— Здравствуйте, евреи! — это приветствие прозвучит за три с лишним часа много раз и вызовет смех в зале. Подобное обращение к русским или татарам вряд ли вызовет такую реакцию. Еврейский же вопрос для мира и особенно России — совсем другое дело. Тут за милыми деталями и спецификой речевых оборотов, например, как в Одессе, мощным контекстом встают скорбь, история, войны, погромы, геноцид... Да и не про колоритную южную Одессу пишет в своем пятикнижье Григорий Канович: его герои из маленького еврейского местечка Мишкине в Литве, из которого они на повозке едут в центр мира — в Вильнюс!
Дорога — бесконечная, дальняя, через непроходимые леса («И зачем евреям леса?» — слова возницы Шмуле). И застывшая, точно вкопанная, на месте сама эта поездка — ни скрипа колеса, ни ржания лошадей, ни намека на первую скорость, хотя современные технологии в театре позволяют разнообразно изобразить путешествие из пункта «А» в пункт «Б». Нет, Римас Туминас отказался от какого бы то ни было движения: намерение он перевел в метафору — мощную, актуальную, российскую.
— Понимаешь, они все топчутся, топчутся на месте, хотя сами думают, что едут, — скажет он мне в каком-то отчаянии после спектакля. — А надо ехать, несмотря ни на что! Надо что-то делать, делать, а не только говорить. Это и актеров касается, и страны, и всех.
На большой сцене вахтанговского он выстроил странный мир, с простой, но конкретной историей. Из странностей — коза, зависшая на стене над сценой с растопыренными четырьмя копытами вперед. На одном — носок шерстяной, на другом — туфель черный. В роли домашнего животного выступает артистка Рутберг. На сцене же обшарпанные тумбочки — это кладбище с могильными плитами и положенными на них, согласно еврейскому обычаю, камнями вместо цветов. Эфраим Дудак (в этот день играл Сергей Маковецкий) сам как неживой — и от старости, и от прожитых лет.
Ему сообщают, что его единственный сын в Вильнюсе стрелял в генерал-губернатора, ранил того в руку и ногу и теперь ждет суда. Полумертвый старик вместе с двумя другими евреями — крикливым возницей Шмуле (играл Евгений Князев) и эксцентричным бакалейщиком Авнером Розенталем (Виктор Сухоруков) — отправляется повидать сына. Может быть, в последний раз — кто знает. Вот и все. А дальше — дорога, без движения и конца.
Свою дорогу Туминас подчинил строгой вертикали. Что бы ни происходило в долгом пути евреев, остается образ вознесения. Прежде всего за счет декорации Адомаса Яцовскиса его конструкция впечатляет: это даже не повозка, а странное нагромождение, кажется, всего, что есть. Но не ищите здесь шкафа или, скажем, кровати — что-то большое, угловатое, необхватное и старое, оставляющее осадок горечи, того и гляди рухнет. И ржавое все вокруг. Причем металл по стенам не состаренный в мастерских театра — ржавые листы искали в экспедициях по свалкам Москвы и области.
Вообще, новая работа Туминаса масштабна и сделана с размахом — такие сейчас только в опере. Сходства с музыкальным театром добавляют большие массовые сцены (жители местечка, волки, чума или холера) и хоралы другого постоянного соавтора режиссера — Фаустаса Латенаса. Они вырастают из отчаянного крика, когда жить становится совсем невмоготу, и тогда звук наполняется энергией и оккупирует все ржавое пространство.
Текст Кановича — философский, притчевый, в постановке даже избыточный и произнесенный с малейшим пафосом, что называется, «по школе», обречен на фальшь. Здесь от актеров требуется особый способ существования, иная интонации. Роли трех евреев сложны еще и тем, что на одном мастерстве их по-настоящему не сыграешь — не присвоишь себе чужое несчастье, если запыхавшись прибежишь на спектакль с сериальных съемок и пересядешь в повозку из «Мерседеса». Дорогое авто с материальным благополучием, кажется, ни при чем (не голодать же, чтобы сыграть блокадника), но чувство внутренней сытости в данной истории гарантирует только притворство. А кому нужна деланная притча?!
Не понимаю, как удается Маковецкому играть полное отсутствие в предлагаемых шумных обстоятельствах: его Эфраим вроде со всеми и один, он в повозке и давно не здесь. У него глаза мертвого человека и как будто провалились. На контрасте с ним существует Сухоруков — у артиста это третья попытка войти в ансамбль Вахтанговского. До этого был «Король Лир» и блестящая роль шута — и вот эксцентричный Авнер Розенталь, сыгранный виртуозно.
Это мастера, но настоящим открытием для меня в этом спектакле стал Виктор Добронравов. Его герой — даже не герой, а карикатура, и его особого рода комичность вносит неповторимый колорит в скорбную поездку. Дело не только, какой он и как жестко держит рисунок роли, а как реагирует на партнеров, отзывается на их малейшее движение. Второй сезон и у Добронравова вторая после Онегина блистательная роль.
«Улыбнись нам, Господи» можно считать программным спектаклем не только по его художественным достоинствам. Он, желая того или нет, обозначает тенденцию, которая сегодня становится, может, самой главной — когда важно не только как, но и что говорит театр и художник. Сегодня, когда вокруг слишком много беды (у народов, у отдельных людей), когда все вокруг разваливается (экономика, политическая система, межличностные отношения), театр в том числе занимается разрушением, множит агрессию. А само разрушение возводит в тренд. Приняться же за строительство, объединение — все равно что пуститься в трудную дорогу. А на это сегодня не каждый способен. Эту дорогу осилит только социально ответственный. И тогда ему, может быть, улыбнется Господь.
