— Юрий Петрович, вы запретили к показу 8 спектаклей — причем не фрагментарно, а целиком. Это окончательное решение?
— Конечно. А что же? Они играют, меняют мизансцены, вводят артистов…
— Но почти два года Таганка играла ваши спектакли, и вы не вмешивались. Может быть, какой-то конкретный повод послужил причиной? Конкретный спектакль?
— Ну, например, «Владимир Высоцкий»… Они вводили в спектакль людей, которые не могут хорошо это делать. Поймите, ведь когда они играют что-нибудь, это все равно связано у зрителя с моим именем. И даже мне упреки делали зрители: «Что же вы не запретите?..» Да, я отошел, не хотел вмешиваться, но столько было мне звонков от людей, которые выросли на моих спектаклях, что этот шаг надо было сделать. Как бы грустно и трагично ни было. Они даже не имели такта, когда-нибудь мне позвонить и спросить.
— Я понимаю вашу обиду. Но если бы они, как вы говорите, позвонили и спросили вашего позволения что-то изменить в спектаклях, то стали бы вы с ними разговаривать?
— Ну зачем мы с вами фантазируем? Во-первых, очень важно, кто позвонит. Если бы позвонил тот, кто оскорбил, — не только меня, но и жену мою… Во-первых, я не вор, так же, как и она. Жена моя вообще иностранка — куда ей деваться с этим оскорблением? В суд, что ли, наш? Она не может подавать, она из другой страны. Это полное безобразие — их же распустили, они делали что угодно. Тот же Дмитрий Высоцкий (молодой актер Театра на Таганке, не путать с Владимиром Высоцким) взял и, видите ли, в Италию поехал. А он ряд ролей больших играл. И я срочно вводил других артистов, допоздна репетировал.
— Но Валерий Сергеевич Золотухин говорил мне еще осенью, что он звонил вам и разговаривал с вами... по телефону.
— Золотухин? Не звонил после этого. Это все его фантазии, а если бы он позвонил, я не стал бы с ним разговаривать. Вы себе представить не можете, как он вошел по-хамски ко мне в последний раз. Бумажками тряс... Но не хочу — он сейчас в ужасном положении. Что я буду с ним сводить счеты? Он болен, не хочу я говорить...
Это такие вещи... Так сразу прощать нельзя. Ну как вы сами не понимаете — ведь исподтишка все... Даже наши чиновники крупные сказали мне: «Отца не выгоняют из дома». Значит, им можно!
— Тем более, Юрий Петрович, это второй случай в вашей жизни.
— Конечно, с Губенко была история — исподтишка.
— Выходит, что и вы их распустили?
— Получается, что всю страну распустили, раз никто не хочет работать. Кто виноват? Это ленинское «кто виноват?»…
— А может быть, артисты боялись вам позвонить? Совестно?
— Чего они боялись?.. Они ничего не боятся. Они же распущены — посмотрите, что в Большом театре творится. Говорят же начальству: пока вы не сделаете все нормально, как это есть во всем мире — контрактная система, — все так и будет. Есть волшебное слово «контракт». И там все написано. А артисты оскорбляют режиссеров, худруков, а потом подают в суд, и их восстанавливают. Я обращался к высокому начальству и говорил им, что вы погубите все театры, если не введете контракт. Но ведь не слушают практиков, которые работали всю жизнь. Неужели весь мир глупее вас?..
— Когда контракт с актером расторгают, то, оказавшись на улице, он не защищен законом, не имеет пособий, хоть каких-нибудь социальных гарантий. Законодательной базы нет не только для актеров — для всех.
— Почему же мы такие сердобольные? Всегда была актерская биржа. Я же помню, я очень старый человек. Ведь распустили их, они перестали работать. Не только артисты — никто не хочет работать серьезно. Значит, он не растет ни черта, он склонен халтурить. Ну почему же вы не слушаете практиков, которые всю жизнь занимаются этим делом?!
— Интересно, а как выглядела биржа на вашей памяти?
— Я помню: артист записывался, ему предлагали места. Раз предлагали, второй, а потом, если отказывался, уменьшали выплаты. Я уже точно не помню, здесь надо документы поднять. Но я не за восстановление биржи — зачем? Например, я всегда был на контракте, а все они — навсегда. Кто так работает?
— Через год исполнится 50 лет Театру на Таганке. У вас есть желание переступить его порог? Вернуться?
— В таком виде — нет. Зачем? Вы представляете, чтоб я туда пошел?..
— Я представляю, что это может быть при определенных условиях с вашей стороны.
— Ну, конечно.
— При каких?
— Ну, вот обратятся ко мне высокие господа, я им и скажу. Если они сами не понимают. Вы знаете, когда им надо, они быстро находят. Потом, на эту тему я говорил в очень высоких сферах, довольно подробно. И говорил все, что считаю нужным, о построении репертуарных театров. Что вы хотите: на Станиславского артисты писали! Один только не писал человек — Качалов, а остальные писали. Сталину писали, да я не знаю, куда писали. Дело же не в этом. Вот обратятся высокие начальники, тогда мы будем думать, чего делать.
— Возвращайтесь, Юрий Петрович!
— Так нельзя возвращаться. Вот вас оскорбили, облили, а вы пришли: «А вот и я явился, давайте работать». Ну, не бывает так!.. Мужья с женами расходятся. Как говорил Островский: «Чего только не бывает на свете».
— И все-таки запрет на игру восьми спектаклей — ведь это для вас серьезные финансовые потери. То есть вы лишаетесь авторских отчислений за инсценировки.
— Да, потери, и мы идем на это. Это о чем-то да говорит — что я все-таки честный человек. Раз испортили мне — так я и не хочу, чтобы пользовались моим именем.
