Впервые встретились с Виталием Яковлевичем в его квартире на Краснопресненской, рядом с зоопарком. Это был 96-й. Я — внештатник, он… Небожитель — это слишком красиво, слишком пафосно. Его “Серебряный шар” тогда уже гремел по стране, то и дело становился сенсацией. Многие этими передачами восхищались, но и “доброжелателей” было не меньше. Столько раз после этих выпусков ломались копья, спорили до хрипоты. А Вульф просто занимался любимым делом, просто вспоминал. О самых близких людях. Для него близким становился человек, о котором он в данный момент рассказывал в эфире. И не обязательно тут какое-либо знакомство, и совсем не важно — из России его очередной герой или это Мадонна, Ив Монтан, Фрэнк Синатра...
Он был одинок. Так много и часто рассказывая с экрана о чужой личной жизни, свою держал под семью замками. Но именно такое существование было для Вульфа наивысшим комфортом, он сам выбрал себе это. Тихая домработница приходила, готовила завтрак-обед-ужин, убирала… Теперь я понимаю, что это была уходящая натура. Мастодонт, динозавр, мамонт. Таких уже почти нет.
Интеллигент — такое забитое, затертое слово. Ругательное. Какая интеллигенция, такое и слово. Но Вульф, похоже, был как будто из другого века. Из Серебряного. Он так входил в доверие, но не понарошку, не для того, чтобы понравиться. При всей своей естественной закрытости, сдержанности он с распахнутым сердцем впускал к себе каждого, кто этого искренне хотел.
Помню, как мы редакцией собрались на поминках нашего друга, прекрасного журналиста Бориса Марковича Левина. И вдруг пришел Вульф. Левин когда-то всего лишь позвонил ему, просил комментарий. У них был только один телефонный разговор. Для Виталия Яковлевича это стало достаточным поводом, чтобы прийти, почтить память человека, сказать очень проникновенные слова.
Как истый и ныне редко встречающийся у нас породистый интеллигент, он болел ровно всеми ошибками, недостатками, увлечениями своего узкого социального слоя. Тем более театрального, культурного. Он тоже мог дружить против, почти как ребенок обижаться на чье-то вскользь брошенное слово. Для него тоже порой мир делился по кодовой присказке “свой — чужой”. Но он всегда умел подниматься над мелкой сворой, над обидами. Умел прощать. Ну а на него обижаться было просто невозможно.
Однажды мы беседовали с ним, опять же у него дома. Я что-то спрашивал про власть. А он, человек, которому в год смерти Сталина было уже 23, так точно все про нее понимал, абсолютно не обольщаясь. Но вот как-то команда канала “Россия” была в гостях у тогдашнего президента Путина. На той встрече первый человек в стране подошел к Виталию Яковлевичу и сказал так, чтобы было слышно: “Вы мой самый любимый телеведущий, я всегда, когда утром еду на работу, смотрю в машине вашу передачу”. И вот тут Виталий Яковлевич, мудрый, все распознающий, вдруг воспарил, чуть ли не возгордился, что его отметили на самом верху. Такая наивность — также родовая черта его класса. Но Вульф в отличие от многих коллег не обращал эту отметину, высшую похвалу в собственную выгоду. И здесь он все понимал, умел смотреть на себя со стороны и прекрасно над собой иронизировал. В нужный момент он всегда умел делать шаг назад, никогда не сливаясь с теми, кто сильнее его. И никогда ни у кого ничего не просил, сами приходили и всё давали. Давали любимую работу, без которой он просто не мог жить. Сначала на ОРТ (Первом), потом на “России”, где он просто расцвел. Потом Вульфа даже стали выдвигать в большие начальники, что, впрочем, по-человечески никак его не изменило.
Как телеведущий Вульф достиг такого статуса, что любой артист, режиссер, выбранный им в премьеры для собственной программы, считал это “приглашение на казнь” за великую честь, за особый знак внимания. Сколько же людей благодаря Виталию Яковлевичу вошли в историю. У него был собственный взгляд на мир и на своих героев, но всегда сострадание к ним. Вроде бы ничего эксклюзивного он не рассказывал, но как же важна интонация, особый взгляд.
Его легко было пародировать. А он смеялся над собственным зеркалом как ребенок, и от всей души продолжал подставляться своим неповторимым г-р-р-рассированием. Теперь только понимаешь, какую же огромную нишу он занимал. Культурную, философскую, человеческую. Теперь — пустота. А пародисты… Они, конечно же, найдут себе новый объект для подражания. Им все равно. А нам?
Незаменимые все-таки есть.
Леонид Эрман, директор театра “Современник”:
— Мы познакомились с Виталием Вульфом в Баку, когда “Современник” был на гастролях. Он уже тогда производил впечатление человека, влюбленного в театр. Верил в его силу, считал, что театр имеет большое значение для общества и для каждого человека. Считаю, что уход Виталия Вульфа — большая потеря не только для близких, но и для многих людей, которые смотрели его программы, получали заряд жизненной энергии.
Александр Лазарев и Светлана Немоляева:
— Виталий Яковлевич был нашим очень большим другом с юности, с 1959 года — как только пришли в Театр Маяковского… Обожал совершенно Марью Ивановну Бабанову, следил за ней, следил за нами, молодыми, мы и тогда, и до сих пор играем пьесы в его переводе. Потеря огромная, человек незаурядный — сочетал в себе безграничную любовь к этому странному “жанру жизни”, к актерам. Всегда была своя точка зрения, так и говорили — “как Виталий Яковлевич сказал”. Его пародировали, а пародируют только ярких людей. Мы с ним по нескольку часов гуляли в Болшеве (бывший Дом творчества кинематографистов), рассказывал про Эфрона, Цветаеву, про Театр революции. “Виталь, — говорю, — как жалею, что не записал все это”.
Сергей Яшин, худрук Театра им. Гоголя:
— Более тридцати лет дружили, работа с ним — подлинное счастье. Все пьесы в переводе Виталия Яковлевича пользовались огромным успехом. Любимец всех, удивительно театральный человек. Часто приходил к нам, делал замечания, которые были уместны и точны. Если он любил, верил — он верил до конца. Мы знали, что он болен, хотя никогда не выпячивал, что с ним происходит. Мужественный человек.
Наталья Фелинская, редактор программы “Серебряный шар”:
— С Виталием Яковлевичем мы проработали 8 лет. Он был увлечен своим делом. Только представьте — до самого последнего времени он записывал передачи без суфлера! А что это значит? А то, что пятьдесят минут он говорил как бы от себя, не по написанному. И если мы просили его какие-то кусочки переписать, он легко на это шел. Не возмущался, не капризничал. Даже когда его уже привозили на машине, помогали из нее выйти и провожали до кресла, он не требовал к себе повышенного внимания.Он чувствовал, что уходит... Не так давно позвонил нашему режиссеру Свете Кокотуновой: “Светлана, мне нужно проститься...” Но с тех пор он перестал узнавать даже близких.
Прощание с Виталием Яковлевичем Вульфом состоится в среду, 16 марта, в 11.00 в ЦДЛ. Его похоронят на Троекуровском кладбище.
