Все герои этих событий еще год назад, может, толком друг друга не знали и ни о каких мюзиклах не помышляли, но Швыдкой, интуитивно веря в успех предприятия, решил «столкнуть» на постановке «Золушки, 16+» (название уточняется) три таланта: Паулса, Быкова и Астрахана. Ну и завертелось. И стихи, и музыка, и постановочные решения (в виде, скажем, «рублевской стены») уже в принципе есть, остались необходимые доводки, чтоб уже в марте (кстати, в присутствии Паулса) приступить к репетициям с задорной молодой швыдковской труппой.
Мы часы, мы часы,
Нас не слышен ход.
Мы подводим итог всему...
— Ах, какой замечательный номер — «Часы», — восторгается музыкой Астрахан, — впрочем, потребуется еще аранжировка для оркестра, ведь в ТМ всё идет с живым звуком...
«Пугачеву до сих пор никто не перепрыгнул»
Маэстро — за роялем, прогоняет для Астрахана песню за песней, а в перерыве находит полчасика и для «МК».
— Так чем вас увлек Швыдкой, что вы решились взяться за столь необычную работу?
— ...Долгое время я ничего не делал; из последнего — несколько лет назад работал с Евтушенко над песенным циклом «Дай бог». Работой с ним остался доволен, хотя Евтушенко не самый простой вариант, это поэзия высокого класса. Но потом решил остановиться в написании музыки, притормозить: ведь и так занят концертной деятельностью... И вот Швыдкой дает мне стихи Дмитрия Быкова. Они-то и завлекли. Подумал: смогу ли я? Решил попробовать, поскольку немного знаю русский язык... Хотя поначалу отнесся к этому несерьезно, из серии «получится, не получится». Подобрал какие-то песенки... Но в Москве за дело взялись жестко.
— И что, будете переписывать часть материала?
— С появлением фигуры режиссера многое меняется. Это же не будет детская сказочка... И для меня это задача не самая простая. Одно дело просто написать мелодии, другое — чтобы они вышли за пределы спектакля...
— То есть стали хитами.
— Хм, это легко сказать — хитами. Много ли хитов мы видим в последнее время? Да, многие вспоминают мои хиты 80-х годов, но это время ушло. К сожалению или без сожаления. Сейчас надо думать по-иному. И очень хорошо, что Дмитрий Астрахан ко мне приехал: он и стихи мне читает, и поет... Конечно, голос у него не особенно выразительный, но я понимаю, куда он тянет. Потому что он главный. Мы с Быковым на втором плане. Одно скажу: и музыканты и вокалисты должны быть очень сильными. Легко не будет. Я лично очень самокритичен.
— Как-то у вас спросили, снится ли вам музыка по ночам, и вы засмеялись в ответ, сказав, что не принадлежите к таким композиторам...
— Нет-нет. Вокруг классиков, вокруг гениев создано множество легенд: мол, в душе у них бури, молнии, революции... В основном же все были нормальными людьми. И выпить любили хорошо, и другое... А потом садились за инструмент, наигрывали, еще не понимая, что написали что-то красивое. Нет, я против мифов. Единственное, что важно — чтоб у тебя было нормальное самочувствие. И чтоб не надо было думать, где заработать денег на жизнь...
— А вот это, извините, проблема.
— Да, я знаю. Семья, быт, заработки... Конечно, всё это убивает. Хотя классики всё это прошли, мало у кого из них жизнь была розовой. А что сейчас дает консерваторский диплом, в котором написано «композитор»? Ничего он не дает.
— Но вам не кажется, что профессия композитора умерла?
— Нет. Кто сейчас собирает целые стадионы? Все равно музыка. Только песня. Просто хотелось бы, чтобы песни эти были разнообразными, а не похожими друг на друга ради соответствия формату коммерческих радиостанций. К сожалению, особо ярких исполнителей я не вижу — просто нормальные молодые ребята, которые очень быстро исчезают с горизонта...
— Меня, как стороннего наблюдателя, удручает, что на Западе рок- и поп-тусовка активно ротируется, люди ищут новые формы, новые амплуа. У нас 30 лет одни и те же «голубые огоньки» с одними и теми же лицами.
— Ну это заметно по открытиям Олимпиад: смотрите, Англия сделала ставку на своих поп-звезд, а Россия — что правильно в данном случае — на классиков: Чайковского, Стравинского, Свиридова, Бородина. Очевидно, потому, что с российской поп-музыкой трудно выйти на международный уровень. Русская классическая музыка, балет — да, это могучая сила. А поп-культура... Жаль, что мы всё время — хотим этого или нет — возвращаемся к фамилии Пугачевой. Но до сего дня ее никто не перепрыгнул...
— Нет, я рад за Аллу Борисовну, но это нехорошо в глобальном смысле...
— В такой громадной стране каждый год должна появляться Личность... Вон американцы постоянно выдвигают своих на всяческие крупные премии. Но, повторяю, самое опасное то, что в России появляются звездочки, но потом быстро куда-то исчезают. Хотя понятно, что без серьезных финансовых резервов за спиной ты ничего не добьешься. Мы же знаем, что такое видеоклип, запись, аренда студий...
— Не кажется ли вам, что советская эстрада живуча до сих пор благодаря тому, что опиралась именно на классические устои?
— Конечно. Вообще в музыкальном смысле ситуация в СССР была на высоком уровне. Каждая республика — Кавказ, Средняя Азия, согласно разнарядке, — должна была предлагать, взращивать своих исполнителей, что давало большое кадровое разнообразие. Сейчас все от всех отделились, и дело, в общем, заглохло. Скажем, Латвия: она маленькая, артистический рынок ограничен. Его почти нету, мелочь это, а не рынок. Не сравнить с Россией. А потому — что обидно — много людей уезжает в Германию, Англию...
«Так и у Бетховена один-два аккорда!»
— Вот мне интересно, вы никак не пересекались в 70–80-е с параллельным миром композиторов-авангардистов: Губайдуллиной, Шнитке, Арво Пяртом?..
— Нет, абсолютно не пересекались. Те фамилии, которые вы назвали, сыграли, конечно, большую роль в развитии современной музыки. Но к ней мы можем относиться по-разному, как, например, к нынешнему изобразительному искусству. Мне говорят: гениально! гениально! А я смотрю на это и... молчу. Так и в музыке. Самый главный судья — время. Ну почему-то распорядилось оно, что самый популярный композитор сегодня все равно Чайковский...
— И в его случае гениальность не требует доказательств?
— Да дело даже не в гениальности, а во взаимоуважении среди музыкантов. Умные люди говорят так: «есть хорошая музыка, а есть плохая», не разбивая ее на «легкую, эстрадную» или классическую. А не так, что в адрес композиторов-песенников часто бросают упрек: ну что вы там пишете, у вас всего два-три аккорда! Так, простите, и у Бетховена в его знаменитых темах один-два аккорда. Так же нельзя рассуждать!
— Жалеете, что не стали классическим пианистом...
— Немножко жалею. Я не в обиде на себя за то, что пошел другим путем, но... мог бы и по-другому. Впрочем, чтобы стать сегодня классическим пианистом, пробиться на мировой Олимп, надо попрощаться с нормальной жизнью: это по 6–8 часов в день тренировки... Без этого ничего не добьешься: посмотрите, как занимаются японцы, китайцы, корейцы. К тому же нынче никого не удивишь только лишь технической подготовкой. Люди хотят рождения живой музыки на сцене. А пианистов, умеющих это делать, в мире единицы...
— Вы 1936 года рождения: помните войну, бомбежки...
— Да, конечно. Но я бы не трогал эту тему. Ради 20 миллионов минимум погибших. Есть святые дела, и пусть они такими остаются. Да, сейчас легко говорить: а почему то не делалось так, это не делалось эдак… Можно упрекать латышских стрелков за то, что они натворили во время революции 1917 года, можно... Или давайте будем размышлять, зачем отдали Москву в войне 1812 года. Но к истории надо относиться очень осторожно. Война — это трагедия и ужас. Я помню, как по Риге шли пленные, вели людей с этими желтыми звездами. Страшное время…
— Нет ли сегодня ощущения культурного вакуума, не оскудела земля на таланты?
— Одна сторона вопроса: в советское время было неправильно — я говорю о нашем цехе, цехе пианистов, — это существование Госконцерта, невозможность попасть за границу, что делало выезд туда чем-то самым выдающимся в жизни... И артистам не платили тех гонораров, которые те за рубежом зарабатывали. Это была очень большая ошибка. Ведь питерская и московская пианистические школы — это настоящая гордость России, и это не надо было прятать. Запреты привели к тому, что после их снятия все стали уезжать. Это серьезная культурная потеря: русские педагоги теперь работают по всему миру, особенно в Америке. Обидно. Другая сторона: ошибки, допущенные уже в 90-е годы, и в России, и в Латвии.
— А какая, на ваш взгляд, главная проблема в Латвии?
— Конечно, таких ресурсов — я недра имею в виду, — как у России, у нас нет. И самая главная проблема, что нам пока не удалось создать экономически развитую страну. Это плохо, если человек здесь не получает достойную зарплату. Нужен средний класс. Вот в Скандинавии умеют выравнивать уровень жизни. Если ты работаешь — ты сможешь обеспечивать семью, ходить в театр, на концерты. А у нас очень маленькие зарплаты. Что у нас развивать? Всю жизнь мы питались от моря, но и там теперь Евросоюз диктует свои правила... Туризм надо развивать, а для этого надо иметь хорошие отношения с Россией, потому что большинство туристов — россияне.
— Как-то вы обмолвились, что ваши внучки не живут в Латвии...
— Нет, нельзя так сказать. На Западе они учатся. Одна вот закончила учебу... Но здесь нет профессии. К тому же, пока они учатся, они входят в ту среду, в ту атмосферу...
— Внучек вы не отговаривали: только не идите в искусство?
— Нет, они сами не пошли. Все мы видим эти личные катастрофы в творческой среде: как только неустроенность-невостребованность, сразу начинаются алкоголь, наркотики...
— Но вы не хотели поменять место жительства, скажем, на Германию?
— Нет-нет, зачем мне это? Я другого склада — такого крестьянского, латышского мышления. И я терпеть не могу, когда уехавшие начинают говорить от имени той страны, куда они уехали. Будто это они сделали Америку богатой. Ну это же ерунда! Надо ж свою родину ставить на первое место — хотя бы из чувства уважения.
— А сейчас вы часто куда-либо выезжаете?
— Нет. У дочери есть за границей квартира, но я редко куда-либо выбираюсь. У каждого есть свои пунктики, так вот у меня — это Рига.
«Выход на телевидение с одним удачным номером — и все»
— Возвращаясь к профессии: что бы вы посоветовали молодым композиторам, которые только-только выходят в люди?
— Знаете, очень легко впасть в депрессию. Это страшный бич. Вот ты написал, а тебя не играют, выбросили... Надо спокойно к этому относиться: у всех была такая судьба. К тому же всем правит случай: неожиданная встреча с каким-то выдающимся музыкантом может тебе поменять всю жизнь. Кому-то повезло, кому-то нет. Если б я раньше, будучи пианистом, встретил такого маэстро, как Марис Янсонс и, допустим, он предложил бы мне сыграть совместный концерт где-нибудь в Берлине, то моя карьера пошла бы по совсем иному пути. Этого же никогда заранее не знаешь. Поэтому падать духом нельзя. Это главное. И быть в принципе сильным, иначе не пробьешься.
— Когда иной молодой человек прочтет в вашей биографии список личностей, с которыми вам пришлось работать, то может подумать, что все у вас было лучезарно...
— Ну что значит «работать»? Тяжелая фраза. Писали песенки какие-то, давали одному, другому, пели-играли... Тоже случай: выход на телевидение с одним удачным номером — и всё.
— Это с каким же номером?
— Ну, например, «Маэстро» с Пугачевой... Когда песню начали крутить по десять раз в день, эффект не заставил себя ждать.
— Так вас депрессии не посещали?
— Наверное, нет. Я умею переключаться на другое дело. Не чураюсь хозяйства, обожаю на даче что-то делать.
— Я помню ваш рассказ, как у себя на даче — а это было по соседству с Домом композиторов — стучали молотком, починяя крышу, а тут вышла женщина и попросила вести себя тише, поскольку композиторы творят музыку.
— Да, что ж делать, я люблю хозяйство. И именно с этой точки зрения меня дача интересует: всегда есть чем заняться. Это у меня от отца. И трактор на даче есть, траву сам кошу... Всё по дому делаю.
— А с виду вы такой аристократичный...
— Не-е-ет. Никаких слуг, никакой охраны. Однажды решил зайти в гримуборную к Леонтьеву в Кремлевском Дворце съездов перед концертом. Стоят у дверей двое: кто вы? куда идете? Это мне-то! Хотел им сказать, что я сам когда-то его вытащил на сцену... Вы поймите, я не против очень больших денег, которые зарабатывают ведущие певцы. Пусть. Я против показухи, игры на публику: какие-то дорогие подарки, куча телохранителей, безумные дома, наигранные пустые свадьбы — и об этом все говорят... И я держусь от всего этого подальше. Показывают закулисную жизнь этих артистов — страшно же... Зачем это надо показывать? Скромнее надо быть. Надо ж смотреть, что вокруг тебя: люди-то живут неважно.
— Проще отгородиться забором на Рублевке.
— И это неправильно. Надо учиться у такой страны, как Норвегия. Попробуй там только купить дорогой «Мерседес» или как-то иначе выпендриться: там все должны жить примерно одинаково, несмотря на то что ты миллионер.
— Люди на другой эволюционной ступени...
— Ну... В России всегда так было. Помню выставку известных французских живописцев, висят небольшие картинки — и вдруг посреди холст три на четыре метра: оказалось, картину в свое время заказал русский князь. Маленькую ему не надо было...
— И последнее: правда, что 8 марта вы сыграете в Москве?
— Да, я дам концерт для прекрасных женщин. Выйду на сцену без звезд, сам по себе... К тому же очень важно познакомиться с кандидатами-солистами на главные роли в «Золушке», чтобы я мог уверенно работать дальше. А то режиссер дал четкий план, привез, так что в «Золушке» это не будет привычный Раймонд Паулс.
