ВИЧ надо брать живьем
“Поэт боли” Сергей Мячиков рассказал “МК”, каково оно — жить со CПИДом
Сергей Мячиков — известный в андеграундных кругах персонаж. Совместное дитя физической боли и таланта. Заросший, на данный момент — с прилично побитым лицом и вечной широкой ухмылкой.
Он пишет стихи, не всегда цензурные, но всегда эмоциональные. Каждая строчка — как ладонью по столу. Мне кажется, иногда ему просто не хватает слов, потому что в играх с жизнью и смертью он зашел чуть дальше, чем следует в 31 год.
Когда мы с ним познакомились восемь лет назад, у него уже был ВИЧ. За последние четыре года Мяч доигрался до крайней стадии (ну, вы знаете эти четыре большие буквы). И это неудивительно. Стаж употребления инъекционных наркотиков — 16 лет. Четыре раза на “Соколинке”. 70 иммунных единиц вместо положенных 600. Казалось бы — кандидат на вынос. Но — ничуть не бывало. Бодрый, наглый, веселый. По крайней мере, пока у него есть хоть один зритель.
Парадоксально, но факт. Врачи имеют в своем арсенале десятки лекарств, подавляющих ВИЧ-инфекцию. Само это заболевание давно не считается смертельным, только хроническим. Но несмотря на это некоторые люди сами позволяют болезни себя победить. Они уходят на небо, оставаясь в памяти родителей и друзей 25-летними.
Больница на “Соколинке” (инфекционная клиническая больница №2 на Соколиной Горе) — та точка, до которой лучше не доходить. Там ставят на ноги людей с четвертой стадией ВИЧ. Но могут и не успеть, если человек сам этого не хочет. Или затевает с болезнью игру в “догонялки”.
Потому что аббревиатура ВИЧ перерастает в СПИД, когда в жизни человека слишком много горя, стресса, страданий. Или наркотиков.
“О! Пора тебе на “Соколинку” ехать…”
— Сереж, — спрашиваю у Мячикова, — ты можешь сам себе сказать: “У меня — СПИД”?
— Врачи мне это уже два раза сказали.
— А ты — можешь?
— Могу… А зачем?
— Помнишь, лет 8 назад люди с ВИЧ говорили: “Я надеюсь дожить до того времени, когда будет найдена вакцина”. Восемь лет прошло. Есть все лекарства. Почему же люди не хотят лечиться?
— Устают. У меня резистентность (устойчивость вируса к лекарствам. — Авт.) ко всем схемам лечения. А та, к которой ее нет, — очень жесткая, токсичная. И от этих таблеток сильно плохо. Много побочных неприятных эффектов.
— Но, однако, лекарства тебе помогли.
— Терапия — она чем хороша? До нее человек жил, забивая на свое здоровье. А терапию надо пить по часам. И так как она часто связана с едой, человек начинает хорошо питаться. Второе — она нормализует сон. Какие-то транквилизаторы там, по всей видимости, используются. По крайней мере, похоже на то. Препарат стокрин, например, вызывает очень яркие красивые сны. Соответственно, человек начинает спать. То есть до этого он не ел, не спал, вел дикий какой-то образ жизни. А тут он с таблетками начинает себя в некие рамки временные вгонять, и таким образом здоровье его улучшается. Это реально действует, я проверил на себе: пил терапию полтора года. Но от токсичности начали развиваться всякие штуки кожные. Поэтому год уже не пью.
— Ты лежал в больнице четыре раза. У тебя ведь один раз иммунитет рухнул вообще до какого-то микроскопического числа?
— Да, 30 единиц было (это значит, что сопротивляемость организма любым болезням была равна почти нулю. — Авт.). Первый раз я попал в больницу осенью 2004-го.
С ВИЧ главное — ничего не употреблять, и можно жить очень долго. В меня уже за 16 лет просто не лезет! Нет ни удовольствия, ничего. А я тогда переупотреблял… ммм… скажем так, обезболивающих веществ, которые продавались в аптеке. Сейчас их запретили, а тогда они были в открытой продаже. Из-за них у меня случилось 18 штук фурункулов. Одновременно. Эта была некая форма заражения крови, по всей видимости, после тех доз, которые я хапнул. …Очень интересное было ощущение по поводу боли, понимаешь ее уже по-другому. Это что-то особенное, когда боль всегда присутствует на протяжении более чем полугода…
Ну так вот. Незаживающие фурункулы, плюс возникает цитомегаловирус (заболевание из разряда герпесов. — Авт.). Из-за него я очень сильно зрение потерял, и мозг уже переставал работать. Он просто выключался, я не очень понимал, что происходит вокруг.
В тот день к маме зашла подруга, мама ее заводит в комнату и спрашивает: “Смотри, что с ним делать?” А я лежу, меня глючит, температура 40. И вокруг меня — большие туманные шары. Которые оказались потом людьми...
— Человек долго живет с ВИЧ. И вдруг оказывается в том месте, в котором совершенно не думал когда-либо оказаться, — на “Соколинке”. Как это воспринимаешь?
— Это воспринимаешь так, что ты оказался в аду. Страшно смотреть на людей, которые не ожидали этого, этой ситуации. Особенно когда люди только узнают о диагнозе — и сразу попадают в эту больницу. Я всегда говорил, что свой диагноз надо знать, чтобы не столкнуться с еще более жесткой реальностью.
— То есть ты видел людей, которым сразу ставят диагноз “СПИД”, минуя “ВИЧ-инфекцию”?
— СПИД ставится очень редко. Такого нет по сути диагноза.
— Но эти мужчины и женщины вообще ничего не знали, и их, вчера еще здоровых людей, сразу туда направили?
— Да. Сначала у человека со всем организмом начинают происходить очень странные вещи, и он попадает в районную больницу на обследование. Там ему делают анализ и говорят: “О! Пора тебе на “Соколинку” ехать! Там и подыхай...”
“Огляделся... Все колются”
— Ты можешь вспомнить первый день там?
— Я встал и стал помогать лежачим.
— Нет, а самый первый?
— Сначала были шары. Потом пришел в себя, огляделся. Вокруг куча наркоманов. Все колются постоянно. Периодически кто-то отъезжает (теряет сознание или умирает. — Авт.) в туалете — передозировка. Потом я встал — стало скучно. Подбил всех методом Тома Сойера на помывку туалета. Стало скучно опять. Начал ходить по утрам — всем разносить таблетки. Помогать. Люди меня считали работником больницы...
— Откуда в больнице брались наркотики?
— Привозили. Особенно если какие-то дешевые были нужны вещества. Туда попадают часто после загулов таких… трехмесячных. Естественно, людям очень плохо.
— С тобой лежали только потребители наркотиков?
— В основном. В конце 1990-х — начале 2000-х инъекционная волна инфицирования была самая большая. Но, как и предрекалось несколько лет назад, на “Соколинке” сейчас много женщин, которые инфицировались от мужчин. Было очень много паники по поводу СПИД-терроризма, но вот эту тему — инфицирования от партнера — как-то опустили. И наоборот, я знаю девчонок, которые ведут разгульный образ жизни и даже не думают предупреждать мужчин о своем положительном статусе. И при этом занимаются сексом без презерватива. Но это не СПИД-терроризм. Просто тупость.
— Как принимают больницу люди, инфицированные половым путем?
— Расстраиваются, начинают истерить. Депрессы жуткие. Помню одну девушку: “Вот, я всю жизнь вас ненавидела! А теперь мне придется быть с вами все время!..” Вичевых, наркоманов — не знаю, кого она ненавидела. Но идея в том, что люди не воспринимают свой диагноз. Стереотипы заражают кучу людей. Они думают: “А, это проблемы маргиналов”.
— Вот ты лежишь в больнице уже несколько дней. Тебе физически плохо...
— И что? Мне в моей жизни часто плохо бывало. У меня до этого три клинические смерти было.
— Но что держит? Как спать, когда сам же пишешь: “Стала жирной в матрасах от страха вата. Испуг — заснуть без возврата — дрожит в каждых вторых зрачках”.
— Как? Крепко! Ну, не знаю, мужчина должен уметь терпеть. Тем более — страх: со страхом надо бороться. Человек должен уметь преодолеть свой страх. Страх — это животное качество. А человек — звучит гордо.
— Ты сказал, что лежачим помогал. Много их было?
— Да, и сейчас много. Парализованные. Была такая волна (сейчас вроде заканчивается) — я недавно навещал человека, наблюдал процесс, — меньше стало людей, пострадавших из-за коаксила. Он, слава богу, не в свободной продаже. Во всем мире его употребляли и употребляют, но нигде не догадались смывать сахарную оболочку, начинку — действующее вещество — измельчать, водичкой разбавлять и — по вене! А там такое количество мела! Такую странную реакцию дает! Вплоть до аутоиммунной. Людям отрезали руки, ноги. У них выгорали мозги за сутки. Смертей от коаксила была куча. Парализованных — куча. То есть в течение двух лет с 2005 по 2007 год “Соколинка” была забита потребителями коаксила.
Ситуация была подобная той, когда люди травились одним препаратом от насморка. Его брали, путем неких манипуляций делали взвесь, и там надо было разделять несколько сотен маленьких крупинок по цвету. И только один цвет подходил. А если другой, то могло хорошенько “тряхнуть” (резкая реакция организма. — Авт.) или парализовать. Тогда так несмешно шутили, называли их “лыжниками”. “Соколинка” тоже ими была забита...
(Мяч встает со стула и идет к стене, изображая сильно пожилого ревматика, который, принагнувшись вперед и шаркая негнущимися ногами, медленно идет на лыжах. — Авт.)
— А многим и 25 лет не было...
“Страшно то, что привыкают люди к смертям…”
— Ты долго пролежал?
— Первый раз я лег, отлечился две недели, а потом такая погода началась прекрасная! Такая осень замечательная была, красивая. И я сорвался из больницы, две недели отбегал и… опять по “скорой” приехал.
— А врач что сказал?
— Что… Сказала: “Вернешься скоро...” Вернулся, пролечился.
— Тебя навещали?
— (Вот тут Мячиков первый раз мрачнеет. — Авт.) Редко. Или много — я не знаю. Как сказать? Там есть люди, которые лежат по нескольку месяцев, к ним вообще никто не приходит. По сравнению с ними меня навещали много. По сравнению с людьми, которые пользуются уважением и некоей репутацией порядочного человека и к которым приезжают с большими сумками, — мало. Но мне не было скучно. Я все время что-то помогал делать. Помогал выносить трупы, если медсестры просили. Когда начинается волна (одинаковые случаи, в данном случае — летальные. — Авт.), тогда приходится каждую ночь их таскать.
— Прямо из палат?
— Да. Ночью может агония начаться. Одну девушку друг вез на каталке в реанимацию — просто не успели довезти. А она все поняла в последний миг. Глаза открыла и говорит: “Это — все?..”
Умирает там порядочно людей. В моем поколении — примерно 77-го года рождения — наркотики многие употребляли. Но не так поголовно, как 81—82-го года. И вот тем, кому сейчас по 27 лет, страшно смотреть, как ребята умирают.
И там страшно то, что привыкают люди к смертям, волновать начинает не смерть, а... В общем, начинаешь разделять людей на человеческий материал и на людей, грубо говоря. Есть там люди, за которых не переживаешь, которым абсолютно наплевать на свое здоровье. Но, с другой стороны, я работал в СПИД-сервисе (организации, помогающей решать людям с ВИЧ разные вопросы — от правовых до медицинских. — Авт.) много лет, и я понимаю, почему люди сожгли себе мозги. Потому что в 90-е годы все вот эти фильмы, публикации, куча рассказов о веществах, открытость и доступность информации превратили наркотики во что-то такое желаемое.
— Ты считаешь, чем больше информации о наркотиках, тем хуже?
— Нет, тогда просто информация была достаточно однобокой.
— Ты ведь многих проводил — и друзей, и знакомых…
— Я даже уже на похороны не хожу. Потому что мне довелось и в 90-е в безумие попасть, и в 2000-м, в общем, много молодежи умирало. Мне в мой 31 год уже хватило и памяти, и смертей. Все они для меня остались живыми своими поступками, делами. Они не ушли, мы просто не общаемся. Бывает, они мне снятся. Если мне снится кошмарный сон, то появляется какой-нибудь товарищ или друг и начинает меня спасать (не думаю, что это смешно, но он хохочет так, что у меня потом падает диктофон. — Авт.). Вплоть до такого.
Все люди живые. Они не могут умереть. Нет ни “завтра”, ни “вчера”. Есть только “сейчас”. Вечно.
“Если не употреблять, то со здоровьем все станет отлично”
— Как персонал? Хорошо относится?
— Да, хорошо. Такие там привыкшие ко всему тетки. Я, когда лежал, старался не употреблять ничего. Но они настолько привыкли к людям, вмазывающимся по палатам и там же отъезжающим — а им и своих смертей хватает, — что какое-то отторжение есть. Не ко всем, но к большинству.
— Про ВИЧ обычно стараются с позитивом говорить. А мы с тобой подняли тему СПИДа, да еще и с подробностями. А надо ли это кому-нибудь знать?
— Надо. Чтобы у человека был выбор — стоит дальше употреблять или нет. Если не употреблять наркотики, не бухать, то со здоровьем все станет вообще отлично.
— А можно СПИД повернуть обратно? На терапии?
— Врачи говорят: “Да-да, только так и можно”. Но я не видел ни одного случая неопределяемой нагрузки после такого диагноза (то есть ВИЧ остается больше, чем хотелось бы. — Авт.).
— То есть не надо до этого доводить?
— Да.
— А как жить?
— С ВИЧ? Аккуратно.
— Сереж, а тебя как личность этот диагноз изменил?
— Вопрос ВИЧ — он беспокоит, только когда у тебя начало диагноза. Кто злится, кто депрессует. А потом начинаешь к другим людям относиться с большой опекой. Даже ударить человека уже сложнее. Ты радуешься, что человеку не досталось и половины твоей боли. Зная, что такое боль, ты не захочешь ее никому причинить.
С другой стороны, я замечал, что люди, которые живут с ВИЧ больше 10 лет, настолько свыкаются с мыслью о своей законченности, что начинают совершать какие-то Поступки — именно с большой буквы. Появляется некая оторванность, бесстрашие. Я не раз уже видел, как люди, уважая свою жизнь, сумели понять, что ее можно более грамотно прожить и более грамотно потерять ради какой-нибудь большой цели, а не ради глупости.
Потому что твоя жизнь — она твоя только отчасти. Есть масса людей, которые будут расстраиваться, — это раз. И два — есть Тот, Кто тебе ее дал. Он, думаю, тоже не будет особенно рад, если тебя не станет.
***
Я для врачей
являюсь, наверное,
персонажем из серии —
а мне все равно.
То внезапно исчезну,
То являюсь незвано
с дебильной улыбкой
и утвержденьем —
Всё г…!
***
Телевизора гулом
вздыблены нервы.
Развлечение в зрении.
Полируя взглядом стены,
вздыхая, взор бросаю на окно.
Там солнце, осень золотая,
за горизонтом грибная поляна,
а мне пора идти на укол.
Красно-белые машины
на пятнистых дорогах осени
превращаются в мешанину
палых листьев
и пройденной юности.
И я увидел человека-гору
на мертвенно-белом слоне,
смотрю в его налитый кровью глаз...
***
Мысли расслаблены
— уколами в задницу,
играл в “слабо”
со здоровьем,
оказался в больнице.
Облегчение и сон
Через ягодицы.
***
Умирать в одиночестве,
в полной палате,
в больнице для бедных.
Веселясь и бодрея куском гашиша.
Надежду лелея, что кто-то приедет,
не зная кто,
не ведая когда.
***
А на улице такая погода,
мнится, что лучше
не была никогда.
***
Понимаешь, поздно
давать обещания,
новую жизнь поздно начинать,
сожалеть о несбыточном нечестно,
остается принять и ждать.
***
Резистентный ужас
гуляет по палатам,
иррациональный страх
оседает в больничного белья швах.
Стала жирной в матрасах от страха вата.
Испуг — заснуть без возврата —
дрожит в каждых вторых зрачках.
Вопросик дрожит:
а почему жить не вечно,
а можно, я не сейчас,
можно, я потом?
А может быть, мне можно
взять себя с собою?
***
Что там ждет?
Тоннель со светом
или чрезмерно теплый огонь.
Все равно —
лишь бы тело взять с собой,
любимого мяса кусок протащить
через ужасы и блаженство.
Но быть.
С.Мячиков.
Написано на “Соколинке”
после двух недель температуры 40 0.
