— Ваш путь в закулисье как сына столь знаменитого отца (Исидор Тартаковский был директором Театра им. Вахтангова. — Я.С.) был предопределен?
— Отец вообще был против. «Нет, — говорит, — иди ты на нормальное место. А в театре если и работать, то только самым главным». Поэтому я закончил Плехановский институт (финансы и кредит), проработал старшим ревизором в Рособувьторге... ну и как-то понял, что это не мое. Хотя отец судьбой моей был доволен. Ну а тогда все было по лимитам, в Минторг приходили разные театральные деятели, там-то и встретил замдиректора Театра им. Моссовета, который мне сказал: «Что здесь-то сидишь? Иди в театр! Вон, мы филиал хотим открыть в районе Лужников». Что-то у них не сложилось, однако бацилла театральная запала, и в итоге образовался такой выбор — либо в «Ленком» идти начальником отдела снабжения, либо в Театр оперетты старшим администратором. С этого (1975 год) и пошло — месяца три работал бесплатно, присматривался...
— А по деньгам ваш переход не имел значения?
— Почти нет. Что в Минторге получал 115 рублей, что в театре 110... так и дослужился до 1990 года, став наконец директором. Отец четких советов — что делать, а что нет — не давал. У него на тот момент, в
— А что доставали-то?
— Да всё! Дерево для новых постановок, ткань для пошива костюмов... помню, как в 1980 году, к Олимпиаде, меняли кресла, это ж вообще нереальная эпопея! Госплан давал фонды, и я получал отдельно фонд на дерево для кресел, отдельно на обивочную ткань... потом выяснилось, что завод поменял технологию, и эту ткань нельзя клеить на сиденья, я договаривался с заводом «Красный богатырь», они делали прорезиненную подложку...
— То есть нужно было вникать в устройство кресел?
— А как же? Их делали в Ленинграде, ездил проверял, чтобы правильной ширины были, потому что от проекта могли запросто отойти... или клей у них кончился, приходилось добывать его отдельно. Вот и нужно уметь договориться, обаять, привлечь знакомых своих знакомых, так все работали. Кстати, эти кресла стоят до сих пор. Потом началась перестройка, иные проблемы появились. Помню, первый раз в буфет завезли «Доширак», и актеры его мигом скупили, потому что, когда они выезжали на гастроли, в городах не было чего покушать...
— А в сам жанр оперетты как влюбились?
— Понимаете, я пришел на пике славы жанра — тут играли молодые Герард Васильев, Юрий Веденеев, Светлана Варгузова, Татьяна Шмыга в самом расцвете... время было иное: шли по телевидению «Голубые огоньки», где пели все наши; мы много ездили по стране, причем в столицы союзных республик. Или за границу — в Венгрию, Чехословакию... был гастрольный обмен опереттами — они к нам, а мы к ним. То есть шла серьезная популяризация жанра, чего сегодня практически нет... на гастроли нынче мы практически не выезжаем: дорого.
— А чем советская оперетта от всех прочих отличалась?
— Всегда были этакие «ножницы» жанра: на советской развивалась именно драматическая составляющая, а на классической — вокальная. В классической оперетте есть четкие амплуа, по сути, все главные мелодраматические партии друг на друга похожи... А советская оперетта была более острой, напряженной, сюжетной, и многим артистам это пошло на пользу. Сегодня, увы, нет ни Кабалевского, ни Дунаевского, ни Милютина, но мы стараемся это компенсировать другими вещами, потому как одну лишь венскую классику ставить невозможно. Сейчас у нас вышел «Фанфан-Тюльпан», люди с коликами из зала выходят, так смеются. Или, например, «Цезарь и Клеопатра» — там можно поиграть так, как не всегда сыграешь в драмтеатре, главное — никаких штампов!
— Где был Театр оперетты в шкале ценностей советского человека?
— Все очень переживали, когда нас закрывали в момент прощания с генсеками в Колонном зале, что почти напротив... Шутка. Конечно, ни в какую конкуренцию с Большим театром мы не входили. Но всегда был зритель из всех слоев — от колхозников до интеллигенции. На третий акт «Веселой вдовы» секретари горкомов партии приезжали... Стулья дополнительные ставили, ужас, что творилось. Хотя и говорили — «а-а, легкий жанр». Но я такую вещь скажу: когда наш Веденеев пришел в Большой театр, он настолько там выделялся — и играл, и пел, не стоял статично, актерский диапазон легко позволял создать образ такой, какой надо... и когда у нас не хватало поющих, просили в Большом, а те лишь качали головами — «не, мы так не сыграем».
— Лет пять назад вы поднимали эту проблему кадров... воз и ныне там?
— Знаете, есть разные пики «зарождения» артистов. За последние годы мы взяли очень хороших мужчин — теноров и баритонов. Сегодня они востребованы в самых разных театрах Москвы. А до этого был период с чудесными женщинами — Елена Зайцева, Светлана Криницкая... пока молодых героинь такого уровня мы еще не нашли.
— А вот я видел, что Катя Гусева заходила в театр...
— Ну так это другое наше направление — готовим премьеру мюзикла «Граф Орлов»... Так что все время в поиске талантов, для этого с ректором Князевым и создали курс в Щукинском училище (чего не было прежде). Три-четыре хороших артиста с курса в театр возьмем. Говорят, если с курса хоть один талантлив, уже не зря училище стоит.
— Нет ли у вас такого, о чем нынче все поют, — «а вот, перегруз с труппой, где 70% — балласт»?
— Скажу так: балласта почти нет. Ведь мы играем много спектаклей, есть и небольшие возрастные роли... понимаете, если человек сегодня поет Эдвина в «Сильве» или Айзенштайна в «Летучей мыши», то завтра он не будет выходить на «кушать подано», поэтому на эпизоды артисты тоже нужны. Еще мы серьезно усилили музыкальную часть: с этого года руководителем оркестра работает Константин Хватынец (долго я искал главного дирижера, это оказалось очень большой проблемой — надо же жанр чувствовать!). Мы сразу договорились, что и оркестр, и хор переводим на иной качественный уровень. Провели аттестацию музыкантов... процентов тридцать уволили. Или человек не мог сыграть как надо, или сыграть мог, но часто выпивал... короче, набрали молодых, талантливых — от Башмета пришли, от Спивакова. А вслед за оркестром подтягиваются и артисты, надо же соответствовать!
— А что до солистов?
— Ну... тут у иных налицо несоответствие ставки и того, что сейчас человек делает. Зарплата большая, а прежней отдачи нет. Мы в этом сезоне, надеюсь, безболезненно и тут проведем ротацию.
— Вот вы набираете молодых: есть разница, к чему их готовят — к мюзиклу или к оперетте?
— Если вы будете ставить мюзикл в классической манере, то артисты оперетты легко там сыграют и споют... а если это эстрадная манера, артисту с классическим вокалом сложно себя проявить. У него по-другому аппарат устроен, голос-то поставлен, серьезная школа за плечами. И если он начнет петь как эстрадник, то потеряет себя как «классик», «Летучую мышь» потом не споет. Есть артисты, умеющие это совмещать, но их мало. Так что я не микшировал бы... Вообще же в нашем жанре все зависит от состава — если главные герои полны куража, темперамента, то и зритель сидит затаив дыхание. А если недотягивают — публика уходит разочарованная.
— Так вот, первых имен сегодня и нет, имея в виду новое поколение...
— У нас есть потрясающие актрисы, но они никогда не будут столь же раскрученными, как Шмыга, на которую работало все телевидение Советского Союза.
— Как же так получилось, что Театр оперетты обходился все эти годы без официального худрука? Неофициальным, понятно, были вы...
— Последним главным режиссером у нас был Владимир Курочкин; не очень у него здесь сложилось, ушел. Потом меня назначили директором, а театр продолжал искать себе хорошего главного режиссера... искали-искали, перепробовали разных, в общем, так и не смогли. А потом и желание отпало. Потому что практика такая — как только приходит новый главный — он начинает тут же работать на себя, а не на театр. У нас невозможно быть авторитарной личностью — здесь уже есть главный дирижер, хормейстер, балетмейстер... нужно быть в ансамбле. Да, я знаю случаи, когда в театр приглашались какие-то американские режиссеры для постановки спектакля, ничего не получилось из этого, тратили кучу денег, и все это только для того, чтобы имеющийся главный дирижер смог поехать в американский город, поставить там свой спектакль... в этом проблема: интриги какие-то, личные амбиции. А жанр слишком обнажающий. Вот и пришли естественным образом к той модели, которая сейчас есть. Даже иностранцы приезжают, спрашивают — как вам все это удается так здорово? Ставим классическую оперетту, мюзиклы, проекты технически настолько сложные, что наша постановочная часть раз от раза прыгает выше головы, повышая свой уровень... а вслед за этим растет и репертуарный уровень спектаклей.
— Зарубежные театры оперетты тоже перемежают свой репертуар с мюзиклами?
— Конечно. Дело в том, что оперетта — жанр очень дорогой, имея в виду прежде всего качество певцов: оперетту спеть порой сложнее, чем оперные партии. На оперу ты настроился — ну и поешь. А у нас надо и поговорить, и покричать, а потом взять и запеть, эти переходы усложняют процесс. То же самое с оркестром: в опере ребята сели и заиграли. А у нас все время что-то происходит на сцене, оркестру приходится начинать с нуля каждый раз, находить нужный градус. Когда мы в советское время приезжали в страны соцлагеря, газеты писали, что мы «набрали оперных певцов из ведущих театров», поверить не могли, что оперетту можно петь как Васильев или Веденеев. У них таких никогда не было! Поэтому, конечно, легче уходить в мюзиклы...
— Вы согласны, что жанр мюзикла наконец прижился в России?
— А я не согласен с тем, что он когда-либо не приживался. Просто надо делать правильные проекты, чутко выбирать материал. Есть плохие спектакли, а есть хорошие, не надо чуть что — сразу транслировать свое неудовольствие на целый жанр. «Чикаго»,
— Знаю, что много лет вы ждете глобальной реконструкции...
— Для того чтобы сделать реконструкцию театра, мы должны его освободить. А куда нас деть? Таких площадок даже близко в Москве нет. Десятки тысяч костюмов, декорации, репетиционная база...
— Ну да, Большой себе для этих целей построил в свое время филиал.
— Ну естественно! Нам хотели арендовать помещения для хранения декораций, при этом финансируя гастрольную деятельность. Мы отказали — во-первых, это невозможно физически, во-вторых, на выделяемые деньги — мы подсчитали — можно было бы построить новый театр. Нет, без репетиционных помещений, без новой продукции разбегутся все годами собираемые кадры. Помните, реконструировали Театр Станиславского и Немировича-Данченко? А ведь у них были и гастроли, и место для репетиций. Так они кровью обхаркались, несмотря на базу... а у нас и базы нет. Так что при Лужкове было решение: слева от центрального входа парка им. Горького строить музыкальный театр, который Москве по-любому необходим. Не надо в золоте его делать, нормальный зал на 2000 мест. Хотели его Театром мюзикла назвать.
— Ну а что сейчас?
— Сейчас это постановление отменили, судьба его непонятна. Мне сказали, что мы стоим в плане на 2015 год типа на начало реконструкции... замечательно, но нас-то куда? Это же на
— Все говорят, нужна независимая музыкальная площадка в Москве...
— Вот именно. Хотя смотря какая цель: западный мюзикл туда привезти будет очень дорого, не окупится. Но вы правы, Москве не хватает площадки на 2000 мест для того, чтобы сюда привозили лучшие образцы музыкального искусства — оперы, концерты... потому что сегодня из площадок с коммерческой вместимостью — есть только Большой театр и мы.
— А Театр эстрады не годится?
— У них нет верхней машинерии — нельзя поднять и опустить декорации. Так что... вопрос больной. Хотим сейчас входную группу поменять в театр за свои деньги, убрать эти ужасные стеклянные двери в алюминиевой оплетке. Паноптикум. Надо все согласовывать с Охраной памятников. Ох, от принятия решения до выполнения — год проходит. Еще эти конкурсы проходить, которые убивают любую инициативу. Но всё в руках руководства города: захотят — будут делать реконструкцию, не захотят — не будут. Они хозяева этого здания. Но лучше вообще не делать, чем начать и не закончить. Сколько, вон, уже «Геликон-оперу» реконструируют?
— Ну и под занавес: чем открываете сезон?
— Репетируем сейчас «Графа Орлова», премьера осенью. Это как раз очень русская история. В образе императрицы Екатерины — Катя Гусева... она во всех прежних проектах пела лирических девочек, а сейчас предложили ей более серьезную партию, голоса хватит, фактически она сменит амплуа. Надеюсь, спектакль будет не менее удачный, чем «Монте-Кристо». Приходите!
