В этот день новоиспеченный чемпион мира по смешанным единоборствам дагестанец Расул Мирзаев пришел сдаваться: в Замоскворецкой межрайонной прокуратуре он написал заявление, что в ночь на 15 августа в результате конфликта ударил Ивана Агафонова, который через несколько дней скончался в ГКБ №1. С первых же минут тема Мирзаев—Агафонов взорвала интернет-пространство. Не утруждаясь дождаться результатов следствия, суда и приговора, многие СМИ изначально начали клеймить Мирзаева почем зря. Заголовки в центральных газетах выходили один страшнее другого. Из бытового процесс превратился в самое резонансное межнациональное дело года.
Спустя пятнадцать месяцев главный фигурант громкого процесса вспомнил все...
Еще год назад было ясно: если Мирзаева когда-нибудь отпустят, он как минимум будет недолюбливать часть российских СМИ. Уж слишком лихо коллеги прошлись по его личности. Тогда же, после серии интервью с близкими Расула, рассказавшими о конфликте у клуба «Гараж», родные Мирзаева пообещали мне, что если Расул и поговорит с кем-то в случае освобождения, то только с «МК»: вы одни освещаете это дело не однобоко. И слово свое они сдержали.
После оглашения приговора я ехала в машине с тетей и дядей освобожденного Мирзаева. Телефон Мадины не замолкал: казалось, позвонил весь Дагестан, чтобы узнать о дальнейшей участи Расула. Дядя Магомед, в свою очередь, отвечал исключительно на звонки сыновей. «Ой, горе-горе», — причитал Магомед. «В чем горе-то? Расула же отпустили», — обратилась я к родственнику Мирзаева. «В том, что до конца жизни он от этого не отмоется. Он кавказец, а значит, ему этого не простят. Хотя он первый, по-моему, в истории, кому пришлось столько просидеть при такой статье. Был бы с русской фамилией, сидел бы дома изначально. Обидно нам, понимаете...» — парировал Магомед. И напоминал мне случаи. Их, по его подсчетам, было под сотню за это время. Особенно Магомеду запомнился один: когда боксер одним ударом смел старика в Саратове и не сел за решетку...
Знакомство с чемпионом мира по смешанным единоборствам прошло легко: Мирзаев без труда перечислил мне вышедшие в «МК» материалы и их суть. А вслед за этим заключил: тебе верю, давай поговорим, я так соскучился по человеческому общению...
Он вроде бы на свободе и смущенно улыбается, но пятиминутный тет-а-тет показывает мне другую картину: он храбрится и открывается, но в определенный момент вдруг группируется, как звереныш, который боится, что его начнут бить. Мы общались с Расулом долго, он откровенно отвечал на все вопросы, порой даже слишком откровенно. Я смотрела на него и удивлялась: как он может доверять какие-то очень личные моменты едва знакомому человеку.
— Я не знаю, как теперь общаться с журналистами. И не имею ни малейшего желания это делать, после того как на меня столько грязи вылили в СМИ за эти год и три месяца. Убийцей меня не назвал разве что самый ленивый. Но я не такой. Я знаю, как все было на самом деле в ту ночь, и знаю, что не хотел убивать Ивана. Мои родные и близкие все внимательно смотрели и читали. Только «МК» объективно писал о моем процессе. Поэтому вам — мое единственное интервью, — признавался мне Расул Мирзаев. — Понимаешь, я все еще не верю, что на свободе. Мне кажется, будто это сон. И мне так хочется говорить, выплеснуть все, что копилось во мне столько времени. Не хочу ни есть, ни пить, хочу только разговаривать с близкими людьми и поехать к дочке. Маму тоже очень хочу увидеть, но она в Дагестане.
— Какое время в заключении было для тебя самым тяжелым?
— Самые тяжелые из всех 15 месяцев заключения были последние три дня перед приговором. Хотите верьте, хотите нет, но трое суток я глаза не сомкнул: не мог. В голове, как слайд-шоу, пролетали картинки. Я не то чтобы чего-то боялся, я не знал, что со мной будет. И еще очень переживал за маму. У нее и так вся жизнь нелегкая была, а мои злоключения окончательно вымотали ее. Недавно она перенесла инсульт, и я не представлял, что с ней случится, если меня посадят лет на 15. Когда в камере кто-то что-то начинал говорить на тему моего будущего, я даже грубо отвечал сокамерникам. Просто не мог ничего слышать, гнал от себя дурные мысли. И вот, когда сегодня настал день приговора, я клянусь вам: думал, еще чуть-чуть, и точно сойду с ума... Голова дико болела с самого утра. Тетя после заседания дала кучу таблеток, но они не помогли. Я до сих пор в шоке.
— Расул, долгожданный момент: открываются двери клетки, и ты выходишь. Что пронеслось в тот момент в голове?
— Честно? Ничего. Я был как в тумане, не верил, что это случилось. Я вышел в коридор, отовсюду — вспышки камер, я закрыл лицо руками, потом зашел с конвоирами в одну из дверей, стали спускаться по лестнице. И тут я не удержался — заплакал. Сильно заплакал. Неудобно было, конечно, поэтому я вытер слезы руками, потом пошел в туалет, умылся. А когда увидел на улице родное лицо брата Азамата, понял: я на свободе. Уже через час я встретился с остальными родственниками, друзьями, позвонил маме. Она так плакала, а я умолял ее, чтобы она перестала, ведь у нее больное сердце.
— Это был единственный раз, когда ты плакал со дня заключения под стражу — 19 августа 2011 года?
— Нет, был еще один раз. Это было в феврале, когда на очередном заседании суд постановил переквалифицировать дело со ст. 111, ч. 4, на ст. 109, ч. 1, и отпустить меня под залог. А на следующий день прокуратура опротестовала решение суда. А потом прошло закрытое заседание суда, на нем даже адвоката моего не было. «Тяжелую» статью вернули, а я вернулся на нары в Бутырку. В тот вечер стало очень тяжко, я плакал тогда без остановки. Дело до того дошло, что на следующее утро ко мне прислали медсестер, думали, что я намереваюсь совершить суицид... Но таких мыслей у меня, конечно, никогда не было.
— А чему тебя вообще научила эта ситуация?
— Я очень много выводов для себя сделал. Главный — по поводу моей семьи. Я осознал, что жизнь моя еще до этого трагического случая разделилась на две части: сначала семейная жизнь, в которой у меня была любящая жена и дочка, а потом непонятно откуда появившаяся разгульная жизнь с «одноразовыми» знакомствами. Я недавно это понял, всего месяца два назад. Я упустил истинное счастье. Я стал очень жалеть, что я отпустил свою жену, что я ушел от нее. До этого я с девушками мало общался, не знал их характер, не знал, что многие из них могут быть коварными и лицемерными. Узнал это, только когда ушел из семьи. Конечно, не все такие, но очень многие. Сразу скажу, что к Алле Косогоровой, из-за которой у нас произошел конфликт у «Гаража», это не имеет отношения. Она как раз порядочная девушка, созданная для семьи и серьезных отношений. Хотя ее и пытались причислить после случившегося к легкомысленным. Мы уже не встречаемся, но остались друзьями. Но хочу сказать о своей жене... Теперь я понял, что такую женщину больше не найду никогда.
— Теперь у тебя будет возможность реабилитироваться...
— Уже нет. Недавно она вышла замуж. Тогда я еще не соображал своей головой, кого теряю. Теперь понял, но поздно. А ведь даже когда я ушел от нее, Таня не хотела разводиться, даже сама предложила: поживи пока отдельно, подумай, не спеши, хочешь — можешь взять вторую жену... Изо всех сил она пыталась сохранить семью! А я... В общем, что об этом теперь говорить? Она золотой человек. Вот и дочке все это время не давала обо мне забыть, хочет, чтобы я, родной папа, ее воспитывал. Дочке сейчас 3 года 4 месяца. Ей когда говорили обо мне, она кричала: «Отпустите моего папу». Как же я хочу ее увидеть и обнять!
— А как вообще так получилось? Как ты из примерного семьянина стал гулякой?
— Сам не понял, как получилось. Около меня стало много людей крутиться, когда я титулы завоевал. Обстановка в семье вместе с тем стала накаляться. Я домой приходил как в тюрьму, понимаешь? Ругался постоянно, хотя она ни в чем не была виновата.
— Расул, ты не раз на суде пытался просить прощения у родителей Ивана Агафонова и предлагал им материальную помощь. Сейчас, оказавшись на свободе, будешь пытаться найти контакт и помочь? Или вычеркнешь эту историю из жизни?
— Мне больно было на них смотреть на заседаниях. Если кто-то думает, что я не переживаю, — напрасно. Я и о своей матери думал, и о них. А самое обидное было для меня то, что у родителей Ивана не открылись глаза на его друзей. Ведь они ему в ту ночь ничем не помогли, хотя стояли рядом! Разве это друзья? Один просто предложил ему поймать такси. На самом деле на видеозаписи, запечатлевшей ту ночь, все хорошо видно: и как Иван дернулся на меня, и как его друзья стояли, не пытаясь помочь другу. Я хотел даже крикнуть родителям из своей клетки: посмотрите, кому вы верите, они Ивану даже не помогли! Но разве Агафоновы стали бы меня слушать? Конечно, я не надеюсь на то, что они меня простят когда-нибудь. Для них я останусь убийцей, плохим парнем, черным тигром, кем угодно... Но я бы хотел им помогать, если они, конечно, примут мою помощь.
— Как тебе, в принципе, сам процесс?
— Я удивляюсь, сколько раз на судебных заседаниях звучал аргумент: у него нет жилья, нет прописки. Обо мне речь шла. А как же я тогда столько лет за страну выступал? Как работал судебным приставом, как во внутренних войсках работал? Получается, они противоречат сами себе. Когда суд мне в феврале зачитал, что я гастарбайтер-нелегал, у меня слезы пошли. Что скрывать — даже парень-стенографист и конвоиры были в шоке! Этот день я стал часто вспоминать. Как нахлынет ностальгия — ком к горлу подступает, не могу с собой совладать.
— Муссировалась тема вашего возможного знакомства с Иваном Агафоновым. Так имело оно место или нет?
— С Агафоновым мы в какое-то время занимались в спортивном клубе «Лион». Я там был вроде визитной карточки, и все ребята меня знали. Иван Агафонов не мог меня не знать, потому как меня официально представляли. Поэтому мне все это кажется очень странным: почему Иван меня не узнал в момент конфликта, хотя смотрел в упор мне в лицо? Он прекрасно знал еще до этой ночи, кто я и что я. Не хочу очернять память погибшего, но у меня напрашивается вывод, что Агафонов был под чем-то в ту ночь, не только под алкоголем...
— Тебя упрекали за довольное выражение лица на первом заседании: вот, мол, убил и смеешься...
— Помню... На то заседание пришел мой брат со своей женой. И тут я увидел ее живот, что она беременная. Как я мог сдержать эмоции? Конечно, я порадовался и улыбнулся. Но это тут же восприняли как преступление.
— Расул, какие-то сиюминутные пожелания есть в первые часы свободы?
— Да! Хочу подстричься и хорошо попариться в бане!
— А в принципе на будущее?
— Намерен до февраля набрать форму и в феврале показать, что я первый! Хотя я уверен, что я до сих пор номер один! Даже если завтра выйду на ринг, статистом точно не буду. Пока в СИЗО был, все переосмыслил. И спорт, и вообще всю жизнь. С мамой хочу быть, хочу, чтобы у нее свой дом был, чтоб она ни в чем не нуждалась. А для этого надо хорошо зарабатывать. Я никогда миллионером не был. Когда я отправился в СИЗО, мои накопления составляли 100 тысяч рублей, эти деньги я попросил друзей отправить маме. Потом близкие собрали 150 тысяч рублей для перечисления Агафоновым, но они не взяли. Это для меня большая сумма, раньше мне нужно было много пахать, чтобы заработать эти деньги.
— А вся эта ситуация не повлияет на твою карьеру?
— Если не лукавить, то получился хороший черный пиар. Хотя облили меня, конечно, с ног до головы... Но за рубежом такие вещи абсолютно нормально воспринимаются, честно сказать, меня там оторвут с руками и ногами...
— Ты собираешься теперь улететь в Дагестан?
— Нет, как минимум ближайшие 10 дней я буду в Москве. Может, и мама на днях приедет. Вообще я не думаю улетать, я в Москве жил и буду жить дальше. Мне нужно наверстать упущенное время и отстоять свои титулы.
— Скажи, а ты не боишься на улицу выходить? Наверняка ты наслышан, какую бурную реакцию вызвал этот приговор.
— Чего бояться? Я в детстве такие болезни перенес, едва не умер, так что сейчас глупо было бы чего-то бояться. Что мне Богом предписано, то и будет. Я с малых лет шел к намеченной цели — стать чемпионом. Но при этом я знал, что в Дагестане ничего серьезного не добьюсь. Первой ступенью для меня стал мой земляк, олимпийский чемпион Сиднея-2000 по вольной борьбе Сагид Муртазалиев. Я занимался в том же зале, что и он. Меня очень подстегивал его пример, что он сам всего добился. Сагид дал мне эту надежду, и я свой шанс использовал. Честно говоря, не знаю, что значит бояться.
— То есть как жил до той роковой ночи, так и будешь жить?
— Конечно, буду жить как все, тренироваться и выигрывать. Но то, что со мной случилось, не забуду никогда. И всем братьям теперь говорю: держитесь подальше от этих клубов и от пьяных людей, которые пытаются вас провоцировать... И зачем я только вообще тогда руку поднял, лучше бы развернулся и ушел. Сильно жалею об этом.
— Расул, почему ты в священный для мусульман месяц Рамадан вообще пошел в этот клуб?
— Я туда даже не собирался идти. Мы с Аллой были в кино, после чего собирались поехать домой. А незадолго до этого мне позвонил мой старший друг Камил Гаджиев — и как будто чувствовал: не ходи, говорит, никуда, у тебя тренировки, мало ли какие могут возникнуть провокации... А я его не послушал. Когда из кино выходили, позвонил мой друг Артем Карапетян и позвал в «Гараж». Я помню, что сказал ему: «Братан, не могу, я уже домой собираюсь, надо спать, у меня тренировка завтра». А он все же уговорил меня заехать на 20 минут попрощаться. Вот и заехали... Мы на самом деле побыли там не больше получаса, вышли на улицу, я стал с пацанами прощаться, тут-то все и произошло. А пост я держал — кто угодно может подтвердить. Я вечером помолился, потом покушал в ресторане. Я знаю, что многие думают: он там кайфовал во время Рамадана… Но такого не было.
— Твое лицо теперь очень узнаваемо. До этой истории ты ездил на метро. А как теперь?
— Буду ездить на метро. Повторюсь: ни от кого прятаться я не собираюсь. Главное — родных увидел. В последние дни настолько много эмоций было, что не было ни времени, ни сил пообщаться с родными.
— Расул, ну а в общем: ощущения твои от жизни за решеткой?
— В целом все хорошо. С персоналом у меня сложились отличные отношения, ребята отнеслись ко мне как к человеку, зачастую даже общались со мной с удовольствием. Да и с сокамерниками я находил нормально общий язык. Обидно было одно: что меня в таком свете представили, фотку эту везде поставили с моего выигрыша под подписью «Черный тигр-убийца!». А женщины из общественных организаций вообще вначале вскрикивали, слыша мою фамилию. Люди теперь думают, что я конкретный Ганнибал... вешают ярлыки не задумываясь. А мне ведь теперь с этим жить! И как доказать, что я не монстр?
