Мало того, доходят слухи, что в профильных архитектурных вузах просто вредительски сокращаются часы (например, связанные с преподаванием рисунка), ну и куда дальше плыть, если архитектор не будет уметь рисовать? На этом фоне Академия живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова выглядит очень выигрышно: ее архитектурный факультет с 1995 года выпускает «штучный товар» — людей, говорящих на «ты» с нюансами классического наследия, людей, заточенных под канон, а не под деньги и амбиции...
* * *
Камергерский переулок, архитектурный факультет Глазуновки, весь коридор уставлен красочными масштабными проектами, будь то шереметьевский терминал-3, или восстановление усадьбы Ярошенко XIX века в Калужской области, или Дворец бракосочетания, опять же в Калуге... Глаз не оторвать — дипломники подробно выписывают ландшафт, дают понять, как здание будет смотреться с разных точек...
— А что вы удивляетесь: все наши ребята предварительно занимаются глубокими архивными изысканиями, — рассказывает проректор по учебной работе, заслуженный художник России Николай Сидоров, — посмотрите на эти «дипломные тома» — это ж самоценные научные монографии!
— И никакой отсебятины быть не может, — вторит ему завкафедрой охраны культурного наследия профессор Наталия Потапова, — если, например, по утраченному дому почти не сохранилось информации (подлинного проекта), то студент за этот проект и не берется: историческая основа должна быть обязательно. Ведь они работают с памятником!
...Итак, обучаясь на двух кафедрах (архитектуры и охраны наследия), студенты словно «прочесывают» страну, узнавая, где прежде какой дом стоял, делая его историческую реконструкцию. Или задача ставится шире: вот нынче мы вспоминаем об Отечественной войне 1812 года, так для разных городков к западу от Москвы, имеющих отношение к наполеоновскому нашествию, ребята придумывают свой проект музея: выезжают на место, знакомятся с сохранившимися тонкостями архитектуры, присущими этому городу (например, замысловатые кованые ограды), ищут выгодное место — и не в смысле того, чтобы, как очередной торговый центр, примыкал как можно ближе к дороге, а напротив: музей должен быть вне суеты — с парком, красивыми дорожками, скамейками, фонтаном...
— Короче, музей должен быть похож на музей, — чеканит Николай Сидоров, — а то посмотрите на модные нынешние лофты — черные стены, темные пространства, на фоне кирпичной стены висят провода и подсветка, и это считается здорово?
Когда смотришь на чудные работы, сразу возникает вопрос: да, в бумаге — это здорово, но какой процент дипломных проектов воплощается на деле? Увы, все, что касается архитектуры, упирается в нашу реальность, которая, однако, бывает милостива к Академии живописи, ваяния и зодчества: так, к глазуновцам обратился Мариуполь, и аж 12 проектов делали для него. Выпускники Глазуновки работают и над реконструкцией «Детского мира».
— Да и проекты музеев 1812 года, разумеется, предложим местным властям, тем более что с ними студенты-третьекурсники прежде обсуждают теоретическое место реализации... — сообщает Потапова. — Вон тот же Смоленск — сложный город в плане ландшафтного построения, но по нему мы успешно делаем два проекта; один по Боровску; в Орле наш проект ждут — мы по бревнышку реконструировали знаменитую Орловскую крепость...
...Показательный (в плане ландшафтной работы) проект Дворца бракосочетания в Калуге: долго искали место, чтоб не стал очередной «вставной челюстью». Дворец не имел права разрушить целостный образ города.
— А то в Москве всё покрушили новыми стройками, исторический облик испарился... — удручен Сидоров.
— Вот смотрю на этот дворец, созданный в классическом усадебном стиле, а правда ли, что он каждый год нуждается в побелке и покраске?
— Если хорошая штукатурка — зачем? А вы думаете, многоэтажное стекло дешево обходится? Да в тысячу раз дороже, учитывая и систему кондиционирования, и все прочее, — там же подвал и чердак напичканы оборудованием. Миллионы рублей! А такой дом если правильно покрасить, то он лет двадцать будет стоять без хлопот.
...Или взять музыкальный салон в рихтеровских местах Тарусы. Сразу задаю вопрос, который постоянно задают музыканты: почему наши архитекторы, строя концертные залы, об акустике не думают?!
— Да, пытаются сотворить нечто якобы индивидуальное, а о функции здания забывают напрочь. Зрелищные центры (театры, цирки) — отдельная тема, и ей мы уделяем большое значение, — говорит г-жа Потапова.
Спрашиваю, рассчитывают ли ребята свои дипломы с точки зрения инженерии?
— Нет, а то все пять лет ушли бы только на расчет. Хотя есть эти предметы — и конструкция, и механика. Архитектор должен понимать, из какого кирпича будет строить... Но вы поймите, для расчетов есть специальные люди из строительных вузов. А вот самого главного — образа — сейчас нет вообще.
* * *
...Выяснилась удивительная вещь: оказывается, только в Глазуновке изучают строительство православных храмов.
— Но они строятся повсеместно, и я не думаю, что всегда задействованы ваши студенты, — спрашиваю у проректора.
— Вот именно, — кивает Николай Сидоров, — когда наших не привлекают, случаются нелепые казусы, как в одном храме опорная колонна возникла посреди царских врат... это ж додуматься надо!
Студенты обожают Владимира Тюрина (кстати, лауреата Госпремии РФ), который преподает храмовое строительство в академии уже более десяти лет. И плюс еще возведение театральных зданий, садово-парковое искусство — все это «черные дыры» нынешней архитектурной науки.
— А что такое храм? — рассказывает г-жа Потапова. — Это же внутренняя символика, философия... этим нужно проникнуться, прочувствовать. Нельзя просто узнать форму и начать строить! Хотя, увы, часто так и происходит... Нет, наши ребята участвуют в восстановлении храмов по Подмосковью, прорабатывая объем, интерьеры, мало того — сами иконы пишут.
Вообще практика — вещь обязательная. Студенты днюют и ночуют на Крутицком подворье, в Царицыне, в Архангельском... На первом курсе обязательно едут в Санкт-Петербург, «учиться на культуре имперской столицы». Кстати, Илья Глазунов считает самым красивым городом мира: «Поражает, — говорит художник, — что многие великие зодчие Европы, приглашенные Петром и другими русскими монархами, обретали здесь новую индивидуальность, создавая неповторимую, гармоничную петербургскую архитектуру. Все европейские столицы чем-то похожи на Санкт-Петербург, но сам он не похож ни на одну из них. Это русский город...»
Перефразируя Глазунова, можно сказать, что теперь и студенты насыщаются православной русскостью, вырисовывая на огромных планшетах нюансы внутреннего убранства монастырей (технический рисунок — с первого курса). Впрочем, они бы изучали и убранство храмов иных конфессий, но нужны великолепные педагоги, а где они?
...Перед нами — интереснейший проект храма в этаком неоноворусском стиле: редчайшая вещь — совмещается каменная кладка с бревенчатой избяной основой, причем отштукатуренная часть расписана удивительной вязью, опять же — с изразцами:
— Чем хорош новорусский стиль, которым столь подробно мы занимаемся? — говорит Наталия Потапова (кстати, примеры стиля мы можем видеть и на Историческом музее, и в знаменитом доме Игумнова). — Он несет в себе огромную потенцию, как бы говоря — куда можно дальше развиваться.
— А вообще студентов вы тренируете в разных стилях?
— Разумеется, — говорит Николай Сидоров, — в этом и состоит их профессионализм: знание элементов, пропорций. Надо грамотно чувствовать эклектику. Но самое главное, они всё делают ру-ка-ми. А то как привыкли нынешние архитекторы? Программку на компьютер загрузили — и привет. Скомпилируют из Интернета, понатаскают, а в результате — полная ерунда. А через рисунок, через прикосновение к ватману идет глубокое познание. Это главный закон. Иначе теряется всякий смысл.
* * *
...Один из главных постулатов глазуновцев — понимать архитектуру как живую ткань, которая ниоткуда не берется и в никуда не исчезает. Нужно уметь видеть в Питере Рим, а в Риме — Венецию... Об этом хорошо говорит Илья Сергеевич: «Нет более близких по духу городов, чем Рим, Венеция и Петербург. В них сразу возникает странный, необъяснимый внутренний трепет узнавания: ты здесь раньше никогда не был, но в восхищении догадываешься, что уже видел и знал это. Осязаемая реальность ожившего сна!» Наталия Потапова:
— Излишества (против которых Хрущев боролся) нам иногда нужны. Что такое «застывшая музыка»? Это красота, какие-то детали... ведь человек все время находится в архитектурной среде, которая и формирует его мировоззрение. Вы идете по Италии — и у вас отдыхают глаза, вы не напрягаетесь, не испытываете дискомфорта.
— Все всегда шло от архитектуры, — добавляет г-н Сидоров, — она формировала стиль — барокко, классицизм, остальные искусства догоняли. Такие мощные фигуры, как Палладио, писали трактаты, в которых обосновывали, если угодно, стиль жизни, это становилось руководством для всех — кто у нас сейчас изучает этих великих зодчих? Они учат мыслить крупно!
...А мы как раз стоим у проекта яхт-клуба в Новороссийске — опять же сложное арочное сооружение на воде просматривается со всех видовых точек, тут и берег, и город, и функциональные возможности. А ведь ребятам, замахивающимся на подобное, — всего по 20 лет (найдите сегодня сформировавшегося архитектора, который мог бы руками, без компьютера, делать подобные вещи).
— Проект красивый, — говорю моим спутникам, — но потом он начнет видоизменяться в сторону упрощения...
— Ну так это во все времена было. Ограничения необходимы, без них невозможно работать, это нормально. Главное, не доводить до абсурда... Допустим, в реставрации ясно, что архаичные перекрытия мы делать уже не можем — пожарный контроль не пропустит, то есть в игру вступает железобетон.
Уникальная вещь — ребята лепят в скульптурной мастерской, изучают свойства металлов, камня, чтобы потом точно ориентироваться в деталях декора. Есть редчайший, но необходимый предмет — расчистка (размывка) старых, записанных интерьеров. И результат этого виден, например, на проекте реставрации усадьбы Храповицкого в Муромцево под Владимиром.
— Да во все времена архитектор разрабатывал здание от дверной ручки до большой люстры в холле и паркета... и здесь, как видите, девочка-студентка каждую деталь усадьбы проработала (а дом находится в аварийном состоянии и продолжает разрушаться), это громаднейший диплом! Хотим показать его властям, тут нужны большие вложения: практически руины, перекрытия в жутком состоянии... надо принимать меры.
Еще очень важно знание современного законодательства: настоящий архитектор по определению не должен лезть со своим проектом в природоохранную зону, что, впрочем, часто горе-строителей не останавливает: сколько шикарных коттеджей понастроено по индивидуальным заказам в таких местах, что просто волосы дыбом встают — от вырубленных лесов до бородинских полей.
Завершая экскурсию по факультету, наталкиваемся на силуэты различных русских городов: разве кто-то сейчас думает о силуэтах? «Обычный» российский архитектор мечтает поярче выпендриться и перекрыть всем вид. Глазуновцев учат обратному — вписаться в существующий силуэт, не испоганить всего, что построено за 100—150 лет до тебя... Вон в Калуге хотят воткнуть гостиницу на берегу, которая станет нелепой доминантой центра; академия предлагает иной путь — разбить набережную, чтобы сохранить уникальный вид.
— Когда ваших выпускников станет больше, жизнь изменится к лучшему. А то плохие архитекторы портят вкус целым поколениям.
Из стен вуза за шесть лет выходит человек, чувствующий все тонкости рукотворной окружающей среды, он видит стиль в соединении с высокой художественной образностью, и первая его заповедь — не навреди. И только если она соблюдена, возможно все остальное...
