— Владимир Сергеевич, вы же писали музыку к «Бумбарашу», и там же, на съемочной площадке видели день ото дня непростого 30-летнего Золотухина...
— О нем трудно говорить. С одной стороны, он принадлежит к плеяде великих артистов, вспыхнувших ярко в 70-е годы. С другой стороны, есть у него роли, которые публика в массе своей не видела: самый гениальный его образ Федора Фомича Кузькина был в спектакле Театра на Таганке «Живой» (по повести Бориса Можаева). Это просто фейерверк. Я буквально влюбился в Валеру. И после этого сделал всё, чтоб уговорить режиссера Николая Рашеева, приступающего к съемкам «Бумбараша», чтоб тот вызвал Золотухина на пробы.
— Я не знал, что благодаря вам...
— Ну в значительной степени я на Рашеева «нажал», потому что сочиняя музыку к «Бумбарашу», находился под впечатлением от «Живого». Кстати, спектакль органически схож — весь был построен на русских песнях, частушках, вся сцена была в макетах деревенских крестьянских домиков, — впечатление прелестное...
— Но ведь и Михаил Кононов пробовался на роль Бумбараша...
— Да, к тому же за несколько лет до этого Кононов замечательно сыграл в фильме «В огне брода нет» (тоже о временах Гражданской войны). Но я имел влияние на Рашеева (ему страшно нравилась моя музыка к спектаклю Театра на Таганке «Господин Мокинпотт», Рашеев даже снимал «Бумбараша» под эту самую музыку). Так что использовал всё свое обаяние, чтобы шансы Золотухина превзошли шансы Кононова. И мне это удалось. Дело в том, что это была моя, по существу, первая картина, — и вел я себя куда более свободно, чем потом, когда понял, что композитору неполезно вмешиваться в дела режиссера. Но здесь это получилось.
— Где проходили съемки?
— В Каневе, на Украине. Город на Днепре. Туда мы отправились с Юлием Кимом (автор стихов к песням Бумбараша), буквально спасаясь от лап КГБ. Просто сбежали из Москвы. Юлик же проходил как участник процесса 1972-73 гг. о правозащитных «Хрониках текущих событий» (суд над Петром Якиром и Виктором Красиным). И «Бумбараш» в какой-то степени спас Юлика: потому что на следующий день после выхода фильма появилась статья Тимура Гайдара о «Бумбараше», где нас всех хвалили как только можно... И против этого КГБ идти уже не могло. В титрах же Ким значится под псевдонимом «Ю. Михайлов»: в то время ни одна съемочная группа не могла сотрудничать с могучим диссидентом Кимом под его настоящей фамилией.
— Там же, в Каневе вы и сочини песню «Ходят кони»?
— Ну да, причем сочиняли мы ее для Юрия Смирнова (известный ныне артист Театра на Таганке), он играл роль злодея Гаврилы, — так вот эта песня должна была немного смягчить его злодейскую сущность. Но пришел Золотухин, послушал и сказал, что песня будет его... сразу отобрал у Смирнова.
Ходят кони над рекою,
Ищут кони водопою,
А... к речке не идут,
Больно берег крут.
Ни ложбиночки пологой,
Ни тропиночки убогой,
Как... как же коням быть?
Кони хочут пить.
Вот и прыгнул конь буланой
С этой кручи окаянной,
А... синяя река
Больно глубока.
— Золотухин был очень музыкален по сути своей?
— Невероятно музыкален! Он же окончил музыкальное отделение в ГИТИСе, в общем, был профессиональным музыкантом с ярким стилем.
— В общении легок?
— Сложен. Человек непростой. Обладал по-таганковски разбойничьим темпераментом. Никогда нельзя было знать, что от него ожидать...
— А в чем это проявлялось?
— Мог быть резким. Ну резковатым. Любил проверять людей на вшивость. Да. В разговоре с ним надо было ему соответствовать. Такая натура: если чувствовал по отношению к себе фальшь и неестественность, — не прощал. Становился колючим. Очень. Можно было всего в этот момент от него ждать. Но с нами он дружил. Песня «Ходят кони» (и другие) ему очень нравилась, поэтому мы попали в группу его, — не то что любимцев, — но людей, которых он уважал. Меня он подчеркнуто уважал, а перед Юликом преклонялся. Мы, конечно, провели на Днепре много веселых деньков... нельзя сказать, что это была дружба: Валера был скуп на дружеские проявления. Он несколько боялся...
— Чего боялся?
— Ну он получил всенародную известность после «Бумбараша», и он боялся чрезмерного энтузиазма, с которым его принимали люди. Но с нами, повторяю, у него сложились совершенно равноправные отношения. В конце 70-х Игорь Масленников снимал фильм «Ярославна, королева Франции», и я очень уговаривал Игоря Федоровича взять Золотухина на роль монаха, влюбленного в Анну. Но Масленников — любитель чисто классических типажей — сказал, что «лицо Золотухина на лицо монаха непохоже». Зато все песни, которые мы к «Ярославне» с Кимом написали, за кадром исполняли Камбурова, Боярский и Золотухин. Замечательно он спел!
— А впоследствии?
— Мы с ним часто на концертах выступали. Аккомпанировал ему. Был даже хулиганский эпизод, когда выступая в Ленинграде в большом зале, я вышел на сцену в совершенно нетрезвом состоянии. Мы с Золотухиным спели песню «19 октября»:
На пороге наших дней
Неизбежно мы встречаем,
Узнаем и обнимаем
Наших истинных друзей.
...Доиграл я заплетающимися пальцами. Валера потом меня очень ругал. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь.
— Его киношная биография подарила нам разные образы — и Моцарт в «Маленьких трагедиях», и Филька в «Царе, который арапа женил»...
— Нет, он актер совершенно грандиозный! Находил в каждой роли свою особую, поразительную краску. Это фирменный стиль Золотухина, его ни с кем не перепутаешь... Так, как играл Валера — это было всегда очень ярко, народно и по-таганкински. Он — один из тех, кто пронес ТАГАНКИНСКИЙ стиль до конца. И последние годы мы с ним пересекались: Ансамбль Покровского поставил мой «Солдатский реквием» — это литургия для симфонического оркестра, хора и группы народных инструментов. Целая музыкальная эпопея. Валера очень способствовал тому, чтобы этот спектакль был сыгран в Театре на Таганке. Я его просил принять хоть какое-нибудь участие в этом «Реквиеме», но он уже себе не мог этого позволить — был директором...
— Досталась ему жестокая долюшка взять на себя ответственность за «Таганку» последнего года.
— Это всё было для него очень непросто. Очень. После Любимова, после всех этих скандалов... он, конечно, понимал, что кроме него некому сохранять театр. Во всяком случае, он достойно провел этот год.
— С Эфросом неуместно проводить параллели, хотя того тоже съела «Таганка»...
— Но должен сказать, что Валера был одним из немногих, кто с Анатолием Васильевичем нашел очень лояльный стиль общения. Не смешался с общей массой.
— А он вообще не смешивался с общей массой.
— Он всегда был сам по себе. За это его и выделял Высоцкий. Понимал, что Золотухин — это «свой среди чужих и чужой среди своих». Этот стиль всегда в нем сохранялся. И биография Валеры была такой непростой, такой, подчас, жестокой, что выдерживать всё это было трудно.
— Смерть сына... и многое еще что.
— Конечно. Мог бы еще жить. Мог. Да и в хорошей форме он был всегда... до последнего этапа. Я Валере кланяюсь в пояс. И то, что он сыграл в «Бумбараше», и для меня было потрясающим везением. Мир его праху. И огромное преклонение перед его великим талантом.
