На его столе — фотография дочки. Красивая блондинка широко улыбается. Он говорит и смотрит на нее с большой любовью. Он бы очень хотел защитить ее.
— Все считают ее деньги, — вздыхает Николай Анатольевич, — высчитывают стоимость квартиры. А почему никто не поинтересовался, есть ли у нее семья? Кто ее мама с папой? Это ведь первое, на что стоит обратить внимание, тем более если речь идет о таких серьезных обвинениях. И тогда все становится ясно. Потому что я — человек очень не бедный. У меня два завода — ЗАО «Пластком» и ЗАО «ОКС 01». В прошлом году при продажах 1,7 млрд руб. имели EBITDA 560 млн руб. Мои предприятия специализируются на производстве защитных пластмассовых труб для линейных сооружений связи и комплектной поставке изделий, инструмента и материалов, предназначенных для строительства волоконно-оптических линий передач. Я создал несколько высокотехнологичных предприятий с нуля. И то, что было найдено у Жени в квартире, да и сама квартира — все это куплено мной. Я дал деньги. Когда Женя переехала в Москву, она сначала снимала квартиру. Но после того как ее однажды обворовали, я сказал: «Хватит! Покупаем!». Они с мамой начали подыскивать жилье. Это был 2008—2009 год. Выбирали из трех квартир, но Женя выбрала вот эту, на мой взгляд — не самую удачную. Когда я увидел этот дом в Молочном переулке, то ужаснулся качеству его постройки. Но Жене нравилось, и я смирился. В то время Женя еще не была начальником Департамента в Минобороны. Сделка по покупке жилья была завершена в начале 2010 года. Стоимость квартиры — 44 млн 500 тыс. рублей. Кстати, специалисты-риэлторы говорят, что это один из худших домов Москвы в своем сегменте. И мне совершенно непонятно, почему это жилье, где у Жени текло с потолка, называют «элитным»!
— Наверное, потому, что в прессе начали писать про 13 комнат…
— Это ерунда! Там всего 4 комнаты. Жилая площадь — 118 квадратных метров. А теперь попробуйте разделить это на 13! И что у вас выйдет? Муравейник! Дальше я помог Жене сделать там ремонт, купить все необходимое. Я же отец. Мне совершенно непонятно, почему пишут про какие-то картины великих русских художников, которые там висели! И с экранов — на всю страну! — утверждают, что эти полотна были похищены из министерства. Журналист выступает по телевизору, и говорит, что на стенах там были картины Шишкина, Айвазовского, Репина. А сейчас, как всем известно, все картины находятся на своем месте. Но на это уже никто не обращает внимания, никто не извинился — ни перед нами, ни перед Женей. А те картины, которые были в квартире, — это то, что мы с дочкой покупали на вернисажах.
— Говорили о какой-то уникальной коллекции фарфора…
— Да, фарфор был. Но это наша, семейная, личная коллекция. Ее начал собирать еще мой дед, Женин прадед. Но в ней нет ничего супердорогого. Несколько статуэток, вазочек конца XIX — начала XX века. Был советский фарфор 50—60 гг. Еще раз говорю: эта часть нашей коллекции, которую Женя перевезла в Москву. Что в этом криминального?
— Скажите, а Женя советовалась с Вами, когда ее пригласили в Минобороны? Все-таки до этого она работала в крупной строительной компании. И вдруг — идти в чиновники…
— Да, советовалась. И я ее отговаривал, не советовал ей идти в чиновники. Мы много спорили на эту тему. Я приверженец того, что человек должен приносить пользу обществу, создавая добавленную стоимость. Это — основа прогресса. А быть чиновником — не та работа, в которой она могла полностью себя реализовать. Я всегда настаивал на том, чтобы Женя работала в бизнесе.
— Но она вас не послушалась?
— Нет. Характер у нее упертый, мой.
— Делилась ли она с вами тем, какими вопросами ей приходилось заниматься в Минобороны?
— Да, иногда мы с ней обсуждали задачи, над решением которых она работала. Но я не вижу ничего плохого в тех реформах, что проводились в армии. То имущество, которое отягощало бюджет Вооруженных сил и мешало ему работать, должно, на мой взгляд, быть отдано. Да если его еще кто-то покупает, то тем более — «спасибо»! Ведь основной задачей было освободить баланс министерства от убыточных предприятий и институтов. За всей шумихой никто не пытается задать вопрос о том, что же за имущество было продано, представляет ли оно какую-то ценность? Никто ведь даже не пытается взглянуть на баланс этих предприятий, проанализировать его. Погибающие проектные институты, НИИ — все это надо восстанавливать. И этим должны заниматься коммерческие структуры. А задача армии — заниматься боевой подготовкой. В тех же США или Европе около 60 процентов производимого оружия, в том числе высокоточного и космического, — это частный капитал. И большинство военных разработок — это бизнес частных компаний. И то, что делала Женя, — было правильно. Она душой болела за дело, и я совершенно уверен — она копейки себе не взяла. Если бы у нее появились лишние деньги, то я бы знал, сразу бы это понял. Но этого просто не могло быть, потому что она чужого не возьмет, не тот человек, ей это не было нужно.
— Почему Евгения ушла из Минобороны?
— Это было после моих долгих занудных просьб и уговоров. Я все время твердил: уходи, выходи замуж, рожай детей! Я смогу обеспечить своих внуков, стань женщиной, а не железной леди.
— А дочь что говорила на просьбу о внуках?
— Подожди, все будет. Я не скрою: я был рад, когда она уволилась из министерства. Она снова стала работать в строительной компании, а заодно создала собственный бизнес с мамой. И вот тогда я перестал ей финансово помогать. Потому что зарплата у нее тогда была вполне солидной.
— Как вы узнали, что Женя арестована?
— Из телевизора. В день моего рождения. Я не мог поверить. А потом случилась вообще дикость. Журналисты пришли в дом к моей маме, Жениной бабушке. Обманули старушку, которой 83 года, и та им показала и дала переснять все семейные фотографии, которые затем появились в одной из телевизионных передач.
— Когда вы последний раз слышали Женю?
— Накануне ареста. Мы поболтали, как обычно. «Целую-целую, пока-пока». Она должна была позвонить и поздравить меня… а потом я увидел новости. Родителей сейчас к ней не пускают, и никаких контактов у нас нет. А я и не пытаюсь. Самое страшное для отца сейчас — навредить.
— Я не могу не спросить: вы считаете, дочь совершенно не виновата?
— Да, я уверен в этом. Я не разбираюсь в интригах, но уверен, что она пешка в чужой игре, просто-напросто удобная мишень. Я и раньше это знал, но теперь уверен на все 100% — обеспеченным людям, видимо, не место на государственной службе — себе дороже. Если благодаря семье или предыдущей работе у тебя есть какой-то капитал или имущество — то ты в одночасье можешь превратиться из госслужащего в обвиняемого, и тебя даже слушать никто не захочет, поскольку удобнее всего сказать, что наворовал, и в подтверждение показать пару картинок с домом или украшениями… В принципе, здравомыслящему человеку понятно, что за год, что Женя проработала в министерстве, невозможно было сделать то, в чем сейчас ее пытаются обвинить! Это не поддается логике. Но главное, что я воспитал ее. И я знаю, что Женя просто не могла этого сделать.
