Народное единство трещит по швам

Россия — страна многонациональная и многоконфессиональная. Политика России в значительной мере одномерная в национальном и религиозном отношении.

В 1990-е годы православная церковь стала институтом, вызывающим у граждан наибольшее доверие. Не столько потому, что она была святой и безгрешной, сколько оттого, что все вокруг было слишком порочно и грязно.

В 2000-е Россия, встающая с колен, в первый раз за многие годы задумалась о своей идентичности, и следствием стал ренессанс национальных чувств, во многом вызванный сомнительным ощущением превосходства над представителями многих других народов, населяющих нашу страну.

Власть сочла православие своим союзником, а национализм — аналогом новой объединяющей идеи. Церковь получила большие экономические привилегии и значительную собственность; организации, так или иначе зависевшие от правительства Москвы, стали «добровольно» перечислять миллионы на чудовищный новодел — храм Христа Спасителя — со всеми его автомойками и лавочками; потом началось введение уроков религиозного воспитания в школах, призывы патриарха голосовать за всем известного кандидата в президенты и подмена статей Уголовного кодекса выдержками из решений Трулльского собора. Националисты были вознаграждены праздником 4 ноября, демонстративно заменившим 7 ноября с его интернационально-коммунистическим подтекстом; «русскими маршами»; популяризацией идей «русскаго мiра» и усилением риторики враждебности остальному миру в российском внешнеполитическом дискурсе.

Этот выбор представляется ошибочным по крайней мере по двум причинам.

Во-первых, церковь в новой России имела относительно высокий моральный авторитет не потому, что наш народ очень богобоязнен (соблюдают православную обрядность и регулярно ходят в храм не более 2% граждан), а потому, что ее долгое время считали гонимой государством общностью. До 70% населения относились к церкви позитивно или умеренно позитивно; сомневающихся было не более 20–25%. Однако когда стало понятно, что Московский патриархат — это не более чем ОАО «РПЦ», в котором 50%+1 акция принадлежат Администрации Президента, оппоненты растущего влияния церкви в обществе серьезно радикализировались. Судя по всему, процесс этот будет иметь продолжение, и церковникам их союз с властью сулит больше неприятностей, чем выгод. Национализм в России также никогда не был в чести — даже последние исследования Центра стратегических разработок указывают, что большинство граждан опасаются националистов, понимая, что политических проблем они не решат, а вот обострить социальные могут очень даже успешно. И по мере того как этот скепсис растет, власть продолжает привечать националистов и допускать «русские марши» в самый центр Москвы. Дальнейшее развитие данных трендов рискует превратить в глазах значительной части общества священников в мракобесов, а сторонников русской идентичности — в фашистов. В итоге институт и идея, имевшие «объединительный» потенциал, станут фактором разобщенности.

Во-вторых, и это намного опаснее, «огосударствление» одной религии и идеологии не может не вызвать контрреакции со стороны других конфессий и национальных идеологем. Патриарх Кирилл, будучи митрополитом Смоленским и Калининградским, в 2002 г. заявил: «Мы должны вообще забыть расхожий термин „многоконфессиональная страна“: Россия — это православная страна с национальными и религиозными меньшинствами». Но эти меньшинства не так уж и малочисленны, и не следует ждать, что они не будут себя проявлять. Сейчас часто выражается недовольство тем, что в Курбан-байрам московские мусульмане, собираясь вокруг своей соборной мечети, мешают движению транспорта в районе проспекта Мира. А никому не мешали десятитысячные очереди к Покрову Богородицы, на неделю парализовавшие жизнь всего района Хамовники? И если московские власти намерены возвести в столице 200 храмов «шаговой доступности», у них не может быть аргументов против строительства 40–50 новых мечетей, так как от пятой части до четверти постоянно проживающих в столице жителей не являются христианами. А уж если наши попы хотят запрещать постановки пьес из-за их «антиправославной» направленности и учить детей в школах христианской духовности, то можно не сомневаться, что в южных республиках страны скоро появятся мусульманские дресс-коды, законы шариата заменят Конституцию, а из школ будут выходить такие же специалисты по исламу, каких сейчас готовят разве что в медресе. И, что характерно, у радетелей религиозных ценностей и национальных идентичностей не будет никакого морального права осуждать эти явления и тенденции.

На протяжении 70 лет Советский Союз был одной из самых могущественных империй. Чем была обусловлена его сила? Среди многих других факторов нельзя не заметить двух обстоятельств.

С одной стороны, в стране существовала мощная идеологема интернационализма, а позднее — идея «новой исторической общности людей», советского народа. В борьбе с фашизмом советские люди боролись именно с идеологией национальной исключительности, которая в тот момент угрожала существованию всей нашей страны. Наша победа была не только победой России над Германией, но и победой нового общества над уродливым пережитком прошлых веков. Успешность империи зависит от того, в какой степени ведущий народ способен создавать у периферийных ощущение уважения их обычаев и готовности на словах отказаться от манифестации собственной исключительности. До поры до времени в советском обществе это делалось отлично. Но потом мы задумались о «русскости» — и вскоре после того как российские коммунисты создали Компартию РСФСР, развалилась вся политическая конструкция Советского Союза. Мы не хотим извлечь никаких уроков?

С другой стороны, Советский Союз был официально атеистической страной. И я думаю, что только подавление религиозных практик позволило СССР просуществовать почти три четверти века. Комиссары в Советской Армии оказались более действенными в годы Великой Отечественной войны, чем попы в годы Первой мировой. Сегодня же мы хотим на основе православия утвердить религиозный мир в многонациональной и многоконфессиональной стране.

Мы всерьез верим в такую возможность?

На этот вопрос у меня нет однозначного ответа. Но хочется привести одно интересное замечание, которое я нашел в книге моего коллеги и друга, также колумниста «Московского комсомольца». Этот проницательный джентльмен проанализировал священные тексты Ветхого и Нового заветов на предмет упоминания в них частей и органов тела, а также физиологических процессов человека. Статистика поражает: единственным человеческим органом, ни разу не упомянутым в Библии, является... мозг. И мне порой кажется, что в нашей жизни он занимает не больше места, чем в этой священной книге. Возможно, здесь-то и скрыто объяснение происходящему.

Владислав ИНОЗЕМЦЕВ, экономист и социолог,

директор Центра исследований постиндустриального общества