За то, чтобы показать балет Крэнко «Онегин» (в названии специально не называется имя главного персонажа, чтоб зрители не перепутали его с оперой) в России худрук Большого Сергей Филин бился в течение четырех лет. При этом правообладателями были поставлены жесткие условия — без их специального разрешения в Большом не могли сделать практически ничего: ни изменить движение, например, плохо ложившееся на индивидуальность какой-нибудь балерины, ни заменить детали оформления или одежды (200 костюмов были доставлены в Большой прямиком из Парижской оперы), ни тем более утвердить составы. Поэтому понятно, какие усилия потратило руководство театра, пытаясь пропихнуть нашу государственную балерину и депутата Госдумы прошлого созыва хотя бы во второй по счету спектакль (поговаривают, что первоначально Светлана Захарова стояла в четвертом). И это для строгого фонда обычная практика. Диана Вишнева, которая вместе с премьером Американского балетного театра (ABT) Марсело Гомесом выступит в премьерном блоке «Онегиных» в Большом вообще только 19 июля, при постановке этого балета в Берлине не попала в премьерный состав вовсе.
К чему такие строгости? Ведь все знают, что Светлана Захарова по праву называется одной из первых балерин мира, и звание это заслужила своим искусством, а не пиаром в телеящике…
Всё дело в репутации. Когда труппа Штутгартского балета под руководством самого Крэнко в 1972 году (а жить ему оставалось лишь год — он умер прямо в самолете, возвращаясь с ответственнейших гастролей в США) приезжала в Москву, балет, поставленный по пушкинскому роману, подвергся у нас разрушительной критике. У советских ведь собственная гордость, и иностранному постановщику, замахнувшемуся на (страшно сказать) «наше всё», было ясно указано его место. Балет сравнивали с развесистой клюквой и порицали музыкальную нарезку из произведений Чайковского, в которой, однако, не было воспроизведено ни единой ноты из оперы «Евгений Онегин». «Без опоры на мелодическую и интонационную драматургию оперной партитуры Чайковского её фабула оборачивается банальной мелодрамой», — писали советские критики. Придирались к элегантной одежде сельских жителей, к лепнине в доме Лариных, да и многому чему ещё.
Надо сказать, что придирались не напрасно. Все эти несуразности присутствуют в балете и сейчас. Приторного лубка вкупе с разлюли-малиной в стиле а-ля рюс тут предостаточно. И все это режет глаз и сегодня, буквально с первых тактов балета. Это и подруги Ольги, пускающиеся в пляс с мужиками в сапогах и косоворотках, и те же поселяне, прощающееся с барином за руку, и подсолнечники в комнате Татьяны, и истерика Ленского, хлещущего Онегина, прежде чем вызвать на дуэль, по щекам, и присутствие сестер Лариных непосредственно на месте дуэли… Но не надо забывать, что этот взгляд на Россию и на пушкинский роман для западного человека в общем-то типичный. Скажем спасибо, что хоть медведи здесь не пляшут …
Разумеется, никакого ощущения «воздушной громады», которая стоит над тобой как облако («и было сердцу ничего не надо, когда пила я этот жгучий зной… «Онегина» воздушная громада, как облако, стояла надо мной» А.Ахматова), после этого «Онегина» не возникает и возникнуть не может. И, например, перенесенный в наше время «Онегин» Бориса Эйфмана гораздо ближе к первоисточнику, нежели эта балетная вампука.
Но… Вампука вообще вещь типичная для балета, а кроме того, глубоко в нем укорененная. Когда смотришь этот балет, всех перечисленных благоглупостей или вовсе не замечаешь, или абстрагируешься от них, воспринимая происходящее на сцене как типичные для этого жанра балетные условности. Смотришь на это, как, например, на Индию в «Баядерке» или Древний Египет в «Дочери фараона». Все эти балеты — такая же вампука, если смотреть на них с одной стороны. С другой — все это шедевры классического наследия.
Ровно такой же классикой наследия, но уже XX века, по справедливости считают сегодня и балет Крэнко. Создан он был ещё в 1965 году (а в 67-м основательно переделан) по образцам советских драмбалетных спектаклей, но намного более танцевален, нашпигован интереснейшими дуэтами с лихими верхними поддержками (опять же в духе советского балета тех времен), а также красивейшими ансамблевыми сценами. Идет во всех крупнейших балетных театрах мира: от парижской «Гранд-опера» до миланского «Ла Скала». Сначала хореограф хотел делать этот спектакль на Нуреева и Марго Фонтейн, как раз на музыку из оперы «Евгений Онегин», и отправился с этим проектом в Лондон. Но там ему сказали, что поскольку существует опера, то у балета с таким названием шансов нет. Значительно раньше танцы к этой опере он в Лондоне, собственно говоря, и ставил, тогда-то и познакомился с пушкинским «Онегиным» впервые.
Балет же поставил в Штутгарте и сконцентрировался на схематичном пересказе любовной истории, совершенно игнорировав абсолютно непонятные для него тонкости «энциклопедии русской жизни». Зато благодаря своим балетмейстерским способностям, а также таланту автора декораций и костюмов Юргена Розе, сумел создать в своем спектакле атмосферу пушкинской эпохи и почувствовать подлинную пушкинскую интонацию — мудрую, лукавую и отвлеченно-ироничную. Сколько тут, несмотря ни на что, прекрасных и поэтичных, близких к пушкинскому роману сцен! В эпизоде именин Татьяны множество превосходных и забавных зарисовок из жизни мелкопоместных дворян. Великолепен и великосветский бал. А отражающая девичьи грезы сцена с зеркалом во «сне Татьяны» своей законченностью, емкостью, поэтичностью и совершенством напоминает «онегинскую строфу». Из зазеркалья к только что писавшей Онегину письмо и задремавшей Татьяне является возлюбленный, и начинается наполненный страстью и эмоциями один из ключевых (всего в балете их три) дуэтов. Сильное впечатление производит и психологически проработанный дуэт в финале балета — выстроенный как бурное драматическое прощание не только с Онегиным, но и с молодостью, вообще с той жизнью, которая больше никогда не вернется. Дуэт этот — настоящая вершина творчества хореографа, признанного сейчас во многом именно из-за этого балета одним из балетных классиков XX века.
Итак, перед нами полноценный трехактный игровой костюмный спектакль со впечатляющими массовыми сценами, где танцовщикам дана полная возможность продемонстрировать свои актерские таланты. Балет кажется просто необходимым репертуару Большого театра, ведь его артисты сумели внести сюда настоящую, а не пародийную «русскую ноту», несколько приблизив балет к первоисточнику.
На кое-какие изменения согласился пойти и неуступчивый крэнковский фонд: Онегин в последней сцене у нас не такой старый (у Пушкина ему всего-то 26 лет), как в западных вариантах, и без идиотских усов. В подлинном крэнковском балете кажется, что с момента драматических событий, закончившихся дуэлью и смертью Ленского, прошло не около трех, как в романе, а добрых полсотни лет: Онегин является на бал дряхлым седым стариком. Характер Онегина (Владислав Лантратов) меняется от сцены к сцене: поначалу холеный денди и закоренелый скептик от скуки и по наследственным делам оказавшийся в глуши, к концу спектакля становится глубоко чувствующим и совершенно чужим («лишним») в блестящем светском обществе человеком. Свои краски нашли в балете Крэнко и Семен Чудин (Ленский) с Анной Тихомировой (Ольгой). А Дмитрий Гуданов и Анастасия Сташкевич (Ленский и Ольга второго состава) вообще сумели сделать из своих партий маленькие шедевры.
По просмотре спектакля становится понятным, почему предпочли представители фонда многоопытной Светлане Захаровой юную 21-летнюю Ольгу Смирнову (кстати, «молодежным» был и первый состав на премьере в Парижской опере). Её Татьяна словно сошла со страниц пушкинского романа. Она воплощение мечтательности, скромности и вместе с тем достоинства и силы характера. В балете Крэнко, понятно, покорять надо не божественными линиями, которые так хороши у Захаровой, а актерской выразительностью, характером и проникновением в суть образа. Все эти качества у Смирновой в наличии, но имеется и существенный недостаток — она несколько холодна. У Александра Волчкова и Евгении Образцовой (Онегин и Татьяна второго состава) в дуэте больше чувственности и подлинности. В заключительном блоке «Онегиных», кроме Вишневой с Гомесом, прогремевших в прошлом году в Нью-Йорке именно с этим балетом, 21 июля ожидается выступление и не менее знаменитого Дэвида Холберга, пропустившего из-за тяжелейшей травмы сезон в Большом, а также (20 июля) штутгартских артистов — которые должны показать, как этот балет смотрится в подлинном виде. Так что в Большом театре и без Захаровой будет на кого посмотреть.
