Социально-экономическую политику российского государства не удается объяснить без гипотезы, по которой оно сложилось в начале 1990-х, еще в недрах Союза, как инструмент разграбления «советского наследства» и легализации украденного в фешенебельных странах в качестве личных богатств. Уже и от «наследства» мало что осталось, и с легализацией проявляются проблемы — но машинка свинчена по-советски надежно и продолжает молотить, уничтожая страну.
Этим объясняются и поразительно неизменные на протяжении всех 27 лет национального предательства (считая с обрушивших потребительский рынок хозяйственных реформ Горбачева) «ошибки» и «недостатки». Либерализм как служение пораженными им элементами госуправления интересам глобального бизнеса, а не своего народа, кромешная коррупция, безнаказанный произвол монополий, труднодоступность правосудия, сжатие социальной сферы как универсальный ответ на любую финансовую проблему, — все, что душит наше общество, легко объясняется этой гипотезой и вряд ли объясняется иной.
Любителям валить на санкции Запада последствия собственной политики стоит напомнить: экономика России перестала ускорять свой рост при резком (на 38%!) удорожании нефти еще в 2011 году. В 2012-м из-за присоединения к ВТО на заведомо кабальных, колониальных по сути условиях бурный до того инвестиционный рост сменился инвестиционным спадом: как многократно предупреждалось, «при прочих равных» в страну идут или товары, или инвестиции. С января по август 2013 года промышленное производство было чуть-чуть, но ниже прошлогоднего. Паническое бегство капитала и ослабление рубля начались в январе 2014 года — еще при дорогой нефти, когда развязывание против нас Западом новой «холодной войны» невозможно было и представить.
Пресловутые санкции лишили Россия внешнего кредитования — но основной вред принесло категорическое нежелание либералов реагировать на новую ситуацию и заменить внешние кредиты внутренними. Ведь государство отличается от семьи тем, что не просто может, но и обязано эмитировать деньги по потребности своей экономики (такая эмиссия не вызывает инфляции при ограничении произвола монополий), — но, отрицая национальный суверенитет, глобальный бизнес руками служащих ему либералов не дает государству исполнять свои обязанности перед народом.
Кроме того, чтобы эмитировать свою валюту по потребности своей экономики, а не в том количестве, который позволяет Запад, надо отделить спекулятивные деньги от инвестиционных: иначе кредиты на развитие производства пойдут на валютный рынок и обрушат его, как осенью 1992 года.
Такие ограничения вводили на соответствующей нашей стадии зрелости финансовых рынков все развитые страны (потому они и стали развитыми). Рыночные США отменили их (в виде закона Гласса—Стиголла) лишь в 1999 году.
Но «что позволено Юпитеру, не позволено быку» — российские либералы не смеют и помыслить об этом: такие ограничения ущемят интересы в основном спекулятивного глобального бизнеса, которому они служат.
Поэтому они отказываются от ограничения финансовых спекуляций и практически одинаково регулируют спекулятивные и производственные капиталы, что удушает последние, — а с ними и весь реальный сектор, вновь, как в 1990-е, лишаемый кредита.
Под видом борьбы с инфляцией (вызываемой прежде всего девальвациями и произволом монополий, а не ростом денежной массы) либералы в Правительство РФ Медведева и Банке России предельно ужесточили финансовую политику. В 2014 году денежная масса выросла на 2,2%, за январь–май этого года — на 0,6%: с учетом роста цен реальная денежная масса менее чем за полтора года сжалась на 15%. Именно так либералы уничтожали экономику России в чудовищные для страны и народа, но излюбленные ими 1990-е годы. Демонетизация порождает обостряющийся «денежный голод» и не просто блокирует развитие, но и возвращает нас в реалии того времени.
Торможение роста экономики (с 4,3% в 2011-м до 0,6% в 2014 году) в январе–мае 2015 года сменилось спадом на 3,2%, причем в мае он достиг, по оценке Минэкономразвития, 4,9%.
В июне ситуация чуть улучшилась: промышленный спад сократился с майских 5,5% до 4,8%, инвестиционный — с 7,6 до 7,1%, падение уровня жизни — и вовсе с 6,4 до 3,5%. Но все это не меняет тенденции и потому утешает слабо.
Падение уровня жизни, страх перед будущим, становящиеся непосильными набранные в «светлом прошлом» кредиты ведут к опережающему свертыванию потребления.
Конечно, июньское сокращение розничного товарооборота на 9,4% лучше анонсированного «профильным» вице-премьером Голодец спада на 15% — но шуточки в стиле «больной перед смертью потел» в отношении собственной жизни уже перестали веселить.
При этом федеральный бюджет буквально захлебывается от денег: неиспользованные остатки средств на его счетах на 1 июля составили 9,2 трлн руб. На эти деньги можно построить новую Россию, комфортнее и современнее нынешней, или более семи месяцев финансировать все расходы государства, не собирая ни налогов, ни пошлин.
Но в соответствии с «максимой Дворковича», по которой Россия должна платить за финансовую стабильность США, эти средства заморожены, а их основная часть вложена в ценные бумаги США и стран еврозоны.
Получая инфляционные доходы, государство не только не увеличивает расходы пропорционально росту цен (только так можно выполнить свои обещания на деле, а не на словах), но и сокращает их, дополнительно ухудшая экономическую конъюнктуру и усугубляя нехватку денег. Урезание социальных расходов создает в регионах социально-политическую напряженность, грозящую обернуться полноценным политическим кризисом, часто буквально «на ровном месте».
В сентябре и декабре ситуация ухудшится из-за пиков платежей по внешнему долгу — правда, в силу прекращения внешнего кредитования России эти пики будут последними значимыми.
Осенью удушение агонизирующей экономики чрезмерно жесткой финансовой политики потребует нового ослабления рубля — хотя бы для удержания спада в пределах символически значимых 5%.
Сыграют роль и грезы об импортозамещении, выдаваемые за политику. Не подкрепляя ослабление рубля ни дешевыми кредитами, ни свободными производственными мощностями и квалифицированной рабочей силой, ни легким доступом к инфраструктуре, ни стабильным рынком сбыта, либералы понимают: девальвация остается единственным способом хотя бы временно поддержать экономику, ничего не улучшая в ней.
Ослабление рубля будет стихийным — за счет нейтралитета ЦБ РФ - Банк России при уходе бизнеса с рынка валюты из-за выплаты внешних долгов.
Позитивный эффект девальвации для производства неуклонно уменьшается (уже снижения курса, проведенного с начала января по середину марта 2014 года, «хватило» лишь на три месяца — до середины июля), а негативный социальный (прежде всего в виде роста цен) растет и давно уже превысил для общества все возможные выгоды от нее.
Поэтому девальвация, ускорив рост цен, усилит копящееся социальное напряжение, лишь до поры не ломающее «крымские» рейтинги, — хотя временно и поддержит экономику, и позволит спасти некоторое количество рабочих мест без бюджетных дотаций.
В начале 2016 года экономика несколько укрепится: экспортеры продолжат аккумулировать средства, а масштабных выплат по внешним долгам у них уже не будет. Остающиеся в их распоряжении средства вырастут — и поддержат и банковскую систему, и реальный сектор, в который они частично просочатся.
Но при открытости экономики настежь (условия присоединения к ВТО ставят Россию в худшие условия, чем, например, неизмеримо более конкурентоспособный Китай) для экспортеров, как и для остальных, не возникнет масштабных возможностей инвестирования. Поэтому деньги будут уходить из страны — если не в порядке возврата долгов прошлых лет, то в виде бегства капитала, загоняя Россию все глубже во всеобъемлющий социально-экономический кризис в стиле 1990-х годов.
Без кардинальной смены социально-экономической политики, без перехода от разграбления и уничтожения страны к ее комплексному созиданию нас ждет хаос, дезорганизация и Майдан, который может привести не только к распаду России, но и к уничтожению самой российской цивилизации.
Возможно, служащие глобальному бизнесу либералы, в том числе и занимающие ключевые посты в правительстве и Банке России, стремятся к такому развитию событий осознанно: оно позволит глобальному бизнесу почти без издержек овладеть всеми значимыми ресурсами нашей страны и быстро утилизировать все не нужное ему непосредственно.
Но, даже если возвращающая нас в 1990-е либеральная социально-экономическая политика является результатом добросовестных глупости и убожества, а не осознанного предательства, от этого никому не легче: порождаемые ею угрозы не слабеют и будут усиливаться, пока она не канет в Лету вместе со своими носителями — или пока не столкнет нас в очередную ужасную катастрофу.
