“Давай за жизнь!”
Концерт “Любэ” на фестивале журналисты ждали с особым нетерпением — как-никак это был первый громкий сольник артиста после тяжелейшей операции (Николаю Расторгуеву пересадили почку). Как правило, после столь сложного вмешательства в организм человек восстанавливается по полгода, и то в лучшем случае, а Расторгуев уже через три месяца вышел на сцену с сольной программой, да еще на международном фестивале! За кулисами дежурила дополнительная бригада врачей “скорой помощи”. Слава богу, их услуги звезде не потребовались. “Здоровья вам!” — то и дело доносилось из зала вместо “давай!”, “зажигай!” и прочих традиционных зрительских лозунгов.
Как бы ни было тяжело артисту, отработал он вживую и ни разу за концерт не присел. Однако все движения — принимал ли цветы, передвигался ли по залу — были строго рассчитаны, ведь силы отнимал каждый лишний жест. Но публика все понимала с полуслова, и когда Расторгуев смущенно спросил: “Ничего, что я посматриваю в партитуру? Я немножко… Просто иногда слова забываю. Но это пройдет”. Зал немедленно одобрил его извинения бурными овациями.
Концерт Расторгуева был более приближен к выступлению Валерия Меладзе по своей камерности — ни тебе балета, ни цветовых эффектов. Однако Николай внес в свое выступление куда больше домашнего уюта, дворового духа, его хиты, который каждый знает наизусть, в зале подпевали без надрыва, как будто сидели дома, за праздничным столом. А когда Расторгуев начал “Давай за жизнь!” — зал зашелся в овациях, а к артисту на сцену потекли мужчины с букетами.
“Как вы себя чувствуете?” — рискнул спросить репортер “МК”, перехватив артиста после ухода за сцены. “Достали меня с этим вопросом! — огрызнулся Расторгуев. — Ну как я могу себя чувствовать?” Честно говоря, реакция порадовала: раз нашлась злость на ответ, значит, найдутся силы и на жизнь. Страшнее всего было бы услышать безликое, тусклое “нормально”. У Расторгуева еще хватило запала подняться на импровизированный банкет (на фестивале праздновали день Москвы, именно к этому и был приурочен концерт “Любэ”). Правда, пробыл он там не больше четверти часа. На выходе, отдавая честь, артиста приветствовал отряд ОМОНа, Николай сфотографировался с ними и на машине покинул Витебск.
Анжелика — не порок!
А город остался ждать последнего сольника. О том, кто он и что он, Борис Моисеев напомнил в первую же секунду выступления словами: “Соня отработала, Филя отпел, друг мой Коля тоже уже выступил, я — последний! Вот и думал себе: “Все, сука! Говно будет!” Люди скажут: “Нельзя после Кольки Борю смотреть!” — но я ошибся! Какое счастье! Хлопайте мне, хлопайте, разве вам жалко для Борюсика аплодисментов?” Моисеев волновался недаром: сольный концерт в половине второго ночи — это вообще непросто, а уж быть последним в звездной очереди совсем тяжело. Но зал собрался без копеек под завязку, и люди не пожалели, что пришли: Моисеев показал скорее варьете, чем концерт, но варьете вполне уместное и где-нибудь в “Мулен Руж”. Если подходить строго, то музыкальной программой выступление Бори вообще назвать сложно — микрофоны на сцене носили больше декоративный характер. Особенно забавно они смотрелись в руках балетных артистов, когда те исполняли не просто танцевальные, а по-настоящему акробатические номера. Но номера были поставлены настолько красиво, что даже примирили вашего репортера с исполнением Борей культовой песни Марка Бернеса “Темная ночь”, которая ну уж никак не вяжется с выбранным образом самого Моисеева. Дитя порока сделал ставку на балет — и не промахнулся. А танцор из Франции был хорош и хореографией, и пластикой, и телом.
Кстати говоря, Моисеев был единственный, кроме Леонтьева, кто позволил себе показать новую песню и рискнуть взять в программу сложные драматические композиции, чем откровенно порадовал: все другие артисты кормили публику проверенными хитами столетней давности. А вот номер Бори Моисеева на песню “Юродивый” был разыгран на уровне мировых шоу.
Не обошлось и без женщины, но это была не Людмила Гурченко, а более молодая подружка — по наследству от Филиппа Киркорова Боре Моисееву досталась Анжелика Агурбаш. В программе у Моисеева, как ни странно, она смотрелась куда более органично, чем у Филиппа года три назад. А новая дуэтная песня “Две тени” произвела даже более приятное впечатление, чем совместные с кем-либо распевки того же Баскова. Моисеев планирует присвоить Анжелике статус гей-иконы, отобрав его тем самым — страшно сказать — у самой Аллы Пугачевой!
Фестиваль подходит к концу. Все шесть сольных выступлений оказались абсолютно разноплановыми. Музыкальный спектакль Леонтьева, фонограммная халтура Ротару, поп-шоу Киркорова, камерный, во многом ресторанный концерт Меладзе, дворовые посиделки с Расторгуевым и, наконец, современное варьете Моисеева — все это заставило признать: наши кумиры скорее живы. А смены на горизонте не видно. Впрочем, возможно, какой-то фестиваль в Витебске когда-нибудь и даст построссийскому пространству свежую звезду. И тогда про нее будут говорить: она будет жить долго, потому что родилась на “Базаре”.
Витебск—Москва.
