Молодой музыкант Дмитрий Варшавский тоже откликнулся на этот далекий зов забугорных рок-предков и сварил свой «Черный Кофе», команду, играющую металл, и сразу сумевшую занять на поляне, где уже топталось много новичков, собственную и выразительную нишу — с особенным плотным, прогрессивным звуком и особенной поэтичностью в текстах, что чем-то превращало этот самый «Черный Кофе» в белую ворону жанра. На этой неделе Дмитрию исполнилось 50 лет. «ЗД» поздравила музыканта с юбилеем и порадовалась прекрасному поводу вспомнить легендарную историю и рецепты «Черного Кофе» и хэви-металлического жанра в России.
— Мы появились в очень правильное время, хотя это и было время затишья, — начал г-н Варшавский свое путешествие по волнам хэви-металлической памяти. — Я выбрал для себя этот стиль именно в тот момент, когда у него вообще уже не было никаких шансов. За 70-е годы западными артистами (Black Sabbath, Pink Floyd, Led Zeppelin) были созданы десятки альбомов, ставшие классикой хард-рока, на которые до сих пор ориентируются музыканты. Жанр достиг пика своего развития. А в конце 70-х — начале 80-х стали появляться новые технологии звукозаписи, синтезаторы, музыкальные компьютеры и на смену эпохе хард-рока пришла эпоха диско-музыки, которую стали играть даже многие рок-группы, чтобы остаться на плаву. В тот самый момент, когда напор диско-музыки перевернул все, как раз и появился «Черный Кофе». Я был влюблен в хард-рок, я хотел его играть, начал писать песни, и мне было совершенно все равно, что он уже не в тренде. Мои коллеги усмехались: «Какие гитары? Сейчас в моде клавишные». Я никого не слушал. И все получилось.
— Но по тем временам это был еще и отчаянный поступок в смысле вызова цензуре. «Искусствоведы в штатском» считали, что из всей рок-музыки — и так враждебной, как им казалось, для «советской идеологии, социалистической морали, коммунистической нравственности и устоев рабоче-крестьянского быта» — враждебнее и пугающее всего был именно жанр хард-н-хэви. У вас, наверное, сразу начались проблемы с выступлениями?
— Сначала были. Первые гастроли проходили в Казахстане в 1984 году, в России нам разрешали выступать редко, на Пасху например (чтобы отвлекать советских граждан от искушения отправиться на Крестный ход. Именно по этой же причине консервативное и тухлое Центральное телевидение СССР, например, именно на Пасху «расщедривалось» показывать редкие тогда «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» с фривольным по меркам убогого Совка балетом телевидения ГДР и парой песенок от АВВА и даже Smokie. — Прим. «ЗД»). Но потом произошел новый прорыв. В 85-м году появился собственно термин хэви-метал, которого до этого никто не знал, потому как был только хард-рок. На Западе стали рождаться новые группы, играющие в этом стиле, которые проникали и в СССР. Они потихоньку начали захватывать своей музыкой умы нашей молодежи. В России сложилось так, что, кроме нас, никто не занимался хэви-металом профессионально, не имел ни опыта, ни материала. А я к тому времени уже дал сотни концертов. В 86-м году произошла революция. Начала работать перестройка, и под эгидой московской рок-лаборатории (удивительной организации, созданной комсомолом под колпаком КГБ для того, чтобы держать «под прицелом» неблагонадежную рок-публику. — Прим. «ЗД») можно было давать концерты. Мы начали выступать в Москве чуть ли не каждую неделю, собирать тысячные дворцы культуры. В этом же году я познакомился с замечательным поэтом Александром Шагановым. Мы написали такие песни, как «Владимирская Русь», «Звездный водоем» — те, которые до сих пор являются всенародно любимыми. И когда я появился с новой программой на всех московских площадках, на одно из первых выступлений пришла «Звуковая дорожка». На тот момент она была не просто в авангарде, она была единственным источником информации о популярной музыке. Мы все следили за ее хит-парадами, в которых были упомянуты и рок-группы. «Черный Кофе» получил очень большую поддержку от «Московского комсомольца». Именно после этого о нас узнали не только в Москве, а уже по всему Советскому Союзу, хотя первая официальная пластинка была записана только в конце 86-го года. Тогда меня пригласили на фирму «Мелодия». Они захотели выпускать молодежную музыку и в первую очередь решили издать «Черный Кофе».
— Насколько мне известно, с этой работой не все было гладко. К тому моменту вы ведь уже делали собственные «самодеятельные» записи, незывавшиеся магнитоальбомами, но вам пришлось перезаписываться в студии «Мелодии», что требовал их регламент. В результате качество сильно пострадало, потому как на «Мелодии» не было звукорежиссуры, профессионально понимающей, чем отличается саунд хэви-метала от песни Валентины Толкуновой «Носики-курносики», например. Какие эмоции вы тогда испытывали? Радовались, что выпустили официальную пластинку с «эстрадным звуком», или расстраивались.
— У меня действительно уже был магнитоальбом «Светлый металл», и он уже был популярен. Он был полностью записан живьем и поэтому звучал великолепно. По сути я сделал эту запись, чтобы показать на «Мелодии», как выглядят наши песни, но она, естественно, попала в руки многим поклонникам. Пластинка, которую мы сделали после этого в студии, называлась по-другому — «Переступи порог» — и отличалась от «Светлого металла». Во-первых, на ней было уже не 16, а 8 или 9 песен, в том числе, конечно, «Владимирская Русь», «Звездный водоем» и еще один хит — «Листья». Записать больше не позволял технический формат. Во-вторых, студийная запись, естественно, не передавала той атмосферы, в которой был записан «Светлый металл». На магнитоальбоме чувствовалась живая струя рока, и это очень нравилось слушателям. Когда вышел «Переступи порог», стерильное студийное звучание, контрастировавшее со звучанием «Светлого металла», поначалу было воспринято меломанами скептически. Честно говоря, я и сам был немного расстроен тем, что получилось. Но я предполагал, что так может быть. У нас был очень хороший звукорежиссер с консерваторским образованием, но у него не было опыта работы с группами. Он сделал все, что мог, но не знал тонкостей. Да и особых технологий для записи рок-команд у «Мелодии» тогда не было. И все равно я считаю, что работа была сделана достойно. Спустя какое-то время альбом все-таки оценили, оказалось, что студийное, приглаженное звучание хорошо воспринимают те люди, которые до этого не слушали рок-музыку. А таких было много. У единиц ведь были приемники, с помощью которых можно было ловить волны «Голоса Америки» и «Би-Би-Си», где звучал рок. Пластинка «Переступи порог» в 87-м году заняла первое место в хит-параде «Звуковой дорожки» и в течение года продержалась в топе. А в 88-м начались фестивали «Звуковой дорожки». «Черный Кофе» всегда выступал там. Это было очень здорово и ценно. Мне приятно, что спустя столько лет, в мой юбилей, именно «Московский комсомолец» проявил ко мне интерес. В области музыки вы начали перестройку раньше, чем она началась во всей стране. Много музыки было запрещено, а «МК» удавалось освещать все, что в ней происходило. Удивительно и то, что 14 лет спустя, в 99-м году, когда я вернулся из Америки, первым изданием, опубликовавшим интервью со мной, тоже был «МК».
— Спасибо, Дима, за теплые слова! Но этот интерес был мотивирован не только желанием поддерживать прогрессивную музыку в стране, но и собственно качеством вашего творчества. Почему в итоге вы уехали в Америку, когда в России с рок-музыкой все как бы стало налаживаться, и что заставило вас потом вернуться?
— В 89-м году я выпустил альбом «Вольному — воля», куда вошли знаковые песни на стихи Шаганова, например «Брожу по городу один». Альбом не был принят публикой. Я использовал в нем новые аранжировки, оркестровые звуки, записанные с помощью синтезаторов, и многие поклонники посчитали выпуск такого альбома уходом от стилистики «Светлого металла», чуть ли не предательством, хотя на сегодняшний день он является самым популярным у «Черного Кофе» и даже обогнал по популярности «Переступи порог». Оркестровое звучание на нем было комфортным не только для продвинутых фанатов, но и для тех людей, которые не воспринимали тяжелую музыку. Получилось так, что эта запись примирила разные стили и направления, в ней был синтез симфонической музыки, металла и даже поп-музыки. Но в тот момент люди этого не понимали. К тому же тогда поп-музыка поглотила рок-сцену. Коммунистическая система запретов была сломлена, и музыка превратилась в товар, на котором можно зарабатывать огромные деньги. Очень многие рок-музыканты, отодвинутые эстрадными исполнителями на второй план, в начале 90-х остались практически без работы и без публики. Ситуация была довольно плачевной, делать сольные выступления не получалось. Организаторам было достаточно, чтобы я спел 2–3 песни на сборном стадионном концерте, а мне хотелось выступать, ездить на гастроли. Я не мог изменить ситуацию, а вернуться на маленькие площадки тоже было нереально, потому что андеграунд пропал. Что мне оставалось делать? Я решил, что самое лучшее — поехать в Америку, где я уже к тому времени бывал на гастролях, и восполнить пробел в своем профессиональном образовании, изучить технологии. Так я и поступил. В итоге история затянулась на семь лет. Я много выступал, создал там свою студию, где и записывался. Это был очень интересный этап. А потом я понял, что сделал там все, что хотел, и вернулся в Россию. Тогда оказалось, что за семь лет все здесь забыли, что такое «Черный Кофе».
— Прямо по Пушкину: и старуха обнаружила, что корыто разбито... Что вы начали делать?
— То же самое, что и в 80-е: выступать в небольших рок-клубах для молодежной аудитории, записывать новые альбомы. Я не стал спекулировать на старой популярности и пытаться выступать в каких-то гламурных клубах для сорокалетней публики под водочку и шампанское. Я начал все заново, но уже на другом уровне. Теперь я четко понимал, как все будет развиваться, куда мне двигаться. Было уже легче, чем в 80-х. У меня не было никаких сомнений. Я знал, что нужно время, но все получится. Каждые два года у меня выходят новые альбомы. Сейчас мы работаем над очередной пластинкой, которая выйдет в этом году. Я возобновил сотрудничество с Александром Шагановым. Мне кажется, что мы сейчас переживаем то же, что было и в 87-м: поклонники принимают новые песни так же хорошо, как в свое время принимали «Владимирскую Русь». И хотя мы не избалованы медийным вниманием, люди приходят на концерты и проявляют интерес к нашей музыке.
— По вокалу вас сравнивали с солистом Iron Maiden Брюсом Дикинсоном, а Валерия Кипелова, например, с Яном Гилланом. И всё! Больше никого и ни с кем практически не сравнивали, у нас в стране всегда была проблема с «правильным» металлическим вокалом, хотя групп было много. С чем это связано?
— Я бы не разделял вокал на металлический или какой-то еще. Должна быть просто школа хорошего «неклассического» вокала, а поскольку у нас в стране так сложилось, что, кроме советской песни, не было вообще никакой музыки, вокальная школа была только классической, которая учит человека очень громко петь, чтобы перекрыть голосом оркестр. Это другая история. Когда мы поем в микрофон, дело не в силе, а в качестве и технике подачи. Там работают другие законы, важно умение пользоваться разными резонаторами, выбирать те из них, которые подходят для определенного жанра. Мне повезло. Я учился в Гнесинке, где на тот момент уже были сильные преподаватели, которые и учили меня неклассическому вокалу. Это помогло мне культивировать в своем голосе те тембры, которые нужны для исполнения металла. Конкуренции по сути не было. Люди не учились правильно петь, и поэтому поначалу весь наш русский рок звучал как бардовская песня. Сейчас профессионалов уже много. Другое дело, что у молодых исполнителей есть проблема с материалом и с наличием внутренней музыкальной культуры. Конечно, у меня самого есть ученики, но выковать гения на заказ невозможно. Пока успехом пользуется только старая гвардия. Я поддерживаю теплые дружеские отношения с коллегами по сцене. На фестивалях мы встречаемся с Артуром Беркутом, Валерой Кипеловым, Анатолием Алешиным.
— А что происходит с хэви-металом в мире? Воссоединение Black Sabbath с возвращением Оззи Осборна может стать началом новой волны популярности этой музыки?
— Я уверен, что хэви-метал будет популярен всегда. Во многом потому, что он, как и классическая музыка, зиждится на четко выстроенных канонах. Люди до сих пор слушают старые пластинки тех же Black Sabbath. Их воссоединение очень логично: публике нужна эта музыка. Оглядываясь назад, можно понять, что были только очень короткие периоды затишья, когда тому же Оззи приходилось уходить со стадионов в клубы. Но потом все возвращалось на круги своя. Black Sabbath, Metallica, Guns N’Roses собирали стадионы и собирают их до сих пор. Это вечный жанр, даже несмотря на отсутствие широкого медийного освещения. Золотая коллекция хэви-метала — как произведения Баха: после него творили многие, но именно его творчество считается основой основ. Если перестать крутить попсу, ее история закончится, потому что эта музыка существует только за счет медийного освещения, но если перестать крутить хэви-метал, он все равно будет существовать. И вся популярная, легкая музыка все равно опирается на рок. Упростить можно всегда, но рок и классика — корневые жанры, других источников у современной музыки нет.
— В своей самой известной песне «Владимирская Русь» вы провозглашаете идеалы истинной веры. Как вы относитесь к тому, что сейчас их превращают в политический карательный инструмент, пытаясь загнать общество в «духовные скрепы»?
— Это очень сложный процесс. Православная церковь — огромный институт, в котором задействовано огромное количество людей. Ожидать от всех них святости было бы глупо: они живые, такие же, как и мы с вами. Возможно, кому-то из них лучше было бы стать управляющими, а не священниками, но служат те, кто есть. И в церковном устройстве, как и в любой глобальной системе, тоже происходят свои сбои. С этим ничего нельзя поделать. Если же говорить о том, что происходит в социально-политической сфере, я стараюсь абстрагироваться от этого и просто заниматься своим делом. Могу сказать одно: какие люди, такое и государство. Народ и власть всегда соответствуют друг другу. Другое дело, что думать об этом постоянно и осуждать кого-то — неправильно. Не стоит забывать, что наша страна сотню лет находилась в условиях жесточайшей коррупции, а многие поколения воспитывались в системе двойных стандартов: на кухнях говорили одно, на улицах — другое. Чтобы искоренить все это, нужны десятилетия.
