Нововведение на фестивале в Юрмале, требующее не только от конкурсантов, но и ото всех приглашенных звезд «живого пения», стало в этом году главной новостью, затмив светские и околомузыкальные интриги, всегда доминировавшие на «Новой волне». Уже даже не важно, что не было сумбурной (потому и не было) красной дорожки, не приехали Басков, Киркоров и Ротару и пр. и др. Зато звездой живого звука в этом году становится… Борис Моисеев! Мы привыкли к конкурсантам, поющим вживую, но еще не привыкли к отечественным звездам, делающим то же самое. Композитор и отец-основатель конкурса Игорь Крутой в обширном интервью «ЗД» объяснил, зачем он ввязался в такую зыбкую, по нашим меркам, историю. Разумеется, мы не смогли не коснуться и других событий: громкой «отставки» соратника г-на Крутого и второго отца-основателя «Новой волны» Раймонда Паулса. Выяснили также, что диктат радиостанций убивает музыку, вспомнили, как Юрмала чуть не переехала в Сан-Ремо, узнали, почему «Евровидение» шарахается от «Новой волны» как черт от ладана, и много другого…
— Есть некий символизм в том, что фестиваль в этом году проходит на обломках старого театра, где и начиналась вся история конкурса. Реконструкции и обновлению подверглась и сама «Новая волна»…
— На самом деле мы просили перестроить новый зал. Но он как стоял, так и стоит. А реставрируется старый, который является памятником архитектуры. Не важно, дойдет ли дело до нашего зала. По-любому это «намоленное» место, где каждый стульчик, каждая деталь сцены, каждый кирпичик уникален. Когда выступаешь на этой площадке, то поддаешься общей атмосфере этой необычности, одухотворенности.
— Странновато слышать столь высокопарный слог от человека безусловно творческого, но все-таки давно заматеревшего в шоу-бизнесе…
— Это есть и во мне, и во всех тех, кто приходит на эту площадку, это ощущение передается всем, как ни странно. Главное, что оно есть у конкурсантов, которые сюда вышли при этой непогоде, пропустили через себя атмосферу зала, атмосферу Юрмалы и сразу по-другому зазвучали, по-другому запели, задвигались. Произошла метаморфоза.
— Все обсуждают новое правило — обязательный живой звук для всех, а не только для конкурсантов. Теперь у иных звезд на лицах во время выступления сплошная гримаса мучения. Первые результаты вызвали у наблюдателей много иронии…
— Мы действительно дошли в определенном смысле до ручки. Как героизм рисуем то, что на Западе, например, является профессиональной нормой жизни и творчества. Как будто не спеть, а бочку уксуса кому-то предлагается выпить на сцене. Но это момент истины. А то было странно: конкурсанты должны были петь вживую, а звездные артисты могли и под фонограмму. Мы еще в прошлом году объявили, что следующий сезон у нас будет вживую. Да, созревали долго.
— И что стряслось, что созрели?
— Ничего не стряслось, просто пришел час, когда мы поняли, что технически это возможно. В этом году мы пошли даже на то, что вечер Агутина будет не просто с пением вживую, но и с живым оркестром. И все идет к тому, чтобы все выступления шли с живым аккомпанементом, включая конкурсантов.
— Не станет ли тогда конкурс стилистически чрезмерно консервативным?
— Станет. Современную танцевальную музыку невозможно играть оркестром. Будем искать варианты, что-то, возможно, будет прописано заранее, отдельные сэмплы, партии, но зато есть к чему стремиться.
— А разве прежде не было технической возможности, чтобы петь вживую?
— Объясняли так, чтобы оправдать «фанерность»: мол, когда идет концерт-съемка, то для более профессионального показа по телевидению лучше петь под фонограмму, чтобы сигнал был лучше. Сейчас мы пришли к тому, что будем рисковать.
— В этой ситуации самым счастливым человеком должен быть Раймонд Паулс, который всегда ратовал за живой звук. Тем не менее пикировки между вами закончились его уходом, которым перед этим маэстро долго грозил, и новой порцией его претензий. В ответ ты сказал, что он обиделся из-за того, что потерял в банке миллион долларов…
— Полтора миллиона, и не долларов, а евро.
— Этот банк имеет какое-то отношение к «Новой волне»?
— Нет, кроме того, что хозяин банка — русский по фамилии Антонов. Но не Юрий!
— Милая шутка! А что тогда происходит?
— Не хочу много акцентировать внимание на этом вопросе. Ну не хочет он. Захочет — вернется.
— Характер, темперамент? В чем причина вечного паулсовского бунта?
— Это такая история… Больше имиджевая, на мой взгляд. Я уже очень много сказал на эту тему. Хочу поберечь его самолюбие.
— Тем не менее Раймонд — один из отцов-основателей «Новой волны»…
— …И остается им. У нас сохраняются нормальные человеческие отношения. Дверь открыта. Ему решать.
— Насколько все-таки ваши противоречия серьезны?
— Они не принципиальны. Это такая легкая игра. Он уходил [из конкурса] лет семь. Из двенадцати. Милые бранятся только тешатся. И всегда мы приходили к тому, что он будет участвовать. Я ему всегда говорил: Раймонд, если вам не нравится, то давайте вместе и закроем конкурс, раз мы его вместе открывали. «Нет-нет, он нужен», — всегда отвечает он на это. Ну а потом он высказался по радио. Понимаю, что его спровоцировали — вы же, журналисты, способны на многое. А из него все и полилось, и заплыл он за буйки. Ну не важно. Он уважаемая фигура, личность, музыкант, композитор. Еще раз повторю: если захочет вернуться, он вернется.
— По сути его претензии: мол, у конкурсантов нет будущего, а сам фестиваль превратился в «тусовку Крутого». Что можно ответить на это?
— Я очень внимательно отношусь к прессе. И очень внимательно отношусь к претензиям разных людей, в том числе Паулса. Написали несколько раз, что Крутой под свой день рождения «сделал тусовку», то есть «Новую волну». Вот и не будет больше дня рождения на конкурсе. 28-го [июля] все заканчивается, и я улечу, чтобы до полуночи меня уже здесь не было. Я реагирую, прислушиваюсь. Буду рад, если от этого всем теперь станет легче, проще и веселее. Сказал Паулс и о том, что я раскручиваю свою дочь на этом конкурсе. Во-первых, это неправда, а во-вторых, если бы она и могла здесь быть, то теперь ее уже здесь не будет точно. Что он еще сказал? Что значит «тусовка Крутого»? Все хиты, которые появляются у нас в музыке за сезон, — здесь. Все молодые артисты, которые появляются, — тоже здесь. К сожалению, их появляется не так много, как ни жаль. Время такое — безрыбье. Тяжело появляются большие песни, новые имена. Есть объективные причины, субъективные, корпоративные интересы — в том числе разных радиостанций, телеканалов, которые не заинтересованы в раскрутке новых песен, артистов, а заинтересованы только в том, чтобы уже известные и популярные артисты плавали в бассейнах, боксировали и прыгали с парашютом, желательно нераскрывшимся. Вот в этом они видят свой рейтинг. А что поют, как поют — это уже мало кому интересно.
— А разные шоу талантов? Разве они не инструмент поиска новых имен, не движение в направлении, о котором ты говоришь?
— Какое движение? Куда? Берется формат, тот же «Голос», поются чужие хиты. Абсолютно ресторанный вариант.
— Но разве при этом не раскрываются молодые таланты?
— А как они раскрываются? Что с ними происходит дальше? Где эти имена?
— Но и с «Новой волны» не все яркие участники гарантированно уходят в звезды.
— Не все. Но те, кто сложился и состоялся как артист — а это все-таки не единицы! — хоть как-то обновили кровь и оживили жизнь шоу-бизнеса.
— Ты лично чувствуешь ответственность за конкурсантов и их дальнейшую судьбу?
— Конечно.
— А зачем тебе это? То же «Евровидение» никакой ответственности за будущее своих участников не несет и вообще по этому поводу не парится. И все счастливы.
— Я говорю просто о своих личных ощущениях и, если хочешь, определенной миссии. Оттого что вырвались в звезды Ирина Дубцова, Полина Гагарина, Ваня Дорн, Сережа Лазарев, Джамала, Тина Кароль, Доминик Джокер и другие, мне приятно. Это доказывает, что наш проект не зря существует, он дает новые имена. Они все потом приезжают сюда как в родной дом. Для них Юрмала как безоговорочная часть их жизни, судьбы и карьеры. Тот же Ваня Дорн признавался мне: мол, участием в таких проектах, говорит, я уже отталкиваю свою публику, но для меня «Новая волна» — это святое. И приехать для него сюда всегда почетно.
— Ну кто же откажет Крутому?
— Брось! Под дулом автомата сюда никто никого не гонит… Басков недавно встретил мою жену в Нью-Йорке, они пошли пообедали. Он ей говорит: «Я бы, Оля, с тобой роман закрутил, но этот топор российского шоу-бизнеса…».
— …Типа отрубит все причиндалы?
— На самом деле самое грозное, что во мне есть, это моя фамилия… С чем пробиваются другие? Появились, скажем, «Градусы» и пробились, у них хиты есть. У Гагариной есть хиты, особенно после контракта с Костей Меладзе. У Доминика Джокера хиты. У Тимати хиты, и уже на европейских радиостанциях звучат. Да, все эти ребята — с моей «фабрики», с Юрмалы. Но когда муссируют тему «тусовка Крутого» и все такое, я недоумеваю, потому что дело не в чьей-то тусовке, а в том, что у одних артистов есть хиты, а у других нет. И только в этом вопрос.
— Не перерос ли ты сам масштаб и формат своей «Новой волны»? Не пора ли валить с проекта, как это сделал тот же Раймонд?
— Это не упрямство и не творческая — или не творческая — шизофрения. Нет. Это мое лицо. Двенадцать лет назад я взялся за это дело, а я не привык бросать свои дела. Если год не удался, значит, пострадало и мое лицо. Значит, надо исправлять, а не избавляться от лица. Это и невозможно. И дело не в том, что я занимаюсь действительно большими проектами — не только Хворостовским или Фабиан. У меня хватает работы: я написал музыку и занимался продакшном открытия и закрытия Универсиады, пишу музыку к фильму режиссера Виктора Бортко «Душа шпиона», в работе второй альбом с Ларой Фабиан. Это все большие проекты, и ты прав в том, что «Новая волна» для меня вовсе не насущная история, но это как пристрастие, как идея. Я буду и дальше тратиться и тратить: и силы, и душу, и средства.
— Если говорить о роли эстрадных конкурсов в судьбе и карьере артистов, то каково КПД «Новой волны» в сравнении, скажем, с «Евровидением», с которым вас чаще всего сравнивают?
— Мы ведь в основном обсуждаем только российских исполнителей. А есть еще участники из других стран — и дальнего, и ближнего зарубежья. Многие из них возвращаются к себе — в Казахстан, в Украину, в другие страны — подлинными героями после участия в конкурсе. Тина Кароль стала заслуженной артисткой и получила квартиру. Когда победил грузинский дуэт Georgia, они получили в подарок по джипу, по квартире. Их встречали как национальных героев, как победителей после какого-нибудь чемпионата мира. Люди в Тбилиси вышли на улицы толпами с флагами, транспарантами, здравицами. Индонезийца Санни Сандору осыпали пятью национальными музыкальными премиями после возвращения из Юрмалы. И таких примеров много. Не могу сравнивать с «Евровидением», но после «Новой волны» каждый призер имеет какую-то свою интересную историю у себя на родине, и по рейтингу и по карьере — огромный успех. Просто для нас заметнее те, кто выходит на русский рынок.
— «Новая волна» — единственный, пожалуй, конкурс на постсоветском пространстве, который так или иначе сравнивают с «Евровидением». Льстит ли тебе это сравнение и насколько оно обоснованно?
— Это, конечно, плюс, но я не впадаю от этих сравнений в щенячий восторг. «Евровидение» — это признанный европейский конкурс, который транслируется на все страны. У нас такой трансляции нет. У них все-таки больше конкурс песни, у нас — больше конкурс исполнителей. Более того, я выходил на организаторов «Евровидения», предложил им сыграть на этом различии и сделать на континентальном уровне две дополняющие друг друга истории. Но они отказались. Мне показалось, что они увидели в нас конкурентов, а не партнеров.
— Лично я нахожу у «Новой волны» больше сходства не с «Евровидением», а с другим известным конкурсом локального масштаба — в Сан-Ремо в Италии. В позапрошлом году, кстати, когда у вас были трения с руководством Юрмалы, ты признавался, что вас звали переехать всем табором в Сан-Ремо. Это еще актуально?
— Тогда случилось стечение обстоятельств. Действительно, серьезно стоял вопрос — продолжать ли сотрудничество с Юрмалой, и в этот момент проходил очередной конкурс в Сан-Ремо. Мы выгрузились там всей нашей делегацией, и нас принимал мэр города. Оказалось, он многое знает о «Новой волне» и выразил готовность принять ее у себя. Чтобы подчеркнуть, насколько сильно было это желание, он даже пошутил — сказал: будете ездить везде, где у нас висят «кирпичи». Это была, конечно, фигура речи, но призванная показать, насколько серьезно они были готовы обсуждать этот проект.
— Думаешь, этот мэр был воодушевлен творческим порывом или ему просто мерещились миллионы русских нефтедолларов, которые он предвкушал в контексте большого русского поп-фестиваля с богатой публикой?
— К сожалению, думаю, последнее. Ему уже представлялись вереницы яхт, которые выстроятся в местной бухте, и полные русских гостей казино и рестораны.
— Самой большой неожиданностью стало участие в обновленном «живом» формате «Новой волны» Бориса Моисеева. Поначалу трудно было понять, как на это реагировать: то ли в шутку, то ли всерьез…
— А я аплодирую Боре. Я смотрю, как он, пройдя через испытания и личную драму, каждый день теперь занимается самосовершенствованием. Это настолько поразительно, трогательно. Я бы ему вообще Гран-при отдал! Он как бы заново стартует и совершенно с другой для себя позиции. Когда он захотел приехать на «Новую волну», я ему прямо сказал: «Боря, извини, но у нас в этом году будет только живой звук». А он ответил: «Я буду петь, я позанимаюсь». И он готовился к этому выходу, занимался четыре месяца с педагогом. Это настоящий поступок — человеческий, профессиональный. Это преодоление обстоятельств, которые сложились в его жизни. Очень мужественный шаг. Я буду за него болеть больше, чем за всех других вместе взятых.
— С другой стороны, а зачем вся эта истерия по поводу живого звука? Имею в виду не «Новую волну», а в целом: какие-то гипертрофированные дискуссии, законы, публичная нервозность. На Западе, кажется, к этому проще относятся. Та же Мадонна на своих турах вовсе не чурается фонограммы, и не одна она…
— Если на сольном концерте артист поет под фонограмму, там это расценивается как хулиганство. Если бы прошло официально, что Мадонна где-то пела под фонограмму на своем шоу, то все зрители получили бы назад деньги за свои билеты. То, что лишили в свое время, лет 15 назад, премии «Грэмми» дуэт Milli Vanilli — тоже факт: доказали, что они пели «под фанеру», и забрали «Грэмми» назад. Там отношение к профессии, конечно, гораздо более честное. Посмотри, Лана дель Рей могла же не отменять концерты из-за проблем с голосом, а включить фонограмму. Но она отменила. Потом отработала.
— У нас тоже есть похвальный пример — Григорий Лепс, дай бог ему здоровья. К счастью, на одну песню на «Новой волне» голоса ему хватит. Я же хочу пожелать еще долгого плавания на гребне «Новой волны» и чтобы никто ни у кого не отбирал призов за пение под фонограмму…
Юрмала.
