Делающая «Контрабас» команда пока даже не вышла на сцену — репетируют в мастерских МХТ. Здесь точно склад мебели из разных магазинов разных времен, а по центру — интересный уголок музыкально-больничного происхождения. А именно: стол, на нем — граммофон с трубой, под ним — пять бутылок в плетеной упаковке. Правее — шкаф, перед размерами которого просто меркнет знаменитый чеховский «многоуважаемый шкаф». Это шкаф-дом, из которого и появляется Костя Хабенский.
Одет чудно, хотя просто — черные брюки, белая с короткими рукавами рубашка, жилет из черной ткани, но всё размера на два больше. Но главное — носочки: они цвета медного купороса, эдакая предательская заплатка на строго-скучном костюмчике. Пока не начался показ, Костя мается в матрасном пространстве — двадцать пять белых в тонкую полоску матрасов вместо обоев на стенах. Костя садится к столу, выставляет по очереди бутылки (в каждой определенное количество воды) и ложкой начинает бить по посуде. «Похоже, «Турецкий марш» Моцарта», — думаю я. Он звучит все отчетливее, но эта гедонистическая музыка никак не вяжется с его видом — Хабенский мрачен, раздражен, в общем, не музыкант, а оголенный нерв. Взял бутылочку, подул в нее, поставил. Взял следующую в руки и начал почему-то хриплым, как при ангине, голосом.
— ...До Моцарта ничего не было. И Брамса не было... Я сейчас даже не берусь перечислить всех, кого не было. И Моцарт об этом не имел никакого представления.
«А что с голосом-то? — думаю я. — Охрип, заболел? Или так для дела надо?»
— Единственный, кто тогда был жив из великих — Бах, но и он... (говорит на пределе связок).
Да, известная пьеса Патрика Зюскинда «Контрабас» вот-вот появится в афише МХТ. Моноспектакль. Километры текста, душу бередящего: в центре человек — весь как наизнанку вывернут. Всё, что его раздирает, мучает, — напоказ. А мучает его собственная несостоятельность — идея не нова и вечна. Команда, которая воплощает «Контрабас», состоит из известных людей: само собой, Хабенский, сценограф — Николай Симонов, костюмы от Марии Даниловой, а вот имя режиссера — Глеб Черепанов — пока не очень известное. В МХТ он сделал пока один спектакль, но очень симпатичный, к тому же детский — «Приключения кролика Эдварда» на Малой сцене. «Контрабас» будет уже на Большой.
Репетиция остановлена. Хабенский закуривает. Гример Таня Шмыкова поправляет высокую прическу актрисе Ольге Ворониной, похожей на русалку — стройная, платье длинное, в пол и всё переливается под светом.
— Вы певица? — спрашиваю ее.
— Певица, — смеется Ольга, а гример добавляет: «Видишь, парик ищем». И вот уже вместо кудрявой копны «певица» примеряет роковое каре. Ей идет.
А в это время герой Хабенского (потому что это уже не он) мечется со смычком от предмета к предмету. Глаза в точку. И каждый предмет он маниакально пилит — по ручке холодильника прошелся, из металлической лестницы смычком извлек звук. Мусоропровод тоже стал объектом звукоизвлечения — гадкий, скажу я вам, звук получился, когда по закрытой крышке пилил. А потом смычок вообще в полет по мусоропроводу отправил. А потом…
Константин вообще очень музыкальный человек, поет в «Трехгрошовой опере», и говорят, что в молодости он играл в какой-то рок-группе. О чем я его и спрашиваю — в какой? А он иронично:
— Каждый, кто когда-то играл на гитаре, мечтал играть в рок-группе.
— Ваш герой, он какой — больной, эгоцентрик, несчастный?
— У него свой космос — не больной точно. В финале каждый будет делать свои выводы.
Новая сцена. Хабенский появляется уже не из шкафа, а из двери по центру. Теперь он в черном пальто и шапочке. Такие носили все советские мальчики: вязаная, цвета некрепкой горчицы и мысочком на лоб. По лестнице вниз он толкает черный футляр, забирается на него — так дети катаются с горки. Сцена практически без слов, скорее пластический монолог угрожающего характера. Угроза исходит от черного пальто, которое Константин пытается безуспешно расстегнуть и в результате стягивает через голову. Но на полпути останавливается и замирает, как всадник без головы. Черное пальто без головы бегает, судорожно хватает рукавами воздух, изредка звуки издает — жуть жуткая. Подкладка на пальто оборванная, и нитки торчат. Всё это в абсолютной тишине, которую он пытается изнасиловать, колотя молотком по металлу. Только потом из граммофона зазвучит разливистый Брамс.
— Правда, что вы играете здесь на всем? — спрашиваю я Константина после репетиции.
— Мы старались, чтобы был живой звук, никакой фонограммы. Фонограмма — только когда ставится пластинка. А так все, что звучит, это звучит у нас в спектакле.
Хабенский относится к редкой породе артистов, которые озабочены не только собственной жизнью. У него есть фонд, который занимается детьми с онкологическим заболеванием мозга, и это главное направление в фонде. А еще существуют студии творческого развития — их по стране восемь. Костя говорит, что они не готовят детей в артисты, а стараются с помощью актерского мастерства, пластики и других дисциплин раскрыть ребят, их творческий и человеческий потенциал. «Чтобы потом они вышли в большую жизнь интересными людьми, чтобы нам с ними было интересно общаться». Константин не просто имя для вывески социального проекта — он в курсе всего, что происходит в фонде, знает всех педагогов — а их 130, — доверяет им и каждое лето в разных городах проводит фестиваль «Оперение». В этом году он будет в Казани.
Но вернусь к «Контрабасу». Вот режиссер Глеб Черепанов. Родился в Таджикистане, рос в Ульяновске, учился в Москве, в Щуке, у Фокина. Говорит, что для него этот спектакль — возможность поработать с большим артистом. Ведь «Костя — лидер в своем поколении».
— А вы его выбрали или он вас?
— Я выпустил в МХТ свой первый спектакль, и мне предложили продолжить сотрудничество. А тут как раз возник Костя, который, как выяснилось, очень давно хотел сыграть эту пьесу. Никакого приказа не было. Просто летом прошлого года мы встретились с ним, поговорили — и все началось.
— А вы видели «Контрабас» в Сатириконе, в замечательном исполнении Константина Райкина? Сравнения же будут неизбежны.
— Меня все спрашивают об этом, но я, к счастью, не видел спектакль — он не идет в Москве, даже в Интернете не видел куски, так что я свободен от соревнования. Просто взял пьесу и начал делать. Эта история — о гибели таланта. О том, как человек, занимаясь не своим делом, проживая не свою жизнь, живя с чужими, а не своими людьми, теряет себя. Это прежде всего история неразделенной любви — к музыке, инструменту, женщине, ну и так далее.
— У Зюскинда — это монопьеса, а вы все-таки вводите в действие некую певицу, ей вон парик ищут. Она существует с героем в диалоге?
— Она не очень много присутствует на сцене. Но ее появление — это сюрприз. У нас в спектакле есть еще персонажи, не живые — предметы и вещи, с которыми Костя взаимодействует.
— Типа мусоропровода?
— Ну да. На сцене его окружает целый мир, он не один. Вот художник пришел, он вам все и расскажет о «партнерах» героя.
Художник Симонов, замечу, замечательный и с большой фантазией.
— Николай, почему основной элемент твоей декорации — матрасы?
— Во-первых, это еще не вся декорация, на сцене будет многое по-другому. Во-вторых, мы точно шли по тексту Зюскинда, а у него написано, что герой потратил чуть ли не все свое состояние, чтобы обить квартиру звуконепроницаемыми панелями. Как студию. Понятно, что он контрабасист, работает в оркестре и деньги у него небольшие, поэтому у нас он все украл, все притащил из театра. Человек здесь проживает жизнь и здесь ее заканчивает. Все предметы мы долго подбирали, здесь практически все музыкальное.
— Даже шкаф? Он такой огромный!
— Где ты видела шкафы такого размера? Он тоже у нас живой. Но главная декорация здесь — Костя Хабенский.
Хабенский затушил сигарету. Подошел к черному футляру. Ну, думаю, наконец достанет инструмент и сыграет. Он открыл футляр, а там — матрас.
