«То, как уволили Яшина, — свинство»
— Евгений Александрович, вы давно ушли из Театра им. Гоголя, но коли уж там служили — скажите, как восприняли его скандальную реорганизацию?
— Скажу сразу: я — за репертуарный театр, имея в виду творческую форму существования, вполне устоявшуюся в России. Ведь что такое постоянная труппа? Это личностный рост актера. И это куда более продуктивно, чем театры с превалирующей коммерцией, где труппа набирается на пьесу и гоняют эту пьесу с тремя составами... Но это с одной стороны. С другой — всякая рыба гниет с головы. Вот у меня есть друг — директор «Ленкома» Марк Варшавер (страшно сказать — 50 лет вместе, с горьковского училища), часто с женой Олей бываем в «Ленкоме». И понятно, что если иметь худруком такого, как Марк Захаров, театр будет процветать. Они живут там как сыр в масле... я не буду называть суммы, которые получают ведущие артисты (плюс социальные гарантии)...
— То есть формула, что актер должен быть голодным, неверна?
— В корне неверна! Я это понял после 90 дней съемок фильма «Петр Великий» компании NBC, играя там Апраксина. У американцев денег куры не клюют, вот они и шпарили — столько сил на ленту бросили! Достаточно упомянуть, что Витторио Стораро был у нас оператором, а в главных ролях снялись Максимилиан Шелл, Лоуренс Оливье, Омар Шариф, с ума сойти. Так вот. Гонорар в долларах мы (группка советских актеров) не получали (хотя роль стоила 250 тысяч долларов, перечисляемых в СССР), зато нам выдавали суточные в шиллингах — из расчета $40 в день (при том, что посольские получали по $12). И нам казалось, что мы всю Вену можем скупить (смеюсь, конечно): а-а-а!!! Я это к чему всё? К тому, что они с актеров пылинки сдували, лишая всяческих бытовых проблем. У меня был собственный вагончик на колесах (с табличкой «Юджин Меншов» — звезда, твою мать) плюс личная одевальщица исторических костюмов, пожилая итальянка... «я сама на вас рубашку надену, Юджин, а то меня уволят!»
— Вы говорите: «с головы гниет», но таких худруков, как Захаров, в принципе много не бывает...
— Увы. Ведь порой во главе иного крупного театра мы можем видеть не столько худрука, сколько коммерсанта, выдающего массу премьер, из которых лишь 2—3 достойные. А у Марка Анатольевича — попадание 99,9%. Возвращаясь же к «Гоголю» — почему я ушел оттуда? Конечно, не потому, что театр мешал зарабатывать деньги (я уже вел в тот момент «Песню года», играл с Тихоновым в «Авантюре»). Ушел не из театра, а от Яшина. Однажды на репетиции услышал от него фразу: «А мне наплевать, какой будет результат, важен сам процесс создания спектакля». Господи, да на свои деньги — пожалуйста, валяйте: берите в аренду сцену, набирайте актеров, ну и фигачьте с ними, репетируйте круглый год... И в дальнейшем Яшин продолжал жить по этим принципам, а потому в скандальной развязке виноват сам. Хотя человек очень талантливый. Но засиделся. Надо было взять парочку хороших режиссеров...
— Ну как же — он приглашал...
— Приглашал — да не тех. Звал того, кто не будет его подсиживать (болезнь, кстати, всех пожилых худруков, ведь вокруг настоящего таланта чуткие актеры мгновенно группируются, что и приводит к сваре). Это понятно. Но уволили Сергея Яшина как-то по-свински: идет сбор труппы, он рассказывает о планах, а его на следующий день снимают... ребята, да как вам не стыдно? Да как так можно? Именитый артист, ученик Гончарова, а ему — до свидания, и всё.
— Ну, они чем мотивируют — много развелось театров-аутсайдеров...
— Извините, но не могут все быть «Ленкомами»! У каждого в этой жизни свое место. А будет ли у Серебренникова полноценный театр — еще большой вопрос. Мне представляется, что это станет некой фабрикой по производству шоу... не знаю. Посмотрим.
«Я оставила мысли о самоубийстве, посмотрев ваш спектакль»
— Почему, между прочим, вы не пошли во МХАТ после окончания Школы-студии? А выбрали «Гоголя»...
— Дело тут не в честолюбии. Ефремов смотрел дипломный спектакль, и мне все кивали: нормально, он тебя возьмет... и вдруг мой педагог Станицын спрашивает: «Жень, а ты крепко подумал?» — «Ну как — это же МХАТ!» — «А тебе такая фамилия — Гена Кочкожаров — говорит о чем-нибудь?» Как рассказал Станицын, это один из лучших выпускников Школы-студии за всю ее историю — мог играть всё. Так вот, он пошел во МХАТ и... потерялся, крупных ролей там не увидел. Да все 10 человек с курса, ушедшие во МХАТ, — пропали. Братская могила. А как это бывает в театре? Недовольные, невостребованные актеры сбиваются в стаю и начинают квасить. Сколько их спилось — фактурных, красивых...
— Сейчас есть возможность податься в рекламу, в сериалы...
— Тоже не всех берут. Ведь каждый творец «мыла» обязательно считает, что он создает «Балладу о солдате» или «Летят журавли»... Так что, возвращаясь к теме, Станицын сказал: «Лучше идти туда, где на пять ближайших лет будет понятно, что ты должен делать; где будешь первым парнем на деревне». Тогдашний худрук «Гоголя» Борис Голубовский пообещал мне много ролей — и свое слово сдержал, причем партнерами на первом же спектакле были легендарные Борис Чирков и Эмилия Мильтон. Потрясающая школа: только ходи за ними и смотри, отвечая на их реплики.
— Да школой тогда была чуть не вся театральная Москва...
— Это точно. Тот же Ефремов был иконой. Я пересмотрел все спектакли в «Современнике» — театре, который он сделал. Лучшем театре тех лет. Взять постановку «На дне» Галины Волчек — казалось бы, хрестоматийная вещь, и Горького вообще не люблю, но затягивало это, как хорошо построенный детектив, а монолог Евстигнеева (Сатина) «Человек — это звучит гордо» — это вообще полный пердимонокль! Как можно было так рассказать? Когда сущность жизни становится прозрачной!.. Или «Декабристов» ставили, где Ефремов играл Николая Первого. В одной из сцен он должен был сказать: «Я в ответе за всё и за всех». Но вдруг заявил: «Я в ответе за всё и за свет». А рядом игравший Евстигнеев моментально подхватил: «Ну, тогда уж и за газ, ваше величество». Зал упал.
— Ртутные реакции...
— Это были артисты-жонглеры, в руках у которых не по три мяча было... а по 15. И ни один мяч не падал, все ловили. Из любых позиций, как угодно. За «Современником» молодые артисты следили, зная о нем всё... А в Театре им. Гоголя я начал играть в «Декамероне», исполнив там сразу 8 ролей — преображаясь от своего биологического возраста до 80-летнего старика. Популярность была сумасшедшая (певица Катя Семенова 18 раз ходила). Равно как и у спектакля «Рок-н-ролл на рассвете», где я пел вживую по-русски арию из рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда». В Риге конную милицию выставили — так все попасть хотели на арии... и вместо 4 спектаклей мы дали 15. В зале рыдали. А какая история была с «Дуэлью» по Чехову? Спектакль — песня. Толя Смелянский, помню, написал в «Литературной газете» — «в скромном театре, на маленькой сцене был великий спектакль — настоящий, чеховский». А после спектакля мне пришло письмо, я поначалу не придал ему значения…
— Так обласканы были славой?
— У меня как раз вышла картина «Мелодия на два голоса», так девушки молодые просто с ума сошли, так понравился им мой слесарь (кстати, поэтому меня пригласил Микаэлян на фильм «Влюблен по собственному желанию», утвердил уже на роль, но театр не отпустил, так что в итоге Янковский сыграл)… Ну так вот. После «Мелодии» просто шабаш начался, меня в метро преследовали — толпами ходили, я почувствовал, что это за штука — популярность… ну, и масса писем приходила: «Вот я посмотрела фильм и влюбилась в вас». После «Дуэли» распечатываю письмо — думаю, то же самое… ровный почерк, женщина средних лет: «Знаете, со мной случилась удивительная история. Я решила покончить жизнь самоубийством. Ходила вечером по Москве, прощаясь со своим любимым городом. Случайно забрела на улицу Казакова и увидела, что в восемь вечера идет «Дуэль» по повести моего любимого Антона Павловича Чехова. Я посмотрела. Ваша игра заставила меня поменять свое решение». А там как раз об этом — Лаевский говорит с Богом, гроза, и он вдруг начинает понимать, что сам виноват в своих бедах… Стоило заниматься актерской профессией, чтобы раз в жизни получить такое письмо.
— А как вы обходили советские «производственные пьесы»?
— О них меня предупреждал еще Алексей Николаевич Грибов, я подошел к нему — папироса «Беломора» во рту, органичен, как кошка… спрашиваю: «В Школе-студии мы четыре года играем Чехова, Достоевского, Островского… а придем в театр — начнем играть сталеваров (а ведь это 2/3 от репертуара!), это ж плохие пьесы, как быть?» — на что он смачно изрек: «Плохие надо играть как плохие, а хорошие — как хорошие. Если плохие играть как хорошие, из этого ничего не получится». Всё. А я и не играл: имел такое положение в театре, что просто отказывался. Голубовский ворчал, но принимал.
— Но почему вы в кино много не снимались? Не звали?
— Звали. Но от многих ролей приходилось отказываться из-за театра (даже со съемок в Австрии меня стремительно доставляли на открытие гастролей в Казани). Да и по духу своему я театральный человек… хотя и на съемочной площадке чувствовал себя очень комфортно — на голову можно было ставить.
— Может, все-таки неправильно расставили приоритеты?
— Да не в этом дело. В чем успех или неуспех того или иного актера? Зависит от стечения следующих факторов: это твои внутренние и внешние данные, их соответствие; это время, в которое ты живешь, ведь я, как и многие, проскочил «лихие 90-е», кинематографа-то не было, был один Эйрамджан (режиссер «Бабника», «Импотента»), как блины пек пошлые комедии… Такое кино я не смотрел, понимая, однако, что актерам надо было как-то выживать. Вот и я говорю спасибо «Песне года» за то, что не голодал.
«Нет настоящих мужчин. Где они, ау?..»
— Можно сравнить театральную атмосферу 70-х с атмосферой нынешней — если посмотреть объективно… ведь и тогда было много шлака.
— Разумеется. Но на фоне обязаловки появлялись такие выдающиеся спектакли, как «Смерть Иоанна Грозного» Хейфеца, «Доходное место» Марка Захарова в Театре сатиры… Сейчас все кинулись в другую сторону: непременно развлечь и собрать кассу. И драматургов-то нет… где они? Ну, Коляда там у себя в Свердловске что-то ставит… Кто решил, что зритель хочет только развлекаться? Мне кажется, что его — посредством театра, кино, телевидения — заставляют, дают навязчивую установку. Но появился «Остров» Лунгина — фильм вроде не развлекательный, философский. И зритель повалил в кино. Значит, потребность в серьезном существует. Но нет — продолжают кормить ведрами крови, цистернами водки и мешками денег… Душа же стала словом неприличным. Вот недавно ходили в Театр им. Моссовета на антрепризный спектакль «Ladies Night», где актеры раздеваются…
— Вас это шокировало?
— Не столько шоу, сколько реакция на него. Женщины сидели в зале с открытыми ртами — да, это поразило. Неужели мужиков настоящих нет, что дамы по жизни грустят? Поэтому же, на мой взгляд, так много женщин ходит на Стаса Михайлова: увидели брутального мужика с бородой, волосатая грудь, крест, и поет о том, что «ты моя королева, только тебя люблю, ты мой жемчуг, бриллиант, ради тебя на все готов»… этакая болевая точка, которую можно использовать и зарабатывать на ней деньги. Нет мужчин настоящих. Где они, ау?..
— Кстати, о вокальных талантах… как получилось, что вы вдруг запели?
— В 1987-м я играл в ленте «Сабля без ножен», музыку к которой написал Александр Зацепин. И вот режиссер фильма, увидев, что я для себя играю на гитаре, пою, неожиданно обращается: «Жень, а почему бы тебе три закадровые песни для фильма не спеть самому? Ведь это не должен быть вокал в чистом виде, но актерское пение…» Он позвонил Зацепину, и вот я приезжаю к великому композитору на Малую Никитскую, в его студию, он встречает иронично-настороженно: мол, еще один… интеллигентный, тихий. «Ну, давайте попробуем песню в ритме танго». Я пропел. Он удивился: «Мало того что ты в нотки попадаешь, так еще и интонируешь. Будем работать!» С двух дублей записал все песни. И вот тогда я поверил, что могу это делать. Записал для радио, меня узнали как певца…
— И на «Песню года» позвали ведущим?
— Там в 1988-м как раз проходила смена ведущих. Ангелина Вовк была вне конкуренции, ей искали партнера… Режиссер фестиваля Черкасов меня услышал, затем вызвал к себе: «Как ты вообще к своей обязанности относишься?» А как я относился? Подумаешь, кого-то объявлять… все знакомые меня отговаривали. Мол, фигня, «на тебе поставят штамп телеведущего и перестанут снимать в кино». Но я подумал: а пусть это будет моя очередная роль, почему б не попробовать? Ну и 19 лет вел.
— Давайте о приятном. Как получилось, что вы — чемпион мира по футболу среди творческих команд?
— Во-первых, с 14 лет играл в горьковской «Волге» вратарем, очень прыгучий был. Но мой педагог в театральном училище вызвал и сказал: «Женя, выбирай: либо футбол, либо театр». И бутсы я повесил на гвоздик. Прошло много лет. И вот представьте центральный стадион в Новороссийске, вовсю идет чемпионат мира 2008 года среди творческих команд (которых всего 16)… Кто в команде? В нашей был, например, Крис Кельми, артисты из Театра оперетты, музыканты… Одним словом, идет финал, до которого мы каким-то чудом дошли: мы и бразильцы, я — запасной вратарь. За 15 минут до свистка счет 3:2 в нашу пользу. Но бразильцы так насели, что мы еле отбивались. Причем этих «творческих бразильцев» легко можно было посылать на настоящий чемпионат мира… они словно родились с мячом: давят и давят, лупят и лупят. В какой-то миг основной наш вратарь прыгнул за мячом и неудачно приземлился на руку, сломав запястье. Таким образом, в ворота ставят меня. Я даже не разминался. Бразильцы на меня посмотрели и поняли, что победа у них в руках. И наши слезу пустили — думали, кранты. Первая же атака: бразильцу навесили на грудь прямо на 11-метровой отметке. Пока он пытался обработать, я прямо с груди мяч забрал. Наши меня зауважали. Через секунду второй эпизод: тот же игрок на этом же месте разворачивается и фигачит через себя, то есть куда полетит — непонятно из-за спины, такие мячи не берутся… я выпрыгиваю и отбиваю мяч кулаками. Хвастать не хочу, но мы выиграли…
— Вы уже столько лет без сцены, скажите откровенно: не тянет?
— Сам от себя не ожидал, но так вдруг потянуло, захотелось общения со зрителем, что по случаю 40-летия творческой деятельности создал с женой новую программу, где снова окунаюсь в чудесный литературный мир… Покажем сначала в Москве, потом поедем по разным городам. «Графа Нулина» читаю (получив на это дело «благословение» Юрского), потом — отрывки из Чехова, Зощенко… этакий разножанровый моноспектакль с 13 песнями (из репертуара Магомаева, Трошина, Кобзона) на два часа для интеллигентной публики. Потому что, если вы внимательно посмотрите, в «интеллигентной нише» на эстраде мало кто работает. Вот вы про пение спросили — а недавно был юбилей Иосифа Кобзона, он нас с Олей пригласил на банкет. Я его поздравил со сцены песней «Не грусти, не печалься о встрече…». И когда уже сходил вниз, вдруг вскакивает Слава Добрынин и со свойственной ему эмоцией кричит: «Женька, ты что 20 лет делал? Чем занимался? Тебе надо было не вести, а петь в «Песне года»!» Так что рад вас пригласить на концерт!
