Одним легким движением левой брови он может передать столько эмоций, что на пятерых артистов хватит. А уж если он подключит правую...
Советский кинематограф активно эксплуатировал его комедийный дар и эксцентричную внешность. Зато в театре он играл Шекспира и Достоевского, Мольера и Бернарда Шоу. А начиналось с того, что молодой Вова Этуш блистал в постановке “Фельдмаршал Кутузов”. Он играл... пень, на котором сидел Кутузов! С этого спектакля Этуш добровольцем ушел на фронт.
Владимир Абрамович не любит надевать боевые награды. Хотя их у него немало: орден Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени, медали “За оборону Москвы” и “За оборону Кавказа”. В мае у народного артиста Владимира Этуша два праздника: День Победы и день рождения. Трудно поверить, но в этом году он готовится встречать свое 80-летие.
Совсем скоро молодые люди с нервно горящими глазами оккупируют дом на улице Вахтангова — знаменитую “Щуку”. На носу — вступительные экзамены. На что готовы эти юнцы, чтобы попасть в артисты? Да на все! Андрей Житинкин, тоже воспитанник “Щуки”, рассказал случай. Одна девушка мечтала сдать экзамен. Но так, чтоб — наверняка. Пригласила двух профессоров из приемной комиссии — Шлезенгера и Симонова — в гимнастический зал училища на этюды. Вечером, ближе к ночи. Наставники пришли, страшно удивились, почему из всей комиссии их только двое. Еще сильнее удивились, когда в зале погас свет. Потом из темноты вышла фемина, совершенно нагая, и стала исполнять танец, полный жгучей страсти стать актрисой. Легенда гласит, что бывалые педагоги онемели совсем ненадолго. “Как ты думаешь, — спросил один, — это театр представления или театр переживания?” “Кому как, — ответил другой. — Для нее — представления, а для нас — переживания”.
Владимир Абрамович Этуш 16 лет несет нелегкую вахту на посту ректора Щукинского училища. Он — тот человек, который вершит судьбы и ставит запятую в вердикте: “казнить нельзя помиловать”. Даже на интервью он пришел прямиком с экзамена. Чего он только не насмотрелся за эти 16 лет.
— Раньше молодые актрисы служили образцом того, как должна выглядеть советская женщина. Вы ощущаете себя человеком, от которого зависит идеал женской красоты грядущего десятилетия?
— Каким образом, не будучи молодой актрисой, я могу судить о данном факте?
— Вы сидите в приемной комиссии и выбираете лица, которые должны стать предметом для подражания.
— Я их совсем по другому принципу выбираю. Во всяком случае, не по косметике и не по прическе. Актриса совсем не обязательно должна быть красивой. Она должна быть яркой.
— Комиссию “Щуки” трудно чем-то удивить?
— Да ничем ее не удивишь, эту комиссию. Перед нашими глазами столько абитуриентов прошло...
— Спрошу иначе: что может подкупить лично вас?
— У меня есть один проверенный ход, я сам его придумал для спорных случаев. Когда у студента на экзаменах не очень хорошо получались этюды, но я чувствовал, что надо дать ему еще один шанс, я использовал свой любимый прием. Вызывал его к столу и спрашивал: за что вы сидели в таком-то году? Он терялся: с чего вы взяли, что я сидел? Я продолжал совершенно невозмутимо: у меня есть на вас досье. Я знаю, что вы были арестованы. Постепенно до него доходило, что это розыгрыш, и тут начиналось самое важное. То, как он включался в игру, позволяло судить о его способностях. Такое случалось несколько раз, и я спасал этих людей. Иначе бы их не взяли.
— В каком возрасте вы поняли, что ваша мимика сильно отличается от мимики остальных людей?
— А никогда я ничего такого не понимал! (Владимир Абрамович хохочет, вопрос ему явно приятен. — Авт.) Вообще гримасничал я с детства. Если посмотреть старые снимки, то на них я все время что-то изображаю. Даже на общей школьной фотографии все дети как дети, а у меня — язык высунут. Учителя меня ругали, из класса выгоняли. Но все без толку.
— Когда вы впервые попробовали изобразить кавказский акцент?
— Еще будучи школьником, я очень много слушал Ираклия Луарсабовича Андроникова. Он выступал в столичных клубах творческой интеллигенции — в Доме актеров, в Доме литераторов — и читал свои ранние рассказы. В них было очень много восточного колорита, мне это страшно нравилось. Я ходил на его выступления, а потом пересказывал их бабушке или тете.
— И у вас хорошо получалось?
— Кое-что получалось. Еще у меня был близкий друг — Владимир Шлезенгер, профессор Щукинского училища. Мы с ним дружили смолоду и обожали валять дурака — говорили с акцентом. Причем каждый раз с разным — и с еврейским, и с восточным. Может, позже это и спровоцировало нашу тягу к актерству.
А во время войны я попал в полк, который был сформирован на Кавказе. И довольно быстро научился разбираться в восточных национальностях. Для меня уже не существовало понятия “кавказец”. Я сразу видел, кто передо мной — армянин, азербайджанец или грузин. Потом это часто помогало в кино.
— Как вы думаете, почему вас так часто приглашали сниматься в детских сказках?
— А куда меня еще? Кого я мог играть? Рабочих? Сомнительно. Это все внешность моя. Она очень ограничивала круг доступных мне ролей.
— Вы переживали? Хотелось сыграть серьезную драматическую роль?
— Хотелось. Я мечтал расширить свои актерские возможности. А они у меня были, я чувствовал. Хотя нельзя, конечно, сказать, что мне совсем ничего серьезного не досталось. Кое-что я сыграл: “Западню” Золя, “Мещанин во дворянстве” Мольера, “Миллионершу”, “Два веронца”. Правда, все это — в театре. В кино на такие роли не приглашали.
— Зато на Карабаса-Барабаса приглашали. На съемках вы легко находили контакт с детьми?
— В кабак я с ними не ходил, конечно. Но общались мы со взаимным удовольствием. Помню трогательную историю на съемках фильма про Буратино. Картина снималась в Крыму, и детей опекали родители или бабушки. Мальчик, который играл пуделя Артемона — сейчас уже не вспомню его имени, — каждый день просил у дедушки рубль. А дедушка его был адвокат из Львова, интеллигентный человек, он никогда не спрашивал, зачем внуку деньги. Он считал, что ребенок имеет право на карманные расходы. Самое удивительное, что на этот рубль парень каждый день дарил Мальвине цветы.
— Были ли съемки, которые стали для вас чем-то особенным?
— Есть такой фильм “Голос”. Вернее, монофильм. Сейчас его, к сожалению, уже не показывают. Вот там у меня роль драматическая, одна из немногих. Это притча о портном, который в результате чудесного превращения обрел певческий голос, а потом так же внезапно потерял его.
— И вы там пели?
— За меня другие пели. У меня голоса как не было, так и нет.
— Некоторые актеры, ставшие всенародно любимыми благодаря Леониду Гайдаю, после его смерти принялись жаловаться, что Гайдай наклеил на них ярлык, да и режиссером он был поверхностным. Как вы относитесь к таким выступлениям?
— Во-первых, я к самому Гайдаю отношусь очень хорошо. После “Кавказской пленницы” не было ни одной картины, куда бы он меня не приглашал. Гайдай был достаточно прост в общении. Но главное, он был замечательным кинематографистом, прекрасно знал свою профессию. Когда я первый раз посмотрел “Кавказскую пленницу”, она была сложена, но еще не смонтирована. Это та стадия, когда из отснятого материала режиссер начинает лепить картину. Так вот — тогда фильм мне категорически не понравился! А потом, когда Гайдай его сделал, я увидел разительную перемену. Он его замечательно, очень профессионально сконструировал.
— От вашей роли многое осталось? Или большая часть улетела в корзину?
— Ну нет. Гайдай был увлечен мною. Меня он не трогал. И практически не резал. Там же очень много моей импровизации, моих реплик: “шляпу сними”, “садись пока”, “горячий совсэм бэлый” — все это сразу ушло в народ.
— Вы любите застолья? Хорошие московские рестораны? Вкусную еду?
— Кто же откажется от вкусной еды? Мое любимое блюдо — шашлыки. Правда, недавно еще одно появилось — пицца. В Москве есть одно место, куда мы с женой специально ходим пиццу поесть.
А что касается застолий — я их раньше любил. Теперь я редко в ресторан выбираюсь, а в молодости часто сидел с компаниях в самых разных местах: бывал в “Арагви”, в “Националь” частенько наведывался. Сейчас вот появился ресторан “Кавказская пленница”. Там в одном из залов стоит фигура товарища Саахова. Видимо, поэтому многие считают, что я чуть ли не владелец этого заведения. На самом деле к ресторанному бизнесу я никакого отношения не имею. Просто меня туда приваживают, всегда хорошо встречают. Несколько лет назад я там свадьбу свою играл.
— Вы всегда одеты с иголочки, даже с признаками франтовства. Кто выбирает вам одежду?
— Всегда только сам выбирал. Я действительно люблю хорошо одеваться. Но я не щеголь. На мой вкус, в костюме должна присутствовать строгость, я не люблю аляповатости. Мне никогда не удавалось найти подходящие вещи в магазине: вечно что-то не подходило. Поэтому я привык одеваться у портных.
Долгое время мне шил один и тот же портной, он работал на “Мосфильме”. Его звали Исаак Затирка: удивительный тип, очень благообразный. И шил хорошо, многие пользовались его услугами. Хотя, по сути, с ним совершенно невозможно было иметь дело, потому что он вечно врал. “Исаак Соломонович, когда будет готово?” — “К празднику”. Звонишь ему 30 апреля: “Ну как, Исаак Соломонович, готово?” — “А что, разве уже праздник?” Еще он часто мерил одно и то же. То есть назначал следующую примерку, а я приходил и видел, что к костюму он не прикасался. Он так тянул время.
Потом у меня появился другой портной, очень интересный человек. Он приехал из Польши в 39-м году, и его прямиком отправили в Сибирь, на рудники. Он с большим юмором описывал то время: “Мне сказали — вот твоя шахта, будешь в ней работать. А я писал брату в Польшу: приезжай, у меня здесь шахта!” Постепенно он действительно освоился на “своей” шахте, начал шить начальству. А потом так поднялся, что шил уже Косыгину и самому Хрущеву. Ко мне он перешел от Михаила Федоровича Астангова.
— Еще, говорят, вы страстный автолюбитель.
— У меня есть водитель. Но я и сам с удовольствием вожу. Сейчас у меня “Мицубиси”. Хотя всю жизнь я ездил на “Волгах”. Но однажды, когда очередная “Волга” пришла в негодность, я решил купить “Тойоту”. Я очень люблю быструю езду...
— Года три назад на той самой “Тойоте” вы попали в серьезную аварию. Многие после такого боятся садиться за руль.
— Плевать. Меня это не испугало. Тем более что авария была первая в моей жизни. (“Правильно — ему плевать! А меня она очень сильно испугала”, — живо комментирует текст жена Этуша, Елена. — Авт.)
— А правда, что после ДТП вас волновал только один вопрос — как со сломанным плечом выходить на сцену?
— Я не помню. Хотя, конечно, я был бы не прочь приписать себе такой героизм. (На эти строчки Елена отреагировала еще более бурно: “Истинная правда! Именно этот вопрос его и волновал. Он ни о чем другом даже думать не мог”. — Авт.)
— Есть вещи, помимо актерства, одежды и автомобилей, в которых вы хорошо разбираетесь?
— Есть еще один момент... Женщины.
— Насколько я понимаю, ректор — это чиновник. А чиновник — это скучно...
— У нас скучно не бывает. Я же хожу на все показы, смотрю спектакли, в жизни театра участвую. Я стал еще и общественным деятелем. У меня есть фонд, который назван по адресу нашего училища — “Вахтангова, 12а”, я его президент. К несчастью, мой спонсор, человек, которому я чрезвычайно обязан — Зия Бажаев, — разбился вместе с Артемом Боровиком. Когда-то он прислал в училище своего человека с предложением: “Наша компания хочет вам помогать”. А мы даже не были знакомы! В наше время это такая редкость, что я не сопротивлялся. Потом Зия погиб, но фонду продолжал помогать его брат, Муса Бажаев. Сейчас организован фонд помощи детям, жертвам теракта на Дубровке, и Муса попросил меня стать его президентом. В этот фонд входят Ястржембский, Полтавченко, много уважаемых людей. Разумеется, я согласился.
— Вы столько лет отдали Щукинскому училищу. Неужели не хочется бросить работу и пожить себе в удовольствие: отдыхать, путешествовать?
— Как это? Оторваться от источника, который дает возможность жить в свое удовольствие? Я же здесь зарплату получаю. А путешествую я и так довольно много. В этом году был на гастролях в Японии. В прошлом — отдыхал в Испании, в позапрошлом — в Австрии. Сейчас собираюсь в Америку. Но это только в последнее время я так разъездился. Ведь у меня молодая жена...
— Ее надо развлекать?
— Не надо. Мне и самому интересно мир посмотреть.
(Нынешний брак Владимира Абрамовича — третий, его супруга Елена — лингвист, учитель английского языка. Первый раз Этуш женился, едва вернувшись с фронта, на юной актрисе Нинель Мышковой, известной по фильму “Гадюка”. Со второй женой, Ниной Александровной, они прожили вместе 48 лет. Несколько лет назад ее не стало. — Авт.)
— Почему-то есть большая разница между вдовцами и вдовами. Когда мужчина остается один, он довольно быстро женится. Даже если в предыдущем браке был очень счастлив.
— Я могу судить только с мужской стороны. Понимаете, мне подойти к плите и сделать себе котлеты — это невозможно. И вообще, все, что касается домашнего хозяйства — посуда, уборка, — не для меня. Но не это, разумеется, является основной причиной... Я не одинок. Так случилось, что я был близок с одной женщиной, и она стала моей третьей женой.
— Мужчин, оказавшихся в похожей ситуации, часто осуждает общественность. Вас это коснулось?
— Нет. Меня осуждает только моя дочь. А все остальные, наоборот, были за меня очень рады.
(Дочь Этуша Раиса — актриса Театра сатиры, замужем за гражданином США, нефтяником по профессии. — Авт.)
— С внуком вы часто общаетесь?
— Совсем недавно общался. Он забрал книжку, забрал игру, которую я ему купил. Хотя игру я купил специально, чтоб он у меня играл. Но он захотел ее увезти... Он Вова и я Вова. Мы тезки.
— Но ведь он — американский Вова, и имя у него наполовину американское: Джеймс-Владимир.
— А, плевать! Он — Вова Этуш. В моей книжке написано, что я посвящаю ее своей покойной жене Нине Александровне и Вове Этушу. Да, отец у него американец. И я не знаю, что говорит внук, когда они всей семьей уезжают в Америку. Но здесь, в России, он всегда говорит, что он — Вова Этуш.
— Я читала, что ваша супруга Елена буквально растворяется в вас?
— Да. Она меня удивляет своим отношением, подкупает. У нас 43 года разницы, но я их не чувствую. Мы практически не знаем, что такое ссоры. Изначально, конечно, была какая-то притирка. А сейчас и следа не осталось.
— Где вы ее нашли?
— Она приходила в театр на все мои спектакли. Я запомнил ее лицо еще в зрительном зале. И однажды, когда она поднялась на сцену, чтобы подарить мне очередной букет цветов, я взял ее за руку. И больше не захотел отпускать.
— У вас есть какие-то домашние обязанности?
— У меня?! Никаких. Абсолютно. Более того, если я вдруг захочу что-то сделать, она мне не позволит. И тут же все сделает сама. А я особо и не рвусь.
— Скажите, вы уже готовитесь к своему юбилею?
— Готовиться надо загодя. Еще три года назад я сделал роль, она достаточно емкая — князь К. в спектакле по Достоевскому “Дядюшкин сон”. Я решил, что в восемьдесят лет уже нельзя сидеть в ложе так же, как я в семьдесят сидел. А все ко мне выходили и поздравляли. Я должен сделать что-то сам, чтобы люди поняли, что я еще что-то могу.
— Как вы поддерживаете форму?
— Стараюсь следить за собой. Это не значит, что у меня нет своих болячек. Но все, что я умел делать в сорок лет, я и сейчас умею. У меня дома есть беговая дорожка. Утром пробегаю на ней положенное расстояние, делаю упражнения.
— В последнее время в кино для вас появилась новая ниша — аристократические бандиты. Откуда вы знаете их повадки? Есть на кого смотреть?
— По-моему, я сам внутри бандит. Зачем мне еще смотреть на кого-то? Это шутка, но мне не надо глазеть по сторонам, у меня все есть внутри. Да я и сыграл-то всего две такие роли: “Не будите спящую собаку” и “Классик”.
— А вы всегда были законопослушным гражданином?
— В основном да. Когда я нарушаю правила дорожного движения, милиционеры меня останавливают... Но тут же отпускают.
Покидая ректорский кабинет, я пытаюсь отпустить неуклюжий комплимент: мол, тут все пропитано духом Театра, пахнет старыми книгами, старой мебелью... Глаза Этуша расширяются, левая бровь ползет наверх, и он прерывает мою пафосную речь: “Это пахнет мной!”
Слово “старость” и человек с таким чувством юмора — несовместимы.
