Экономисты, шаг вперед!
Между экономической теорией и экономической политикой всегда и в любой стране есть зазор. Политики решают более широкий спектр задач и в большей мере по сравнению с чистыми экономистами зависят от интересов различных групп граждан, своих избирателей.
В России этот зазор аномально велик. И совсем не потому, что у граждан есть повышенные возможности влиять на политиков, этого-то как раз нет. Зато есть другое: теория рассматривает рыночную экономику и методы ее регулирования, российская же экономика, что бы ни говорили на форумах и в правительстве, в значительной мере нерыночная. Ее лицо и ядро составляют крупнейшие госкомпании, которые мало того что тяготеют, и небезуспешно, к монопольному положению, но и создавались для того, чтобы обслуживать интересы государства, а это значит действуют, не всегда руководствуясь только рыночной логикой. Эту специфику российской экономики не всегда в полной мере учитывают эксперты, а она развивается и усиливается. Не только потому, что так удобнее властям и самим госкомпаниям, но и потому, что кризис объективно требует большей активности от государства, хотя, с другой стороны, он же призывает к тому, чтобы политики потеснились, предоставив больший простор для принятия решений экономистам.
Готовы ли к этому сами экономисты, в первую очередь те, что представлены в правительстве?
Форум такой готовности не продемонстрировал. Его участники были вполне едины в том, что ждет российскую экономику в самое ближайшее время, чего никак не скажешь о выборе путей выхода из уже начавшегося кризиса.
Положение, в котором оказалась российская экономика, четко охарактеризовал премьер Дмитрий Медведев. «Фактически наша страна сегодня находится в точке пересечения нескольких кризисов… Одной из составляющих являются последствия мирового кризиса 2008 года. Во-вторых, это внешнее политическое и экономическое воздействие, направленное непосредственно на нашу страну. В предыдущие годы мы жили и развивались при высоких ценах на энергию и сырье. Наши компании и банки имели свободный доступ к длинным и относительно дешевым деньгам на зарубежных рынках. Теперь условия кардинально изменились» — вот его оценка.
Но столь же четкой антикризисной программы у премьера нет. Есть традиционная установка на то, что «старая энергосырьевая модель исчерпана. Это понимают все. Она не может дать ни устойчивого роста, ни стимулов для инвестиций в реальное производство». Округлая формулировка о том, что фундамент, на котором можно формировать условия для стабильного, здорового роста экономики, — это сбалансированная бюджетная политика, которая позволит решать две ключевые задачи: реализовывать разные социальные программы, поддерживать национальную экономику, — тоже на программу никак не тянет хотя бы потому, что совершенно очевидно, что бюджетные расходы придется сокращать, а премьер не назвал принцип, по которому правительство намерено секвестр осуществить.
Единство и борьба совсем не противоположностей
Вообще с ответом на не литературный, а остро насущный вопрос «что делать?» на форуме было туго, хотя, строго говоря, именно этого ответа от него и ждали. Не дождались. Зато дождались выхода на свет противоречий в подходах к тому, какой должна быть антикризисная политика, от выступивших на форуме министров-экономистов. Отмечу лишь две линии таких противоречий.
Первая — традиционная, так сказать, ролевая. Это противоречие между Минэкономразвития и Минфином. Минфин — хранитель бюджета, Минэкономразвития — лоббист интересов экономики. Интересы, мягко говоря, не совпадают. Министр «отсутствующего» экономического развития, как он сам грустно пошутил на прошлогоднем форуме, Алексей Улюкаев очень осторожно предложил пойти на фискальные послабления, на сохранение расходов, прежде всего инвестиционных, для поддержки экономики при сохранении жесткой кредитно-денежной политики.
«Может быть ситуация, когда фискальная и монетарная политика жесткая, когда фискальная и монетарная политика мягкая, а есть ситуация, когда одна из них жесткая, а другая мягкая. Можно подумать о том, чтобы эти политики были асимметричны», — начал Улюкаев. И аккуратно продолжил: «Можно представить себе ситуацию, когда фискальная политика смягчается, то есть тот уровень расходных обязательств, который зафиксирован, исполняется государством, может быть, с какими-то корректировками, при этом монетарная политика может быть достаточно жесткая. Почему я думаю о таком варианте... потому что социальные и оборонные обязательства гораздо сложнее сохранить, монетарная жесткость отсекает неэффективные проекты». И пришел к выводу: «Поэтому я бы предложил подумать об осуществлении такой асимметричной политики — достаточно жесткой монетарной и при этом умеренно мягкой фискальной».
Но на Антона Силуанова вкрадчивость Улюкаева не произвела никакого впечатления. Министр финансов уверен в том, что Россия не может позволить себе смягчение фискальной политики. Что она может и должна сделать, это как раз сократить бюджетные расходы. «Не может государство тратить денег столько, сколько было при росте экономики, при цене нефти 100 долларов. Надо эти траты корректировать, — сказал Силуанов на Гайдаровском форуме. — Иначе мы придем к инфляционной спирали: будем занимать у ЦБ, что приведет к ускорению инфляции». После чего министр финансов решительно поддержал борющийся с инфляцией ЦБ: «Безусловно, сейчас нужно говорить о том, чтобы как можно быстрее решить вопрос с инфляцией. И после этого будет снижение ставок, возобновится кредитование, и за счет этого мы сможем найти инвестиционный ресурс, который сможет пойти на поддержку экономики».
Другими словами, министр финансов — кто бы сомневался — остался «господином Нет»: жесткая денежная политика — конечно, но это к ЦБ, фискальные же послабления невозможны, расходы будут сокращаться. Но так как социальные и военные расходы в силу разных причин признаются важнейшими, сокращение в первую очередь как раз и коснется тех расходов, которые вполне могли бы оказаться полезными для экономики. Именно на это обратил внимание, выступая на форуме, глава РЖД Владимир Якунин. «Я слышу слова, которые произносит министр финансов, который говорит, что только один инструмент известен — сокращение государственных расходов. Он не говорит, какие расходы нужно сокращать, но точно за счет сокращения зарплат бюджетников и административных расходов аппарата каких-то больших денег не найдешь», — прокомментировал он выступление Антона Силуанова. «Поэтому если опять возникнет идея сокращения расходов именно на развитие, именно на модернизацию, именно на инновации, то я думаю, что мы будем свидетелями еще большего усугубления экономической и политической ситуации в стране», — предупредил Владимир Якунин.
Отмеченное противоречие, главными сторонами которого являются Минфин и Минэкономразвития, однако, не чисто межведомственное. В правительстве не случайно так легко говорят об «успешном» прохождении кризиса 2009 года, «забывая» о том, что российский ВВП тогда рухнул на 7,8%. Бюджет действительно прошел его достаточно легко благодаря нефтяным заначкам, были проиндексированы пенсии и сохранены социальные расходы. Однако больше «путать» бюджет с экономикой не получится. В кризис, начинающийся в 2015 году, бюджет рискует пострадать больше экономики — об этом «позаботятся» нефтяные цены при уже в значительной мере потраченных резервах.
Те же и Акакий Акакиевич
Но все равно гораздо интереснее вторая линия противоречий. На этот раз между Алексеем Улюкаевым и Алексеем Кудриным. Кудрин по традиции был модератором форума. Свою позицию он выразил в предшествующих форуму публикациях в ряде СМИ.
Напомним, по Кудрину, дилемма, перед которой стоит сегодня Россия, это или изоляционизм, открывающий прямую дорогу к «развитию» по северокорейскому образцу, или выход из изоляции путем активных действий, нацеленных на снятие санкций, причем Кудрин подчеркивает, что, так как Крым останется российским, полностью санкции с России сняты не будут. Но приоритет — борьба за их ослабление.
Улюкаев же на форуме утверждал иное. «Наверное, нам нет необходимости в своих действиях в области экономической политики акцентироваться на тех факторах, которые находятся вне нашей юрисдикции, вне нашей сферы действия», — казалось бы, совершенно бесспорное заявление. И вот его продолжение: «Наша политика, наши меры должны быть не эластичными относительно внешних факторов, а больше ориентироваться на те глубинные проблемы — структурные, институциональные, циклические, — с которыми мы сталкиваемся не только сейчас, но и прежде».
Не придерешься: давайте каждый добиваться максимального результата на своем участке. Замечательно. Но ведь не получается! И не получится. И дело не только в недостатке рвения или квалификации. Сколько правительство улучшает инвестиционный климат? Десятилетия. Результаты, конечно, есть, но прорывов нет. Почему?
Классика: к пуговицам претензий нет, но костюм сидит безобразно. Можно и дальше все так же «улучшать» инвестиционный климат, делая вид, что это можно сделать без того, чтобы крепко дать по нечистым рукам правоохранителей, чтобы суд занялся своим делом, а не соревновался в послушании иным властям.
Можно сидеть в своем кабинете и делать вид, что это правительства не касается, а можно искать и обязательно находить возможности повлиять на это, как минимум в полный голос говорить об этом. Как это сделал на форуме Герман Греф, который заявил: «Нужен радикальный поворот в экономической политике, радикальный поворот, который приводит к сдвигу парадигмы, который ломает сложившийся стереотип и резко возрождает доверие бизнеса к власти. Без такого доверия нам дальше проводить любую политику будет невозможно».
Греф этим не ограничился: «С каких институтов начинать — это, конечно, судебная, правоохранительная реформа. Пока не будет снижено давление на бизнес, повышена прозрачность прав собственности и прозрачность работы всей правоохранительной системы, говорить об улучшении инвестиционного климата будет невозможно».
Кудрин же в одном из своих интервью оценивает то, почему наши судебные реформы не дают искомого результата: «Каждые три-четыре года принималась госпрограмма. Кое-что, кстати, введено было. Всякого рода коллегии судей, повышение финансовой независимости судов. Но оказалось, что все упирается в негласное административное подчинение. И подбор кадров туда идет с условием, что суды будут вполне управляемыми. Чтобы пресечь эту практику, недостаточно только финансовых вложений, законодательных изменений или изменения структуры назначения. Для этого нужна политическая воля — если прокуратура будет следить за такими случаями, а не содействовать власти в поддержании статус-кво». Но самое главное другое: «Если власть чувствует себя монополистом, ей политически не угрожает смена в ближайшие годы, то и суды подчиняются, потому что там тоже люди, они не хотят лишиться работы». Все упирается в политику, в демократическую смену власти, в организацию выборов. Если вернуться к министрам-экономистам, то от них требуется не только профессиональная, но и политическая позиция.
В политику, конечно, упирается и борьба за снижение давления санкций. Можно отойти в сторону: политика, да еще внешняя, — это не к экономистам. Можно «отвечать» за экономическое развитие и быть «неэластичным» к той внешней среде, в которой оказалась экономика. Не обращать внимания на то, что экономическое развитие в условиях санкций, ставящих барьер, по крайней мере временной, перед технологическим прогрессом и повышением конкурентоспособности производства, очевидно неэффективно. Руководствоваться тем, что санкции — прерогатива президента и МИДа.
Дело, однако, в том, что если причины санкций политические, то последствия прежде всего экономические. Политики их недооценили и могут продолжать недооценивать, экономисты обязаны вмешиваться, а не отсиживаться, проверяя, есть ли подушечка на служебном кресле. Министр — уже политик, он не Акакий Акакиевич, его дело важнее чиновничьей шинели.
Иначе пора браться за идеи чучхе. Впрочем, вряд ли кто-то из нас собирается оказаться на месте Северной Кореи.
