Шесть вечера, двор Театриума на Серпуховке п/р Терезы Дуровой: всем раздают голубые пледы — спектакль-то ожидается на улице. А вот, собственно, и необычный походный театр — здоровый морской контейнер, его внешние стенки открыты, приварены узенькие сиденья, садясь на которые проявляешь чудеса акробатики.
Взрослые-детки суют головы внутрь: ага, жилая комнатка с постелью, кухонькой, ванной, многочисленными шкафчиками и даже... детской железной дорогой у самого потолка. Бац — это не сразу все заметили — в ванне-то уже сидит Рон (исполнитель единственной роли железнодорожника, актер Рональд ван Ленте). Кемарит себе, пока громко не врубили музыку... Рон в белых пижамных штанах вылетает с шумом на пол, умывается настоящей водой из настоящего крана, брызгаясь, как довольный кот, и подмигивая тем, кто сидит напротив (а сидели как раз мы).
Ставит чайник на плиту, ищет чайный пакетик — нету, коробочка пуста. Выручает вкусный маленький йогурт. Обычное утро обычного пенсионера, но... что-то удивительное разлито сегодня в воздухе: Рон непривычно суетлив, сейчас точно должно произойти нечто важное.
— Ах да, письма, — Рон по-быстрому натягивает на горбатую фигуру черный, заношенный до дыр мундир железнодорожника, берет из ящика послания (в основном счета да штрафы), — черт побери, хоть на тот свет не дойдут штрафы!..
Рон решает прилечь, в надежде уйти из жизни во сне, — нет, это не его путь. Начинается приступ вдохновения: включает душ — вода весело течет прямо на пол, зритель в оторопи наблюдает за потопом. И вдруг из каждой щели — из-под старых карточек, из рукавов, из шкафчиков — Рон достает по маленькой бумажной уточке. Запускает в ванне, в раковине, в чашечке. Он дико вдохновлен. Пишет на клочках бумаги стихотворение для детей... В какой-то миг бьют часы, игрушечный паровозик с дымящейся трубой свистит на пару с кипящим чайником; Рон понимает, что пора.
Падает на пол черный мундир. За горбом вырастают белые крылья. Герой уносится прочь.
— Рон, как вообще пришла в голову идея столь оригинального спектакля?
— Я и мой режиссер Йелли Схипперс однажды увидели обычный железнодорожный контейнер — длинный-предлинный, как дом, и подумали: а что вообще с ним можно придумать? Вот и родилась мысль этот «дом» очеловечить, разложить на декорации. Позже пришел и образ, который я воплощаю, — некоего горбатого человека, как бы несущего на спине все тяготы жизни. Но в тот момент, когда мой герой умирает, горб превращается в крылья. Идет воспарение.
— Можно назвать спектакль автобиографическим — по чувствам, по эмоциям?..
— «Дом» — не чья-то конкретная биография, нет; просто каждый из нас рано или поздно подберется к финалу, и вот вопрос: с какими глазами нам встречать смерть, с какими мыслями? Надо успеть всему, что тебя окружало, что тебе было дорого, сказать «до свидания»... сказать (говорит по-русски): «ВСЁ, ХВАТИТ».
— То есть уход, показанный вами, — своеобразный идеал прощания?
— Прощаться всегда сложно. Я предлагаю один из вариантов, суть которого в том, что мой герой умирает как ребенок. Он чувствует счастье, прилив энергии. Это ли не замечательно?
— Вы исполняете непростые трюки — например с качелей падаете головой вниз в ванну... у вас цирковое прошлое?
— Я падаю и в ванну, и на пол, и на стол по десять раз за спектакль. Я действительно в прошлом был и жонглером, и акробатом. И все равно после репетиций места живого не было — огромные синяки. Зато теперь, после 220 представлений, мои падения и перевороты смотрятся так легко...
...Еще полчаса детей было не оттащить от контейнера: снимали на телефоны и рассматривали каждую деталь, такой родной микромир забавного в жизни человека.
