— Когда я пришел в театр, я в своей программной речи сказал, что нам нужен поэтический вечер, но, если честно, тогда еще не понимал, как он будет выглядеть. С августа начали думать и в результате обсуждений склонились к тому, что делаем спектакль. И вот уже 9 декабря — премьера «Из пустоты…» (восемь поэтов). Мы выбрали поэтов первой волны эмиграции — Бунин, Саша Черный, Набоков, Гиппиус, Ходасевич, Бурлюк, Цветаева и Иванов, которого я, кстати, читаю. Я — худрук постановки и как худрук я пригласил четырех молодых режиссеров, которые отвечают за разные блоки. Например, Олеся Невмержицкая ставит блок Гиппиус, Сергей Аронин — Набокова и Ходасевича, Леша Размахов — Сашу Черного и Азаров Денис — Цветаеву и Бурлюка. Сам я делаю Иванова.
— Это будет одноразовая поэтическая акция?
— Нет — спектакль. Мы даже дополнительный свет заказали за большие деньги. Декорации — минимализм. Кроме меня читает когорта ермоловских мастеров — Владимир Андреев, Ольга Селезнева, Виктор Саракваша, Владимир Кузенков и, конечно, молодые артисты.
— Но культура поэтического чтения… Она почти потеряна, несмотря на то, что некоторые театры бьются, чтобы ее сохранить. Например, МХТ.
— Понимаешь, я считаю, что по большому счету научить читать стихи невозможно. С этим даром надо родиться. Но, на минуточку: наш куратор — Антонина Кузнецова, большой мастер чтецких программ. Она была на первом, грязном прогоне, выбрала себе несколько «жертв», с которыми будет специально работать. Я сам подключился к каким-то работам, потому что ребята-режиссеры признаются, что не могут научить артистов читать.
Но это такая заразительная вещь оказалась — читать стихи. И знаешь, это будет не для широкого круга. Но я понял, что, читая эти стихи, мы делаем прежде всего себе подарок. Просто актерское счастье, особенно когда выучишь наизусть. Я-то вообще-то не люблю учить наизусть, а тут приходится.
— Как же у тебя с ролями в таком случае?
— И роли не люблю учить.
— Может быть, ты с «ухом» на сцене работаешь, как некоторые (позор!) медийные артисты?
— Знаю, что работают, но я — без «уха». Оно, по-моему, очень мешает. Я тут записывал песню с «ухом» (я бы выучил, но не знал, что именно в этот день придется записывать). Когда мне дали «ухо», я понял — ты занимаешься тем, что все время ловишь его. Может, с возрастом придется, тогда и привыкну.
— Скажи, а правда, что ты в этом сезоне замахнулся на «Гамлета»?
— Я не замахнулся. Понимаешь, какая штука — пришел парень со спектаклем показываться, поскольку все знают, что у нас открывается новая сцена, нужны спектакли малой формы… И там я увидел этого Сашу Петрова. У него амплуа совершенно забытое — герой-неврастеник.
— Как у тебя?
— Ну... я не совсем неврастеник.
— Ты — веселый неврастеник.
— Ну... да. Так вот, когда я увидел Петрова, сразу понял, что надо брать в труппу. А что делать для него? Подумал — «Гамлета». Да, ему 24 года, ну и что? Пусть. Я уверен, что имя его прозвучит и на афише Москвы появится новое имя. А почему молодому артисту не начать карьеру с роли Гамлета? Лучше Шекспира, чем какую-то ахинею со сцены произносить.
— Симпатичный Гамлет, то есть Петров?
— Да. И с кино, я думаю, у него будет серьезный роман. «Гамлета» ставит Валера Саркисов. Плюс есть приглашенные — Андрей Ильин на роль Клавдия и Агриппина Стеклова — на Гертруду. Офелию должна была играть Кристина Асмус, но она беременная, поэтому Офелией будет Толстоганова, но не Вика, а ее сестра Рита. Премьера уже 21 декабря. Вообще, у нас в декабре кошмар какой-то: поэтический вечер, потом «Гамлет», потом новогодний вечер с оркестром.
Дальше ждем открытия новой сцены, и там Денис Азаров будет делать «Ромео и Джульетту», «Утюги» Яблонской — Размахов, а Невмержицкая поставит «Адама и Еву». Плюс актеры готовят три самостоятельные работы — пока не скажу какие. Ну а что? Новая сцена требует новых имен. Я надеюсь, откроем ее в феврале.
— Год ты в Ермоловском. Этот год тебя как-то изменил?
— Ты знаешь, да. Но теперь я взвалил на себя и директорство. Это никакие не амбициозные дела, просто я понял, что двоевластие в театре невозможно. Или ты должен настолько доверять директору, и он — твой абсолютно в доску (есть примеры такие, но их очень мало). А так… В России действует принцип: у кого деньги, у того и власть. Директор распоряжается деньгами, значит, идут к нему подписывать бумаги, и сразу образуется два лагеря.
— То есть ты не хочешь отдавать власть?
— Если придет человек, чтобы освободить меня от кучи ненужных дел, — я отдам с удовольствием… Что получается: вот сейчас хореограф Сергей Землянский будет ставить «Калигулу». Начинает кастинг.
— Ты — там?
— Я — нет. Но он предложил мне одну работу, а я из-за всех этих дел не могу, отложил. Потому что я его подведу и просто сдохну: я играю по 12 спектаклей в месяц. Будучи когда-то главным артистом в Ермоловском, я столько не играл.
— Ты основательно погрузился в директорство? Кайф от полновластия словил?
— Я не хочу в него погружаться. После моего «Товарищества» (частное театральное дело Олега Меньшикова. — М.Р.) я себя здесь как в тюрьме чувствую. Тот, кто сверху, пытается сохранить репертуарный театр, а по моему ощущению, старается его загробить. Потому что такое количество преград, препон, бумажек, хлама ненужного его убивает. Я даже не ожидал такого. Антреприза — это рай! Ты сам себе хозяин: что хочешь, то и делаешь — в хорошем смысле слова. Пока же я вынужден сам этим заниматься. Я жду человека. Человек, приди!!! А так я каждое утро прихожу в театр к 11, независимо от того, есть у меня вечером спектакль или нет. И после всего с распухшей головой должен выходить на сцену.
— Поэтому несколько месяцев назад ты подавал заявление в Департамент культуры об уходе?
— Да. Но это был эмоциональный порыв. Немножко зашкалило — я же говорю, не ожидал, что все будет так. Сейчас-то уже попривык. Я тогда сам себе сказал: «Ну что ты, Олег, года не просидел. Что за истерика? Раз взялся, доведи дело до какого-то определенного этапа». Театр не строится за год, он и за два не строится. Намаливать нужно. У меня тут был день рождения, ребята поздравляли, и я им сказал, что, на мой взгляд, вот только сейчас начинает зарождаться тот театр, который я хочу здесь делать. Только сейчас начинают собираться люди, команда артистов, цеха — все это должно быть единым организмом.
— Ты можешь сформулировать — какой театр ты хочешь?
— Мне сложно говорить, потому что, когда объясняешь, получается коряво. Я точно знаю, какой я НЕ хочу — тот, из которого я ушел. Трясина, которая калечит человеческие судьбы, характеры (я имею в виду и Ермоловский, и все другие). Я же знаю количество анонимок, которые пишутся на меня в Департамент культуры.
— Сейчас?
— И сейчас, и раньше. Я даже знаю, кто их пишет. Никак я на это не реагирую. Пишите, господа, пишите. Пилите, Шура, пилите. Тратить время и силы на них я не собираюсь: пусть живут, как им живется. Думаю, я такой не один — на многих пишут.
— Но может случиться то, что на Таганке, когда группка людей будоражит всех и довела ситуацию до абсурда.
— Ну, мы-то тоже можем зубы показать. Мы не такие мягкотелые, как на первый взгляд кажемся. Мы же вдарить можем так, что вспотеют.
Вот такого театра я точно не хочу. Не хочу зависти, злобы — увы, это тождественные понятия театра. Я не хочу безразличия. Я хочу, чтобы люди вставали и радовались тому, что у них репетиция. Я не говорю про зрителей, а про ощущения внутри театра. Чтобы было хорошо вместе. Вот если мы этого достигнем — будет и зрителям хорошо. Поэтому я и открыл двери для молодых: просто так их вычислить невозможно. Например, Землянский — хороший, но он уже нарасхват. А остальные? Искать их надо только по интуиции.
— А модного режиссера не хочешь пригласить?
— Есть такое понятие. Но, во-первых, они расписаны. А во-вторых, мне не нужны модные. Вот пошли молодые ко мне — я радуюсь. У меня нет необходимости в звездах. Мы позвали Агриппину и Андрея не по звездному признаку — по мнению режиссера, они просто подходят на эти роли. А просто делать супермаркет звезд у меня нет никакого желания.
— Прошлый сезон оправдал твои ожидания?
— Более чем. Я зачитывал на закрытии сезона цифры: на многих спектаклях у нас за 90 процентов зрителя. И не только с моим участием. Саша Балуев тут пришел (мы давно не виделись) и спрашивает: «Это что ж, у тебя билеты спрашивают на «Дориана Грея?» — «Да, Саша, у меня». У нас есть ряд спектаклей, на которые у входа спрашивают билеты. В то время, когда купить билеты в театр вообще не большая проблема. Поэтому я испытываю чувство гордости.
— Ты сам будешь что-то ставить? Или рутина заела и сия пучина поглотила тебя?
— Играть я буду. Если начну ставить, то не раньше чем к концу сезона. Или к началу следующего.
— Получается, что и свой любимый футбол ты оставил?
— Ну уж нет. Понедельник и четверг. Если я не буду играть в футбол, не буду час на свежем воздухе, то клиника — через месяц.
