рост спроса появляется новая эффективная технология добычи, позволяющая быстро наращивать ее объемы. Само собой, так это работает только в условиях конкуренции, которая, к слову, полностью не исчезала даже тогда, когда Рокфеллер монополизировал нефтяную отрасль США. Ведь оставались крупные зарубежные производители, которые отнюдь не собирались уступать рынки.
В Россия, скажем, это было «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель», созданное выходцами из Швеции Альфредом, Людвигом и Робертом. Первый из них не тезка, а тот самый — учредитель Нобелевской премии. К концу ХIХ века в жесточайшей конкуренции с Рокфеллером товарищество контролировало около 8% мирового рынка нефти.
Динамика цен, которой способствовала эта конкуренция, конечно, удручающая, но, увы, даже новые способы использования нефти не слишком на нее повлияли, коль скоро технологии добычи давали возможности легко удовлетворять новый спрос. Едва ли стоит этого ждать и сейчас, хотя нефть и способна еще не раз изменить свое основное назначение. Ведь оно многократно менялось не только при жизни Рокфеллера.
Шумеры строили с ее применением дома и дороги. Египтяне, у которых были и более удачные строительные технологии, со свойственной им находчивостью направили излишки нефти в индустрию мумифицирования. Греки и римляне, у которых были иные взгляды на жизнь, нашли ей применение в военной области. А византийцы, которые были и греками, и римлянами одновременно, создали на ее основе сверхоружие Средневековья — греческий огонь.
И всегда, когда казалось, что нефть больше ни для чего не пригодна, ей пытались найти применение в медицине.
Нефти, конечно, становилось все меньше и меньше, но всякий раз в ответ на рост спроса внедрялись новые технологии ее извлечения. Первыми с этим столкнулись еще шумеры, которым пришлось перейти от вычерпывания нефти из луж к рытью нефтяных колодцев. И всякий же раз необходимые технологии в основе своей были уже известны и ждали лишь момента.
И шумеры уже умели копать колодцы, когда нефти на поверхности стало не хватать. И вовсе не Эдвин Дрейк придумал бурение: он лишь взял уже существующее оборудование и применил его по-новому. Собственно, и бурить-то скважины для извлечения нефти придумал не он. Это за много сотен лет до него сделали китайцы, используя бамбук.
Точно так же далеко не все технологии, используемые при добыче сланцевой нефти, столь уж новы, как кажется. Не слишком свежа и сама идея.
Первый гидроразрыв пласта был произведен еще в 1947 году. А уже в 1960-е годы американцы спекулировали акциями компаний, обещавших скорый прорыв в технологиях добычи сланцевой нефти. Но кому охота была заниматься этим всерьез, когда нефть и без того стоила один доллар восемьдесят центов. Другое дело сейчас.
Теперь рентабельная добыча сланцевой нефти существует — и мир изменился. Цена барреля по-прежнему сможет сильно расти или падать, но едва ли скоро побьет рекорд 2008 года. Надолго упасть ниже себестоимости добычи она, конечно, не сможет, поскольку предложение начнет быстро падать. Однако и долго оставаться выше уровня, при котором американцы со свойственной им предприимчивостью опять зальют все вокруг своей нефтью, также не сможет. И вполне вероятно, что цифра, вокруг которой будут идти эти колебания, как и в ХIХ веке, будет постепенно снижаться.
Для России это не обязательно означает такую уж трагедию, как кому-то может показаться. Сколько лет чиновники разных уровней делали вид, что готовят планы по снятию страны с нефтяной иглы. Так вот, теперь цены способны сделать это за них, и даже без их присмотра. Резкое удешевление нефти означает соответствующее снижение ее доли в экспорте и в ВВП, а низкий рубль и дешевые энергоносители способствуют росту отечественной промышленности.
Так что отдаленное будущее нашей экономики может оказаться даже более светлым, нежели было бы при сохранении высоких цен на нефть. Другое дело, что это будет нескоро, а жить-то нам придется здесь и сейчас. Ну, тут уж ничего не поделаешь, как говорилось в старом советском анекдоте про путь к коммунизму: «По дороге кормить никто не обещал».
