— Что с тобой произошло, чем тебя не устроил Королевский балет?
— Наверное, несвободой. И в личной жизни, и в театральной, как артиста. Свободы как таковой не давали. Такие люди, как Нуреев или Энтони Доуэлл, поставили роли, а нам просто надо было их копировать и делать то же самое, как уже было поставлено. И это мне не очень нравилось. Единственное, что меня держало в Лондоне, — это моя девушка, с которой я был три года. Она тоже работала в этой труппе. И как только я с ней расстался, на второй день я решил, что надо уходить, пока ничего не держит в Лондоне. У меня уже и квартиры не было (мы жили вместе с ней).
— Но ты в тот момент сделал еще и шокирующее всех заявление, что ты хочешь заниматься тату, а не балетом...
— Да, у меня еще был свой салон татуировок в Лондоне. Но за день до того, как я ушел из театра, я ушел и из тату-салона. Я бросил все, чтобы быть свободным и уехать из Лондона. Город показался мне слишком стабильным для молодого человека. У меня было все: пожизненный контракт с Королевским балетом, и я был уверен в будущем, мог предвидеть, что будет через 20 лет. Я знал, как будет выглядеть моя карьера, чем я буду заниматься... И это показалось мне слишком скучным. Я хотел чего-то необычного. Я просто ждал возможности уйти. Думал об этом два года.
— Оказавшись в Москве, ты устроил себе самые необычные впечатления из всех возможных...
— Получилось хорошо. То, что я и хотел.
— Тебя же сразу после увольнения лишили вида на жительство в Лондоне. Это было связано с Королевским балетом?
— Не знаю... Они могли в этом помочь... Они хотели сделать, чтобы я не попал в шоу Вани Путрова, где я должен был танцевать через пять дней. Ведь у меня тут же стало недействительным и разрешение на работу. Мне ведь полгода оставалось до английского паспорта.
— Нашим гражданам трудно тебя будет понять. У нас все живут как на вулкане и хоть о какой-то стабильности очень мечтают.
— Я получил эту стабильность в раннем возрасте. С 13 лет жил в Лондоне. Сейчас мне 22. С 17 лет у меня была эта стабильная жизнь.
— То есть ты любитель острых ощущений?
— Ну да! Из-за этого я и стал заниматься тату. Знакомился с уличными ребятами. У меня около одиннадцати татуировок. Тату в моем понятии было свободой. Человек свободен. Мне нравится, когда тату есть и на лице, и на руках. И это ему совершенно не мешает в том, чем он занимается.
— А это не мешает сценической деятельности? Выходить, например, принцем в «Лебедином озере» с 11 татуировками? Иногда ведь артисты в балете выступают и полуобнаженными.
— Нет, это не мешает, потому что я замазываю это все перед выступлением, и публика этого не видит. Для меня это проблема — потому что пару часов надо над этим поработать. Сейчас ведь есть и специальные спреи. Они застывают, и даже когда потеешь, не стираются. А в «Лебедином озере» я просто надеваю колет.
— А в Москве не подыскал себе тату-салон?
— Нашел уже, я же не для денег салон в Лондоне завел, а просто так. Интересно было. У меня уже был салон в Лондоне. Мы его с другом открыли. Кстати, из одной программы, в которой я сейчас снимаюсь для российского телевидения, поехали снимать этот салон. Правда, район там плохой: типа гангстеры ходят! Но там весело. Такая жизнь, как в моем детстве, когда я жил на Украине. Во дворе с мальчишками с автоматами бегали... Это были самые счастливые годы, когда мы валяли дурака. А потом школа началась, гимнастика. Шесть часов в день с пяти лет я тренировался. В спортивную школу пошел. Потом балет начался. И мне всегда не хватало этой дворовой жизни, когда можно делать что хочешь. И я нашел ее в тату-салоне. Это было ощущение отдыха, веселухи. Я там сидел до 4 ночи, а утром опять на класс. Спал
— А чем тебя заманил театр Станиславского? Ведь в английском Королевском балете танцевать намного престижней. Почему не Нью-Йорк, не Американский театр балета, например?
— Я хотел переехать в Нью-Йорк. И уже там со мной связался худрук театра Станиславского — и я ему поверил. Я шел не просто в театр, а к Игорю Зеленскому, как к руководителю, как к лидеру этого театра. Я, конечно, не очень хорошо его знал, но отдался интуиции. Он меня видел на выступлении в Париже, и ему сразу понравился мой танец. Он ко мне подошел и предложил приехать. Мне понравилось, что он оценил меня как танцора. А с Нью-Йорком не получилось. Меня звали в ABT (Американский театр балета) в течение 5 лет, но когда все это случилось и я приехал в Нью-Йорк, после всего этого бума, когда про меня писали всякую гадость, они вдруг испугались и начали говорить, что я должен завоевать их доверие, чтоб я их не подвел... Я не знал, как на это реагировать. Если тебя 5 лет приглашают, а потом начинают говорить про какое-то доверие... Так мы ни до чего и не договорились.
— Ну их можно понять. А вдруг ты опять что-нибудь выкинешь.
— Кто не рискует... Когда я уходил, Моника Мейсон (худрук Королевского балета) говорила, что она меня не знала. Но это ведь не мои проблемы. Никогда мы не разговаривали с ней, она никогда не интересовалась, что я хотел бы танцевать.
— В своих интервью на Западе ты говорил, что вообще хочешь расстаться с балетом.
— Да, хотел. У меня была такая возможность. Как только я расстался с Королевским балетом, мне предложили участвовать в мюзиклах на Бродвее. На меня хотели ставить. И роль главную предложили. Это хорошие деньги, намного больше, чем, например, я получал в Королевском балете. Приглашали принять участие в шоу на телевидении — передаче, когда известные люди едут на остров и питаются жуками... Но я, наверное, буду отказываться от всего этого. Я хотел попробовать сниматься в кино. Я смотрю много фильмов, учусь, наблюдаю за актерской игрой...
— Мне говорили, что твой любимый актер Джеймс Дин.
— Не любимый, но у меня есть его татуировка. Когда я ее делал, то еще не видел его работ. Только потом посмотрел.
— Почему ты все-таки решил в балете остаться?
— Не знаю даже. Игорь Зеленский меня убедил. Когда я только сюда приехал, то окончательно решил вернуть форму и опять заниматься. Можно сказать, что почти два месяца я отдыхал, валял дурака. Я, конечно, чуть-чуть танцевал в то время. Меня звали и в Английский национальный балет. И в Королевский балет у меня есть возможность вернуться. Я в феврале еду туда записывать DVD, танцевать «Маргариту и Армана» с Тамарой Рохо. Я танцевал этот балет в сентябре, была очень хорошая пресса в Англии. И решили этот балет, поставленный когда-то на Рудольфа Нуреева и Марго Фонтейн, записать. Этот балет шел и в театре Станиславского, и я попросил вернуть его в репертуар.
— Скажи, пожалуйста, Сергей, когда ты ушел из Королевского балета (а это было вскоре после ухода Осиповой и Васильева из Большого), ходили слухи, что тебя перекупил Владимир Кехман, гендиректор Михайловского театра. Он тебе не делал никаких заманчивых предложений? Говорят, он платит Осиповой и Васильеву хорошие деньги. В театре Станиславского вам таких, наверное, не предложат.
— Кто знает? Я Владимира Абрамовича в Питере встретил один раз, случайно, в Мариинском театре на спектакле, и он спросил: «Почему ты не к нам?». Деньги меня не очень-то интересуют. Они у меня и так есть. Зеленский предлагает и неплохие деньги, и хороший репертуар, и гастроли. Мы поедем в Лондон, в Париж, я думаю, в Китай, Нью-Йорк. Будет идти и работа на имя, так же как и на театр. Сейчас я занимаюсь любимым делом, а мне еще и платят за это.
— Любимым? Ты же хотел бросить балет!
— Да, в какой-то момент это дело стало нелюбимым, но сейчас любовь возвращается. Я чувствую, что проголодался. Когда ты не на сцене, теряешься, нет смысла существования. На сцене получаешь сильный адреналин. У тебя сердце начинает учащеннее биться, и такого ты не найдешь больше нигде.
— Первая постановка, в которой ты выйдешь в Музыкальном театре на сцену, будет «Коппелия» Ролана Пети. Ты Пети когда-нибудь танцевал?
— Нет, никогда. В Англии он не идет. Там вообще французов не любят. Англичане любят только свое. Все остальное они просто стирают. Там Ирек Мухаммедов протанцевал 15 лет, так про него там нигде не написано. И Нуреева ведь, когда Марго Фонтейн ушла со сцены, тоже потихоньку убрали. Он сам про это рассказывал. И с Сильвией Гиллем обошлись аналогичным образом. Зеленский в Лондоне был премьером с Дарси Бассел. Но там так стирают имена! Надо с умом подходить и видеть, что происходит. Такая же участь ожидала бы и меня. Я бы все для них сделал, а в 33 года они бы мне сказали: «Спасибо, до свидания».
— Это тоже была одна из причин ухода? Поэтому ты устроил скандал? Почему вы полюбовно не договорились?
— Если б я сказал, что хочу продолжать танцевать в другом театре, — они бы все сделали, чтобы этого не произошло. Поэтому я сказал, что танцевать уже не хочу.
— Какой у тебя ближайший проект в России?
— «Коппелия», и еще я буду участвовать в проекте на телеканале «Культура». Он будет идти около трех месяцев, с октября по декабрь. Это конкурс, будет сидеть жюри, и каждый день танцуется около шести номеров. Номер Голейзовского «Нарцисс» — это первое, что я станцую. Это будет более мужской вариант, его исполняет и Николай Цискаридзе, но у него все-таки много женственного в этом номере. Я буду танцевать то, что танцевал Васильев. Это будет бомба!
— Какие впечатления от Москвы, от театра?
— Москва очень понравилась. Если б мне тут не понравилось, я бы не остался, сразу бы уехал. В Новосибирск я уже слетал — посмотрел. В России чувствуется что-то свое, хорошая энергия. Ты как дома! Там все равно ощущаешь себя чуть-чуть чужаком. В России чувствуется свобода, тебе не диктуют, как жить.
— А как родители отнеслись к твоему шагу?
— Папа мой в Херсоне живет, и он обо всем в газете прочитал. Мама в Киеве, бабушка в Афинах — там по новостям показали. Я хотел тихонько уйти, а не получилось. 250 крупнейших мировых газет все это освещали. Папа позвонил, спросил, зачем я татуировки сделал. А я папу уже 6 лет не видел. Я сказал, что давно их сделал. Переживали они, конечно. Но все делается не зря. Мои родители 7 лет вообще никак не общались друг с другом, а сейчас хотят вместе поехать на отдых, и даже, даст бог, может, снова сойдутся. Поэтому только ради этого стоило уходить.
— А ты не родственник нашего клоуна Полунина?
— Нет. Я его племянника недавно встретил в Новосибирске — очень на него похож. У меня на Кубани родственники Полунины. Они как раз всегда думали, что он из их семьи, родственник. У них был какой-то потерявшийся брат. А сам Полунин мне говорил, когда мне было лет 16, чтоб я ему обязательно позвонил. Но я так этого и не сделал.
