Здесь необычно все, начиная от самой переделанной сказки (либретто Артема Абрамова, стихи Андрея Усачева) до декораций и костюмов. Нет, аксаковский сюжет, как богатый купец отправляется в заморские страны выполнить поручения дочек, выдержан с уважительной точностью и пиететом к классике. Но по дороге история обросла новыми героями, местами действий, а характеры некоторых персонажей изменились. Так, самая младшенькая дочка, Аленушка, стала эдаким сорванцом, мечтающим вместе с отцом ходить по морям-океанам.
А вот и море — буквально валяется у меня под ногами. 17 метров голубого шелка еще предстоит отстрочить волнами. Что мне и предлагает художник Маша Рыбасова. Говорит: «Подержи море, пока Надя заколет». У Нади, скоростной мастерицы, рот в иголках — ими она ловко скалывает морскую стихию. Обещает минут за 20 отстрочить все.
— Маша, на сцене трудно делать чудо?
— Очень сложно, потому что ничего более прекрасного и таинственного, чем в старых книгах издателя Кнебеля, которые иллюстрировал Билибин, я не знаю. У нас на сцене сказка, а внутри нее еще несколько сказок — море, буря, восточный базар, остров, купеческий дом.
А вот и дом — его монтировщики частями закатывают на сцену, и он потрясает: вроде простой, а глаз не оторвать. По бревенчатой стене в два ряда окошки с расписными ставенками. А по заднику вижу голубые и лазоревые скалы. Не скалы, а буквально футуристическая конструкция. Каким же, в таком случае, будет сам цветочек? — хочу спросить я у автора моря, Рыбасовой, только уплыла Рыбасова в неизвестном театральном направлении.
Мимо на третий этаж в костюмерную бежит артист Руфат Акчурин.
— Руфат, ты чудовище?
— Чудовище.
— Тогда отвечай как чудовище — ты какой?
— Ну… Чудовище, но благородное. Вот у Бодлера есть стихи такие, «Падаль» называется. Лежит мертвая лошадь… Ну, не знаю, как объяснить, в общем, хорошее мое чудовище.
Музрук и аранжировщик Максим Гуткин правит на ходу партитуру песни злобных сестричек Аленушки. Дунаевского на репетиции нет, поэтому за Дунаевского он отвечает — мол, музыкальных номеров на два акта очень много, а сама музыка легкая, естественная, как у Моцарта. Мы придумали необычный состав оркестра, основа в нем — этнические перкуссионные инструменты. Дарбук, например, — его так зажимают под мышкой и бьют.
Как мне удалось выяснить, в одной сцене оркестров будет два, и устраивают они что-то вроде музыкальной дуэли: инструменты в яме начинают, те, что на сцене, — отвечают.
Предпремьерные дни — это когда все везде одновременно происходит. На сцене хореограф в красных трусах Артур Ощепков разводит массовку. Тут же второй режиссер и известный движенец из балета Мяцкявичюса Владимир Ананьев работает с группой артистов. Монтировщики за хобот ведут слона — как настоящий, и проверяют на прочность ощетинившихся рыб. В пошивочной Виктория Севрюкова что-то прикалывает на костюм чудовища.
— Ты учти, — говорит Севрюкова, — я отвечаю за темные силы. По светлым у нас главная Ольга Резниченко. Вот, например, костюм ведьмы — он как будто весь из черных и серебристых змей сплетен. И этот же мотив я повторяю в костюме чудовища.
Костюм действительно умопомрачительный: артист стоит как человек — не паук. Он — человек-скорпион: с когтями, торчащими из головы, весь в чешуе, наростах — такого встретишь и помрешь сразу: либо от любви, либо от ужаса. А Севрюкова уже за свадебную корону взялась, жемчугом сама расшивает и хитро так говорит:
— Сказки нужно насаждать, как картошку. Любовь — это самое главное. И никто нас не обвинит в том, что мы делаем слишком красиво.
Дошиваются последние костюмы — их почти 150. Они — из бархата, камней Сваровски (килограммами в пошивке меряют) и при этом из пакетов для мусора, строительного скотча и упаковочной бумаги. Правда, пакеты жгут утюгом, а скотч клеят и прошивают.
Последнее слово за самым главным человеком в этой «Аленькой» истории — Терезой Дуровой. Она, как Фигаро, — то здесь, то там, но при этом подозрительно спокойна. Как будто премьера у нее не завтра, а еще через полгода. Спокойна, может, потому, что любовь, о которой поведают детям, не терпит суеты?
— Понимаешь, мы живем в мире, где постоянно слышим: «Я пойду с тобой, если ты мне купишь машину». «Я останусь, если ты...» Шантаж — это так некрасиво. Устраиваются публичные поиски богатых мужей.
— Значит, твой спектакль — ответ огламуриванию жизни?
— Да, это наш ответ гламуру. Как поют герои в песне: «Нужно видеть сердцем, видеть только сердцем…» Мы же закрыты, нам страшно. Нас очень волнует качество пиджаков, часов, а не человек. И еще одна важная линия — это честное слово, которое дает купец Аленушке. И Аленушка, которая дает слово чудовищу. Верность слову проходит красной нитью через весь спектакль.
— «Аленький цветочек» и такие серьезные категории, как любовь, — для какого возраста? 10+, 12+?
— У нас 7+. Все сказки, если они не «Колобок», вообще-то для размышления взрослых. Но и дети считывают что-то свое.
— А вообще с какого возраста можно и нужно говорить с детьми о любви? Телевизор об этом в сериалах каждый день и в большом количестве детей загружает.
— По телевизору не любовь, а отрыжка от любви. Вроде того, что кто-то до тебя съел, и другим теперь предлагается. Когда дети погружаются в атмосферу подлинной любви, им комфортно. И не важно, где это происходит — в театре, в семье, на улице, в школе… Если папа целует маму, обнимает ее, то дети с удовольствием прибегают в родительскую спальню. Для ребенка важна ясность, простота, но обязательно честность.
В «Аленьком цветочке» занята почти вся труппа, и Тереза Дурова даже делала еще кастинг: спектакль огромный, вокала много, и требуется несколько составов. Требования к артистам самые высокие, поэтому пока у нее две Аленушки (Женя Стегний и Полина Пахомова), один купец (Женя Мишечкин), одно чудовище (Руфат Акчурин). Зато сестер — два состава (Настя Тюкова — Татьяна Михалюк и Маша Марозова — Юлия Тарникова). Два подростка и б-о-ольшая массовка. Но на поисках артистов Тереза не собирается останавливаться.
В конце-то концов, а как же сам аленький цветочек? Как будет выглядеть диковинное растение — этот символ любви, зла, чар и еще бог знает чего?
— Аленький цветочек должен быть крошечным, самый простой пятилистник, — говорит Рыбасова. — Но будь спокойна, даже с последнего ряда его увидят. Секретик есть.
Волшебный цветок — произведение искусства — его две недели, а может, и три делал бутафор МХТ им. Чехова.
