Сны о любви времен нелюбви
Для Пугачевой в Кремле возвели Мавзолей
Кремле же накануне первого представления гулкий служебный коридор за кулисами время от времени содрогался то от жалобных стонов, то от утробного рыка. Звериные звуки доносились из Аллиной гримерки. Проходившие вздрагивали и думали уже бросаться на помощь, но потом вспоминали: Алла Борисовна распевается. Она сидела за столиком и в паузах между вокальными упражнениями обретала невозмутимый и слегка отрешенный вид.
Больше всех волновался, кажется, Сергей Зверев. У него предстояли сразу две ответственные премьеры. Во-первых, новая Аллина прическа, которую он ваял с самого утра и умудрился-таки вытянуть пышные кудри Примадонны в ровные линии. С головы у Аллы свисали прилаженные друг к другу жесткие длинные проволочки различных оттенков блонда. Уничтоженными оказались даже малейшие намеки на ее легендарную рыжую кошачью породу, и это казалось несправедливым, особенно в связи с триумфальным прощанием. Пугачева, впрочем, тоски не разделяла. “Устала Алла! — загадочно промяукала она, глядясь в зеркала. — Устала я от этого образа! Столько лет! Сколько можно? Я так рада, что все это скоро закончится!” “Это не парик!” — на всякий случай не забывал каждую минуту гордо повторять кудесник Зверев. “А если это все вспотеет и развалится?” — вдруг засомневалась Алла. “Паричок на всякий случай припасен”, — успокоил звезду эстрады звезда шока. Вторая премьера Зверева колыхалась на вешалке — нежно-розовый воздушный палантинчик с пурпурным боа. “Я его еще год назад сшил для Аллы, — затравленно глядя на свой шедевр, пояснил Зверев, — а она всё не надевала, но теперь, кажется, дождались!”
Публика чинно рассаживалась в зале, шелестя сотнями припасенных для возлюбленной Примадонны букетов. Из шести тысяч зрителей громадным желтым пятном выделялся Николай Басков, точнее, его букет из 100 желтых роз и одной красной в центре, символизирующей любящее сердце. VIP-партер на месте оркестровой ямы был заполнен знаменитостями и неизвестными, но, судя по осанке и холености, очень важными людьми. На лицах патриархов сцены Иосифа Кобзона и Галины Волчек читались особенные чувства — будто они пришли на выпускной экзамен главной отличницы и оттого, видимо, были особенно сосредоточенны и взволнованны. Самый близкий для Аллы человек — дочь Кристина Орбакайте сохраняла на лице нордическую невозмутимость, но тем и выдавала всю бурю переживаний в душе.
Торжественность маршей из “Болеро”, приглушенно звучавших из динамиков, придавала атмосфере ожидания легкий налет тревожности. “Это вы заказали Равеля?” — обратился один известный эстрадный режиссер к телевизионному начальнику, проверявшему в зале готовность к съемке века. “Равель давно умер, поэтому я не мог его заказать”, — серьезно ответил телебосс.
Наконец, “Болеро” достигло коды, свет погас, занавес поднялся, секундная пауза тишины, и на первых аккордах ансамбля под традиционно истошные вопли обезумевших фанаток “Алла-а-а-а!” из черноты сцены на публику начал надвигаться большой айсберг. Вопли достигли апогея, айсберг неторопливо развернулся, и на его уступе в луче света все увидели сидящую Аллу. Она была такая маленькая и беззащитная на этой огромной “ледяной” глыбе, так трогательно сложила похудевшие ножки иксиком и так душевно, но одновременно и мощно заголосила “Я пою”, что у половины зала тут же хлынули из глаз слезы от всех чувств сразу — от восторга и нежности, любви и обожания, жалости и сострадания, счастья и горя. Горя — от того, что она все-таки уходит. Новую песню “Сны о любви” Алла посвятила публике, взаимная любовь с которой и стала главным и самым счастливым сном ее жизни, сном, от которого не хочется пробуждаться. На этой эмоциональной волне духовного и душевного единения с преданным народом, собственно, и прошел весь двухчасовой концерт.
Она пела и старое и новое. Из старого и впервые за долгие годы, например “Люди, люди”. Пела уже не так звонко, как тогда, в 1983-м, но неизменно по-пугачевски — пронзительно и драматично. Некоторые обожатели и знатоки потом ворчали: не спела “Как тревожен этот путь”, “Не отрекаются, любя”, “Беду”, “Я вся скроена из окраины”… Мол, недостаточно эпохальных шедевров включила в программу по случаю прощания и подведения итогов. Но — что включила, то включила. Учитывая, что шедевров в творчестве Пугачевой набралось за все годы за сотню, концерт мог затянуться до утра. Такие примеры “прощания” на нашей сцене тоже были, но Алла выбрала версию “лайт” и, наверное, была права. Публика осталась, по доброму английскому рецепту, с легким чувством голода. Это — очень продуктивное чувство.
Из нового всех потряс “Одуванчик”. Начавшаяся как легкое воспоминание о романтике юношеской любви с образами уходящих в армию молоденьких солдат, чьи затылки, как “одуванчики, подстрижены под “ноль”, песня к финалу шокировала неожиданным поворотом — на огромном экране замелькали кадры с ранеными солдатами, окровавленными телами, погружаемыми в самолет гробами. Рефрен “Время нелюбви сейчас на белом свете” из личностного переживания перерос в громкий гражданский памфлет. Не все поняли, что Алла Борисовна учудила. Она, конечно, и прежде, бывало, попевала: “Эй, вы, там, наверху, не топочите, как слоны”, но такая “гражданская позиция” была изящно упрятана между строк, светилась игривым кукишем в кармане. И вдруг — такая прямолинейность! Песня протеста? Что случилось? Накипело?
Алла, впрочем, не стала усугублять рецидив общественницы, назаседавшейся в Общественной палате, и быстро вернулась к своим традиционным обязанностям — женщины, которая поет о каверзах любви, и Примадонны, которая царствует на сцене. Если программа “Избранное” 11 лет назад шла в “черном кабинете” и сама суперзвезда была там главной декорацией, то свой торжественный уход Алла обставила шикарной постановкой в исполнении художника Бориса Краснова. Технологичная мультимедийная сцена с гигантским вращающимся кругом и огромным экраном в одну секунду меняла грандиозные декорации. Пустыня превращалась в океан, заснеженный пустырь — в пульсирующий неоном городской квартал, айсберг — в космическую Вселенную, где навстречу звездным туманностям неслась планета Аллы Пугачевой… Г-н Краснов, в постановках которого прежде многие подозревали комплексы несостоявшегося архитектора, казалось, не только превзошел себя, но и изменил себе. Но не тут-то было! Под занавес прощания с Живой Легендой он все-таки не удержался и воздвиг на каменную глыбу помпезный дворец в древнегреческом стиле. Ехидный пипл тут же прыснул — вот и мавзолей Пугачевой!
Впрочем, где, как не в Кремле, сооружать очередной мавзолей? Главное и несомненное в том, что туда еще долго не зарастет народная тропа…