Идея развернуть действие каждой из семи картин оперы в разных исторических эпохах была реализована Юрием Александровым еще четырнадцать лет тому назад: фестиваль «Золотая Маска» показал постановку «Санктъ-Петербургъ Оперы» на сцене РАМТа. Изумленные зрители увидели Лизу в костюме медсестры времен Первой мировой, Томского и Чекалинского, нюхающих кокаин, и, наконец, Иосифа Сталина, являющегося на бал вместо Екатерины Великой. Признаться, было ужасно смешно — настолько, что автор этих строк был выдворен из зала за неприличное поведение. Поскольку годы ничуть не сказались на чувстве юмора, на премьеру в «Новую оперу» я шла со страхом: вдруг опять придется с позором покинуть зал? Но не тут-то было. Буквально с первых тактов увертюры оркестр под управлением маэстро Александра Самоилэ увлек страстностью, внутренним напряжением и очень точно выбранным эмоциональным градусом. Картинка при всей своей эпатажности не противоречила музыке: огромная скульптура Амура и Психеи из Летнего сада, группа молодых людей — по виду заговорщики-бомбисты начала ХХ века — окружили мертвое тело, прикрытое зеленым сукном, каким покрывают столы в игорных домах. А дальше все почти традиционно: гуляние в Летнем саду, милые дети со своей военной игрой, идиллический хор в льняных одеждах — и, как кульминация сцены под кодовым названием «Россия, которую мы потеряли», появление царской семьи с мальчиком, настолько похожим на царевича Алексея, что смеяться вовсе не хотелось. Конечно, все это, как и дальнейшие сцены, перебрасывающие действие то в госпиталь времен Первой мировой, то в сталинский Кремль, то в блокадный Ленинград, то в казино «лихих 90-х», могло остаться эффектным антуражем, в очередной раз демонстрирующим творческие амбиции, которые заставляют оперных режиссеров переписывать сюжеты классических опер и навязывать им свои, чаще всего пустые фантазии. Но в этом спектакле все оказалось по-другому. Образ главного героя соединил внешние приемы, наделил их сквозной линией и придал смысл — неоднозначный и страшный.
Герман в исполнении Михаила Губского не просто странен — он низок, истеричен, безумен. Он отвратительно передразнивает Елецкого (в этой роли великолепен Василий Ладюк — его князь так мил, но так пресен по сравнению с этим психом Германом!). Герман мерзко кокетничает с Графиней, он груб с Лизой (Галина Бадиковская), но вместе с тем как-то извращенно харизматичен. Как ни странно, этот персонаж очень типичен для русского искусства, прежде всего, для литературы, которая исхитрилась не создать за всю свою историю ни одного положительного героя. Впрочем, есть один, да и тот — Идиот.
Графиня в исполнении Александры Саульской-Шулятьевой еще одно важнейшее действующее лицо спектакля. Именно она исполняет пастораль «Искренность пастушки» (на фоне фильма «Свинарка и пастух») на помпезном кремлевском празднике с участием оживших персонажей фонтана «Дружба народов». Следующая за этим сцена смерти — настоящий триллер. Графиня, которая отнюдь не выглядит древней старухой, пытается соблазнить Германа — и это гротескно рифмуется с рассказанной Томским историей о том, как полвека назад она сама заполучила заветные три карты. А сцена с призраком — это уже не триллер, а хоррор, от которого кровь стынет в жилах. Призрак является Герману в казарме блокадного Ленинграда в виде девочки с бантом и красным мячиком в руках. И это снова — не смешно, а реально страшно.
Многое в спектакле вызывает отторжение. Нередко кажется, что режиссеру изменяет вкус, что в своем стремлении рассказать историю распада человеческой личности средствами столь выпуклыми и укрупненными автор спектакля слишком вульгарно троллит первоисточник. Но как ни странно, музыка не вступает в противоречие с действием, обнаруживая вектор, направленный в экспрессионистическую эстетику ХХ века. Более того, спектакль вызывает потребность вновь и вновь поразиться тому шедевру, который вначале создал Пушкин, а затем Чайковский, кстати, переписавший Пушкина гораздо круче, чем Александров — Чайковского.
