— Спектакль «Небесные странники» рассказывает, что самое важное в жизни — любить и быть любимым. А вы как думаете?
— Я думаю, важно в жизни уметь делать выбор. Что важнее: спектакли, концерты, фильмы, встречи с Киркоровым и Пугачевой, или человек, который рядом с тобой, или те растения, которые ты посадил около дома. Или те же собаки, которые от тебя зависят. Я вот сумасшедшая собачница, у меня их две.
— Вы избегаете публичности, не выворачиваете наизнанку личную жизнь. Как относитесь к людям, выставляющим напоказ все?
— Спокойно. Каждый выбирает свою дорожку и идет по ней. И потом получает в жизни то, что посеял. Я играю 15–17 спектаклей в месяц, считаю себя востребованной актрисой. Поэтому пиар любой ценой, слава богу, мне не нужен. К тому же я родственница Марка Захарова, а это уже дает длинный шлейф за спиной. И если раньше я очень переживала и испытывала комплекс папиной дочки, то сейчас, наоборот, горжусь своим отцом. Я продолжатель рода, династии.
— Неужели вам все равно, что говорят за спиной? Насколько вы ранимы?
— Выбить из колеи можно любого. А уж тем более — актера. Хребет легко переломить одной фразой. Но надо прислушиваться к мнению врагов — они-то точно знают, чего тебе не хватает, и знают, куда ударить! Так что себя с их помощью можно слегка подкорректировать.
— Вы уже зрелая актриса. Нет грусти из-за того, что некоторые роли не сыграть просто в силу возраста?
— Я думаю, в любом возрасте нужно стараться существовать достойно. Есть роли, рассчитанные не на юных красоток. Я не играю «кукол», и это мое счастье. В тех же «Небесных странниках» героине глубоко за 40, и она начала от этого психовать. У Раневской в «Вишневом саде» есть дочь 16 лет, а в «Пер Гюнте» в мой адрес звучит слово «мать». (Хотя, конечно, мне бы не хотелось еще какое-то время играть матерей.) В 40 я поняла, что Офелия должна быть молодой и что Дюймовочек изображать больше не надо. Когда я достигла этого возраста, то гордо вышла из спектакля «Чайка». И шляпу а-ля модерн начала прошлого века подарила актрисе, которая меня сменила. Но потом умер Олег Янковский, и спектакля не стало. Он грандиозно играл Тригорина, и без него продолжать было невозможно. Бывают такие актеры, заменить которых некем...
— Есть актрисы, целиком посвятившие себя искусству, а есть четко разделяющие сцену и жизнь. Вы какая?
— Конечно, роли меня не отпускают. Я переживаю, и порой мне трудно переключиться. Папа говорит о спектаклях как о кораблях: «С них надо порой ракушки счищать». Я стараюсь. Поэтому, к примеру, «Безумный день, или Женитьба Фигаро» в театре держится уже 20 лет. Но вообще актерская профессия захватывает, и если ты соприкасаешься с настоящим искусством, то становишься ее заложником.
— Как вы думаете, почему Марк Захаров сохраняет молодость мысли, хотя у его коллег с годами наступает творческая импотенция?
— Его рецепта не знаю. Вы говорите, возраст? А у Гете в 80 лет был ясный ум. И Леонид Броневой тоже в годах, а он выходит на сцену, говорит два слова и вызывает полный восторг, счастье! Тем не менее в наш театр часто приглашают молодых режиссеров. И папе это интересно.
— Слышу, как вы говорите про отца, и невольно ему завидую...
— А папа очень ругается, когда я начинаю его расхваливать. «Да прекрати ты, опять завела эту песню», — шикает он.
— Как папина дочка вы всех окружающих мужчин, наверное, меряете по нему?
— На самом деле я никогда c такого ракурса на него не смотрела. Я его воспринимаю только как отца и как режиссера. Даже как режиссера в первую очередь. Ведь меня в детстве и отрочестве везде водила мама, отец в моей жизни появился, уже когда я окончила школу и собралась поступать в театральный институт. Он сказал: «Ну, давай, прочти что-нибудь...» Я прочла сон Татьяны из «Евгения Онегина». Жутко переживала. Там не было ни точек, ни запятых, ни смысловых акцентов. Получилось что-то чудовищное и недоразвитое. Мама и папа омрачились и сказали: «А может, педагога возьмем и в какой-нибудь другой институт?» Я ответила: «Вы не понимаете, какая я талантливая».
— Хорошо, когда веришь в себя!
— Это была не вера, это было отчаяние. И, конечно, мне помогла мама — человек одаренный, такая скала, которая вырастила папу и сделала его режиссером, а потом начала растить меня. Когда после института я пришла в театр «Ленком», то попала в массовку. Моим крестным стал Глеб Панфилов.
— Все хорошо помнят фильм «Криминальный талант». Вам предлагали подобные роли?
— Это было стечение обстоятельств, звезд. А еще помог оператор Сергей Стасенко, который старался меня эффектно снять. Он набил руку на Анастасии Вертинской в «Оводе». И говорил: «Да, она очень красивая женщина, но надо знать ракурсы». Потом были предложения именно подобных ролей, а мне это было неинтересно. К сожалению, наступил момент, когда кино в стране стало не очень хорошее. Про некоторые картины папа говорил: «Как же тебе не стыдно, Сашенька...» Мне было стыдно, но сниматься хотелось. Все-таки я уже сыграла в «Формуле любви», «Убить дракона», «Тонкой штучке». И когда выходила в театре в массовке, все говорили: «Ну как же так?! Вы такая популярная!»
— В каком образе на экране вам комфортно? Лирической героини или характерной?
— Комфортно, когда роль хорошо написана. Когда есть что играть, когда компания актеров интересная. Но я часто отказываюсь от кино: не очень хорошие сценарии предлагают. Иногда напрасно, есть картины, о которых я потом жалела.
— Вы боитесь одиночества?
— Я предпочитаю радоваться каждому дню.
— Сказать-то легко. А как это сделать?
—У нас есть дом с участком земли в Подмосковье. Когда мы его купили, начала там копать как сумасшедшая. И посадила деревья. Около дома бетонная плита, пришлось даже вызывать рабочих со специальным инструментом. Они сверлили бетон, а я копала ямы и таскала к дому землю в мешках. (Папа смеялся: «Саня, отдай землю крестьянам!») Я получаю удовольствие, находясь в доме, рядом со своими деревьями и растениями.
— С собаками гулять — тоже удовольствие?
— А с ними не надо гулять: дверку открыла, они сами по улице бегают. Наблюдать за ними для меня тоже радость. Мелкая фокстерьериха Луша — ужасная стерва и охотится на трусоватого эрдельтерьера Ромми. Ромми — настоящий лось, удивительное чувство, когда рядом с тобой появляется эта огромная морда, да еще и «разговаривает». Папа научил его понимать слово «фуршетик». Как только Ромми это слышит, облизывается и летит на кухню...
— Радуясь жизни, вы следите за событиями в мире — например, на Украине, обсуждаете их с коллегами, в соцсетях?
— Конечно, обсуждаю. Это такая боль! Я понимаю, что грош цена человеку, не видящему нищих, несчастных, доведенных до отчаяния людей, в которых стреляют на улицах. А актер невольно тянет это настроение на сцену... В спектакле «Небесные странники» есть фраза, где герой просит воспринимать чужую жизнь как свою. Это и про Украину. А в Интернете я не сижу, не пишу, не выхожу в «Одноклассники» и на другие ресурсы. Говорят, что там что-то пишут от моего имени, но это вранье — мне жалко времени на виртуальное общение. Я смотрю новости про Украину каждый день и, конечно, сострадаю ее жителям. Просто жалко людей, и, к сожалению, после таких событий понимаешь, как хрупок мир и как ты беззащитен.
