— Валерий Яковлевич, вы, помнится, признавались мне, что готовы поторговаться кое с кем за вечную сценическую славу и молодость, но, дескать, страшно. С тех пор прошло без малого десять лет. Слава ваша ни на йоту за это время не уменьшилась, выглядите вы так, что лучше сесть подальше. От греха. Признавайтесь, подписали-таки договор кровью?
— Нет. Все так же боюсь. Продам душу, что буду вкладывать в исполнение? Вдруг слава моя станет не естественной, как сейчас, а нарочитой, искусственной. Да и милостью Божьей удается пока сохранять природный дар. Ну и, конечно, работа над собой. Тренажерный зал, беговая дорожка, овсянка на воде, про «курить» не вспоминаю, алкоголь по минимуму...
— Тяжело. А я думала, просто пьете кровь...
— Младенцев не предлагать!
— Девственниц можно?
— Рассматривается.
— Значит, секс в рецепт молодости включен?
— Обязательно. Голод и секс — основа любого творчества, это дает энергию и эмоции.
— В прошлом году вы зарекались второй раз брать штурмом Кремль, значит, было за год много и первого, и второго?
— За год было много, но чтобы хватило душевных и физических сил устроить в этом году в Кремле то, что я задумал, я на две недели пропал из поля зрения всех своих знакомых, просто взял и один улетел на острова, на другой конец земли.
— Что же вы там делали в столь гордом одиночестве?
— Снял крошечное бунгало в уединенном месте, часами купался в море, вечерами читал, еда мне была не нужна, я практически голодал.
— Зачем так строго к себе?
— Такое аскетическое времяпрепровождение позволило сосредоточиться, собраться, накопить ту энергию, без которой мне просто не прокачать столь сложный в энергетическом плане концертный зал, как Кремль.
— Так вы, значит, колдуете на сцене? Вот отчего люди выходят после ваших выступлений такие счастливые. Глядишь, и раздражение сменилось хорошим настроением, и неприятности померкли, ссоры кажутся пустяковыми, а проблемы вполне решаемыми. Мистика, да и только...
— Это не мистика, это — физика и химия. На очень высокой степени напряжения, отдачи эмоций, идет сильнейший энергообмен с людьми, сидящими в зале. Оттого их эмоциональное поле очищается, обновляется, и вот уже жизнь окрашена в более яркие цвета.
— А весь негатив достается вам?
— В начале концерта — да. Люди еще рассеянны, кто-то додумывает свои дела, кто-то весь в заботах, раздражен или насторожен. Но где-то на третьей песне люди втягиваются в действо, оттаивают, от них начинает идти волна симпатии, затем приязни, а потом и любви.
— Значит, вас за два с лишним часа концерта омывает то негативом, то любовными волнами. Не штормит?
— Штормит, но я же не первый раз веду этот корабль. Так что и все мели, и все архипелаги на этом пути мне хорошо известны.
— Декорации для вашего шоу выполнены в виде то ли лабиринта, то ли напоминают некий спиралевидный коридор, почему именно такая идея?
— Да, это мой личный адронный коллайдер. Декорации также предназначены для усиления энергетического воздействия. Ведь любой туннель всегда завораживает. Тем более он по ходу действа то рассыпается на боковые входы-выходы, то меняет свои изгибы и повороты, то начинает переливаться, как северное сияние, то чернеет наподобие надвигающегося смерча. Но высший смысл таких декораций — это некий путь.
— Путь к вам?
— Для кого-то — ко мне, для другого — в свой особый мир чувств, фантазий, переживаний. Вообще у каждого человека внутри находится такой вот огромный, страшно интересный, очень необычный мир. Просто иногда нужен проводник, кто бы туда человека отвел, напомнил ему дорогу, которую тот, быть может, подзабыл, вырастая из юности с ее свежими, сильными чувствами.
— И вы, такой вот сталкер любви, этот путь знаете в каждом сердце?
— Если это сердца моих зрителей, хочу верить, что да.
— Ваши песни помогают им этот внутренний мир обжить?
— Какие-то штрихи моих личных эмоций, яркая фраза в песне, может быть, особенно проникновенная интонация, которую удалось найти — все это пробуждает в тех, кто приходит ко мне, ответные чувства, иногда их целый шквал, порой бывает даже страшно от его силы и яркости. Но ведь это и есть счастье. Как для самого зрителя, так и для меня, выступающего в роли эдакого адепта пути в мир собственных эмоций и чувств человека.
— В последнее время в вашем репертуаре, тем не менее, маловато новых лирических песен, вы больше увлечены роком, что вдруг так?
— Это не вдруг. Я всегда увлекался роком. Обращался к нему в
— Шоу, которое вы покажете в следующие выходные в Кремле, тоже перекликается с вашими уже ставшими яркой страницей в истории развития жанра программами: «Полнолунием», «По дороге в Голливуд», «Фотографом сновидений», «Безымянной планетой», «Шестой жизнью»?
— Наверное, есть какая-то преемственность. Ведь главный герой всех этих спектаклей — один и тот же человек, он просто становится другим, более духовно зрелым, надеюсь, более умным, и ему больше что есть сказать своему зрителю. А в техническом плане... Главная идея, хореография, декорации, костюмы, репертуар — все другое. Прежний только я сам. То, что под шкуркой.
— Как вы сами считаете, что все-таки делает вас таким уникумом на сцене: ваш голос, который просто привораживает зрителя, или та самая энергетика, которую невозможно передать словами, но зато она сразу чувствуется в зале?
— Да я не чувствую себя уникумом... Я никогда не ощущал, да и не осознавал себя каким-то особенным, необычным, сверходаренным человеком, как иногда даже говорят, гениальным. Меня пугают такие определения. Это просто я, вот таким родился, таким и живу. Я не могу разобрать себя на составляющие: голос там, внешность, энергетика, внутренний мир, глядишь, еще что-то сверху подкинули... Я, быть может, просто слишком давно сам с собой познакомился, поэтому мне сложно воспринимать себя по частям.
— Валерий Яковлевич, уж больно хороша ваша новая татуировка в виде опять же некого ритуального рисунка, что идет с плеч и до самых пят. Так она вас делает похожим на драконьего детеныша! Признавайтесь, тоже мистическая составляющая?
— В некотором роде да. Мне ее делал человек, который прекрасно разбирается в религиозных верованиях и ритуальных рисунках древних индейцев. Эта татуировка предназначена усиливать энергетику, внутреннюю силу и здоровье.
— Продемонстрируете в Кремле? Ведь показывает же ваш балет элементы стриптиза! А вы парням в красоте фигуры не уступаете!
— Нет, ну для такого действа нужно иметь совсем уж идеальное тело. Так что не уверен...
— А если зал очень, очень попросит, так, что нельзя будет отказать?
— Что-нибудь придумаю.
— В ваших концертах часто используются и театральные приемы: «обман ожидания» в начале, когда вместо вас на сцене появляется двойник и зрители минуты три бурно, от души ему аплодируют, пока не видят вас, как будто из ниоткуда возникшего на сцене, и лжефинал в конце, когда кажется, что песней «Ты меня не забывай» шоу логически заканчивается. Я уже не говорю про то, что каждую песню вы проживаете, как отдельную маленькую жизнь. Так вы в своем спектакле больше актер или все—таки больше певец?
— Я и актер, и певец. И не только. Я — танцор, ведь приходится постоянно сценически двигаться, и циркач, когда надо сделать какие-то акробатические трюки. Я — юморист, когда приходит время расшевелить зал, встряхнуть его, дать людям возможность расслабиться, посмеяться, и философ, если нужно обратиться к публике с какими-то проникновенными словами. Приходится даже быть в роли психолога, когда вдруг что-то пошло не так, а если твоя публика преимущественно женщины, это случается практически постоянно. Я — кинематографист, потому что каждой песне нужно придумать какое-то видеоряд, красиво одеть ее в то крошечное кино, которое будет показано на заднике. Я — и декоратор, и костюмер. Но больше всего — режиссер. Соединить воедино отдельные, даже, быть может, очень талантливые, но еще разрозненные части будущего театрального действа — это самая сложная задача, что передо мной стоит. Ведь больше 30 песен, разных по смыслу, стилистике, жанру, аранжировкам, хореографии, необходимо слить в органически единое, логически увязанное действо. Это — совсем не просто.
— Баллады в вашем концерте сменяются роком, ретро соседствует с рэпом, драматические вещи перемешаны с дискотечными хитами, как вы успеваете переключаться? Зал, я много раз видела, тормозит, не успевает за вами.
— Это не страшно, что зритель немного не успевает. Они же догоняют потом. А такие полеты от одних эмоций к другим: от грусти — к радости, от необходимости полностью сосредоточиться — к возникшей вдруг потребности прямо сейчас, вот здесь начать танцевать, марш-броски от нежности лирики к жесткости рока, это все — хороший тонус для чувств и эмоций.
— Вы споете «Дельтаплан»?
— Конечно! После всех разговоров, что мне его якобы запретили исполнять, у меня и выхода-то нет. Получается, буду петь «Дельтаплан» на «бис» по требованию оппозиции! Самому смешно.
— А мне все-таки хочется больше лирики!
— Я, честно сказать, уже не знаю, куда больше. Я и так иногда чувствую себя этаким бесконечным генератором женских любовных эмоций... Впрочем, еще одну лирическую композицию в Кремле представлю, эта новая песня для меня имеет большое эмоциональное значение.
— Она посвящена какой-то конкретной женщине?
— Да.
— В вашем творчестве такое вот посвящение — большая редкость...
— Да, действительно, но эта женщина особенная, удивительная, и судьба ее потрясающе великолепна и трагична. Кто не знает, в середине
— Боже мой, неужели это...
— Да, это «Эммануэль». Имя главной героини стало нарицательным. Это была женщина, собравшая все моральные запреты, все табу, наложенные современной цивилизацией на свободу и интимную жизнь женщины, и выкинувшая их за ненадобностью в помойку. Сейчас Сильвия Кристель, одна из самых желанных и красивых актрис европейского кино тех лет, прикована инсультом к больничной койке. Никто не знает, выйдет ли она из этого состояния. Песню я и автор Владимир Евзеров посвятили ее свободе, красоте и былой славе.
— Что тут можно сказать, «Время мчится, будто всадник»... Вот и вы остались, считай, последним из могикан. Есть у меня такое опасение, что на вас вымрет и эстрада, как вид искусства, и сама профессия певца, останутся только шоумены из шоубизнеса. А в связи с этим «тяжелый» вопрос. Валерий Яковлевич, этот Кремль, надеюсь, не последний?
— Подтекст вопроса ясен. Я не собираюсь уходить со сцены до тех пор, пока у меня хватит здоровья выступать в полную силу, с абсолютной отдачей, потому что по-другому — не на нерве, не на энергетике — я работать не умею. И, конечно, пока найдутся любящие люди, что придут и заполнят зал. Пока у меня есть и первое, и второе. Но вот третий Кремль я не обещаю...
