Это заявление любопытно прежде всего тем, что оно как бы легализует признание того, что в настоящий момент российская экономика находится в состоянии спада. С одной стороны, это, конечно, секрет Полишинеля, но с другой — кто-нибудь может внятно сказать, когда именно она в это состояние вошла? В октябре-ноябре-декабре прошлого года? Или когда-то раньше? Или в январе-феврале этого года (на это, в частности, может указывать сильное падение выпуска базовых отраслей в январе)? Или, может быть, вообще еще не вошла и находится лишь на пороге рецессии? Выражаясь профессиональным языком, когда именно наблюдался «пик» предыдущего цикла экономической активности? На этот вопрос в действительности пока ответа нет. Например, по нашим оценкам, реальный ВВП — после устранения сезонного фактора — заметно снижался лишь в I квартале прошлого года, а после этого рос умеренным темпом вплоть до конца 2014 г. Тогда, может быть, поставленный Улюкаевым диагноз является преждевременным?
Между тем это все вопросы далеко не праздные. Состояние рецессии, или спада экономической активности, характеризуется вполне определенными процессами в различных секторах экономики, своими специфическими рисками и требует достаточно внятных действий со стороны денежных властей. Решительных действий пока не видно. Хорошо, что есть признание самого факта рецессии, хоть оно и прозвучало — по старой, конечно, традиции — за рубежом!
Особенностью нынешней рецессии является то, что она внутрироссийский феномен хотя бы в том смысле, что она развивается на фоне вполне здорового роста ведущих национальных экономик и мировой экономики в целом. Этим определяется постепенность втягивания экономики России в рецессию: ничего похожего на шок от финансового кризиса в Юго-Восточной Азии (1998 г.) или от банкротства Lehman Brothers (2008 г.) сейчас нет. Промышленность даже продолжает понемногу расти, опираясь на увеличение госзаказа, повышение конкурентоспособности вследствие девальвации рубля и административных ограничений импорта, а также на отсутствие чрезмерного уровня запасов готовой продукции.
Однако все это не повод для успокоения. После резкого вхождения в рецессию обычно следует достаточно бурный восстановительный рост, и общая продолжительность таких спадов действительно не превышает трех-четырех кварталов. Но за медленным сползанием в рецессию и постепенным снижением экономической активности, вызванным падением нефтяных цен, ухудшением институциональной среды, «обнулением» суверенных рейтингов и вообще обособлением от мировой экономической и финансовой системы скорее последует столь же медленное восстановление экономической активности. Два-три года спада, иногда перемежаемого унылым ростом в пределах 1%, представляются нам вполне вероятным сценарием.
Сергей СМИРНОВ,
директор Института социальной политики и социально-экономических программ НИУ «Высшая школа экономики».
