— Екатерина, у вас какие стихи отца самые любимые?
— Я люблю его «Последние стихи», эта книга так и называется. Они самые замечательные, на мой вкус.
— Часть военного детства Рождественский провел в детдоме, часть — с дальними родственниками, потому что мать была на войне. Он это тяжелое время часто вспоминал?
— Нет, это ему было сложно... Дитя войны, родители на фронте, отца быстро убили, мать ушла работать хирургом... Сложное время, он был предоставлен сам себе, но тем не менее писал стихи и первое стихотворение опубликовал в 13 лет — написал про победу, про то, что он сам будет обязательно участвовать в войне и тогда победа будет за нами. Замечательное мальчишеское стихотворение. За него он получил свой первый гонорар, который он отправил в фонд войны и считал, что этим приблизил ее конец. Мальчишество, конечно, но невероятно трогательное.
— С детства было ясно, что путь его — поэзия, стихи, и только?
— Он не мог их не писать. Тем не менее, когда он направил документы в Литинститут, ему было отказано по причине, что рано ему становиться поэтом.
— Ага, таланту не хватает.
— Ну да. Профнепригодность. Тогда так часто бывало. И он поступил в Петрозаводский университет на филологию, потом снова пытался пробиться в Литературный, и в итоге его приняли, он перевелся в Москву. Там-то он познакомился с Евтушенко, Ахмадулиной и другими — они учились почти в одно время...
— Их теперь под одну гребенку и в одну строчку: шестидесятники, мол. Из той плеяды остался один Евгений Евтушенко, всех остальных уже нет...
— Он себя ни к кому не причислял. И сейчас я совсем не понимаю, почему их собирают в одну связку: разные люди, разные взгляды на жизнь, на страну... Каждый по-разному пропускал через себя все, чтобы получались стихи. Просто жили в одно время — это единственное, что их связывало.
— В
— Все тогда относилось к политике, даже подсознательно. Когда он решил вступить в члены КПСС, дома был скандал. Мама сказала прямым текстом: или я, или коммунисты. Она у нас главный диссидент в семье. Но отец объяснил это так: ему не пристало подслушивать под дверью, что говорят на партсобраниях, его как беспартийного выгоняют из зала заседаний, и он уже потом из третьих рук узнает о жизни страны. Мне это надоело, он говорил, я хочу присутствовать там и быть в курсе. Так он убедил маму, что это вступление в партию не так уж страшно, что это нужно для его дальнейшей жизни и для возможности писать. Став членом партии, он был выбран в секретари Союза писателей. И на этом посту он смог продвигать очень важные дела: отредактировал и выпустил первую книгу Высоцкого «Нерв», отстоял домик Цветаевой, который собирались сносить, наследие Мандельштама... Очень много таких дел, благодаря которым мы сохранили большую часть нашей культуры ХХ века.
— Какая дома царила атмосфера?
— Я варилась в этой творческой среде, к нам приходили знаменитые люди, они читали стихи, и не только свои, но, что удивительно, они читали стихи друг друга. Память какая! Отец и Евтушенко постоянно жонглировали поэзией, устраивали дуэли: один бросает строчку, другой продолжает... А когда писались песни, то приходили композиторы, звучали мелодии, пелись песни... И отец играл на разных инструментах. Долгое время на антресолях пылился его аккордеон. И когда его первый раз достали и я его увидела, у меня был шок: он и это умеет!
— Кстати, с Высоцким они дружили?
— Общались, были интересны друг другу как творческие личности. Фильм «Арап Петра Великого» снимался в Юрмале, и мы там отдыхали много лет подряд. Как раз там у них произошло сближение, там была и Марина Влади, они плотно общались... Сам Высоцкий мне показался маленьким, коренастым, с хриплым голосом... Но мне было неинтересно, сами понимаете, я мальчиками интересовалась, а тут — дядя с гитарой... Хотя дура, конечно, что не запоминала ничего и не записывала эти встречи, но это понимание приходит уже потом.
— Он не мог не понимать, что поэзия — дело элитарное, а в народ уходит песня, она попроще. Что широкая слава останется только в песнях.
— Конечно. Но он с большим удовольствием писал стихи к песням — сейчас это называется «тексты к песням», а тогда это были стихи к песням. Разные вещи... Первый композитор, с которым он записал песню, был Александр Флярковский. Это было в
— Смешно: юное поколение, завсегдатаи соцсетей, знают Рождественского не по «Позвони мне, позвони» и не по «Семнадцати мгновениям весны», а по очень популярному видео. Черно-белая запись: мальчонка браво читает стих Рождественского...
— Да, это замечательный ребенок, не знаю, кто он и откуда, но это видео стало очень известным. К нашей семье эта запись не имеет отношения. Знаете, насчет того, гражданский это поэт или лирик... Он соединял в себе всё. И лирика потрясающая, посвященные маме стихи... Это ведь редкость: поэты в основном люди свободного нрава, у всех много любовей, у того же Евтушенко тоже. А здесь была одна любовь на протяжении всей жизни, причем на разрыв души. Отсюда и удивительная поэзия. Но посмотрите: множество тех стихов, которые актуальны сегодня! Их можно читать на митингах, и все станет ясно. Чем больше проходит времени, чем дальше он уходит, тем ближе нам становятся его стихи.
— Вы рассказывали о том, как тяжело, долго умирал Роберт Рождественский. И еще вы сказали однажды, что боль, с которой он пережил перестройку, его добила...
— Развал Союза, в котором он жил, вывод войск и обстрел Белого дома — каждый выстрел был как будто в него, он просто погибал от ран. Он как будто не умер, а погиб. Погиб на фронте. Период полнейшего хаоса, когда никто ничего не мог понять, и особенно развал Союза — это еще больнее ударило по нему. Понимаете, друзья из Грузии, Таджикистана (друзей было очень много, он ведь и переводами занимался) — теперь не друзья, а непонятно кто? Все это навалилось на него — и сделало свое дело. Это огромное разочарование усугубило его болезнь. Он всегда верил в то, о чем думал. Сначала верил в коммунизм, а когда в нем разочаровался — перестал в него верить. Он не делал вид, что верит, а верил на самом деле. Дитя войны, сын матери-коммунистки — но, когда пришло осознание, что будущее ожидается не совсем светлое, он стал об этом писать. А с фигой в кармане никогда ничего не писал.
