Накануне юбилея мы встретились с теми, кто его помнит, кто занимается его наследием и центром-музеем «Дом Тарковских»: сестрой легендарного режиссера Мариной Арсеньевной Тарковской и генеральным продюсером фестиваля «Московская премьера» Вячеславом Шмыровым. И первое слово – Марине Арсеньевне.
«Андрей умел создавать семейную атмосферу»
- По вашему описанию дома на Щипке, где жила семья Тарковских, можно восстанавливать не только интерьеры, но и облик целого района. Теперь, когда создается музей Тарковских, каким вы его себе представляете?
- Слава богу, что к 80-летию со дня рождения Андрея Тарковского окончательно решился вопрос с восстановлением дома. История тянется 20 лет. Началась она во времена, когда во главе Союза кинематографистов стояли Элем Климов и Андрей Смирнов. Тогда вынесли постановление о создании музея в 1-м Щиповском переулке (теперь он называется Щипковским – С.Х.). Деньги выделили большие, но пришла перестройка, деньги у Союза кончились, и дом оказался в ведении районной управы, его сдали в аренду, а потом снесли… Теперь предполагается создание не просто музея Тарковских, а культурного центра Замоскворечья с кинозалом, библиотекой, видеотекой. Восстанавливать мемориальные комнаты нет смысла, поскольку были они скромно обставлены, каждая по 10 кв. метров. В двух таких комнатах и жила наша семья. Может, надо выделить какую-то часть под сохранившиеся вещи...
- А чем для Андрея Арсеньевича был дом, если говорить о нем, не как о географической точке?
- Когда наши родители поженились, они жили в небольшой комнате, где после моего рождения, с двумя детьми, оказалось тесно. Папа был поэт, ему требовалось уединение. Тогда мы переехали в 1-й Щиповский переулок. Эти две маленькие комнатки и стали домом Андрея. Но тот дом, что упоминается в его фильме «Зеркало», расположен недалеко от деревни Игнатьево, близ станции Тучково Белорусской железной дороги. В 1935-1936 году родители снимали там у крестьян часть деревенской избы. Андрею было 3-4 года, но это осталось в его памяти на всю жизнь. Мечта о Доме может быть и осуществилась, когда он купил землю в селе Мясное. Обустраивала жилье вторая жена Андрея - Лариса Павловна. Там Тарковский чувствовал себя дома, но, к сожалению, недолго прожил в Мясном. В 1982 году он уже уехал за границу. А последняя квартира, которую Андрей получил в Москве, располагалась на 1-й Мосфильмовской, ныне улице Пырьева, дом 4. Она производила впечатление временного жилища, хотя была по нашим понятиям очень хорошая, просторная. Было ощущение, что семья существует на семи ветрах, не планирует там постоянной жизни. Хотя мы понятия не имели, что Андрей собирается куда-то уехать. Возможно, он и сам еще не думал об этом. Но все же он умел создавать семейную атмосферу.
- Хозяйственная жилка была?
- Не хозяйственная даже, а способность обустраивать уют. Это складывалось из мелочей. У Андрея не было денег, когда он со своей первой женой Ирмой Рауш получил жилье на улице Чкалова, средств хватило только на покупку кухонного гарнитура. Но он из ничего создавал особую среду. Пустая консервная банка обматывалась шпагатом, и получалась красивая вазочка для ручек и карандашей. Часть стены оклеил денежными купюрами из бабушкиных запасов. Получилось красиво. Хотя жаль было портить купюры с изображением Екатерины и Петра. У Андрея было творческое отношение к жилищу, чего совершенно не было у мамы. Она оставалась по натуре аскетичным человеком. Ей ничего не требовалось, кроме чашки чая и папироски.
- Может, время было такое?
- Я думаю, не время, а характер. Первые занавески купила я, когда подросла. А до этого у нас на окнах их не было, и все, кто проходил мимо, а ходили часто, поскольку за углом стояли помойные баки, могли наблюдать за жизнью нашего семейства. Отсутствие стремления создавать уют сочеталось в маме с невероятной чистоплотностью. От папы остались на стенах портреты. Был у нас фотоснимок Владимирской иконы Божией Матери, черно-белая репродукция «Моны Лизы». Висели папины старинные иконы. Был и самодельный иконостас от бабушки, которая была глубоко верующим человеком, молилась утром и вечером. Такая атмосфера была у нас в 1-м Щиповском.
«Зеркало» - семейный фильм
- В книге «Осколки зеркала» вы пишите, что Андрею было только десять лет, а мама уже считала, что его судьба будет, как у отца. Что имелось в виду?
- Андрей очень был похож на папу по характеру. Конечно, в нем было много и маминого. Но она, прежде всего, видела черты, свойственные нашему отцу, его интерес к самому себе. Не знаю, можно ли это назвать эгоизмом. Наверное, что-то другое. У творческой личности, в душе поэта, как у папы, всегда идет интенсивная работа, ведь стихи сочиняются не по заказу – сел и написал. Сосредоточенность на себе у папы присутствовала. Андрей был первенцем и непростым ребенком. В 14 лет он заболел туберкулезом. Жизнь тогда была очень суровая, голодная, организм ослаблен. Мама больше заботилась об Андрее, чем обо мне, поскольку я была послушной, тихой девочкой. А Андрей – озорником, очень живым, подвижным. Обрастал компаниями, которые маме могли не нравиться, играл в азартные игры, и меня научил играть в очко. Тогда же были дворы, которых сейчас почти не существует. Ребятишки играли в вышибалочку, ножички, пристеночек. В послевоенные годы среди ребят ходило много оружия, они что-то взрывали. Время было интересное для мальчишек. Андрей, как любитель азартных игр, приносил выигранные медяки бабушке, которая очень им радовалась. Маме об этом не говорили. Такой он был, с противоречивым характером. Мог маме нагрубить, а потом к ней приласкаться. Так же со мной: то поколотит, то заботу проявит.
- Многие молодые режиссеры Европы, да и мира, в ответ на вопрос о том, кто оказал на них влияние, называют имя Тарковского. Хотя были на свете Антониони, Бергман, немало других гигантов. Но почему-то называют именно Тарковского. Вы находите этому объяснение?
- Кино Андрея до сих пор интересует людей, хотя не каждому оно понятно. У него настолько все глубоко продумано и объединено – и музыка, и изображение природы, и исследование человеческих душ, не говоря уж об операторском искусстве. На «Жертвоприношении» выбеливали позитив для того, чтобы создать ощущение оторванности от земли. Возьмем «Иваново детство» и «Андрея Рублева». Все происходит на земле, по которой Андрей ходил босиком, знал на ощупь каждую дорожку. Он вообще хорошо чувствовал природу. А там ушел от этого… Есть два глубочайших исследования о музыке в фильмах Тарковского. Когда мы смотрим его картины, не отдаем себе во многом отчета, нас просто потрясает увиденное. Там есть вещи, волнующие до сих пор, и в общем-то, религиозные. Основная нить его творчества – тема жертвенности, начиная с дипломной работы «Каток и скрипка» и заканчивая «Жертвоприношением».
- Был мальчишка, ваш брат, который мог и побить. А потом вы пришли в кинозал и увидели нечто удивительное. Вы думали о том, откуда берется необычное видение мира в его картинах?
- Каждый фильм рождался долго и мучительно для Андрея и для нас, бесконечно проходил разные инстанции. Но удивления по поводу того, что Андрей такой, мол, обычный, и вдруг так себя раскрыл, не было. Мы знали о его огромном внутреннем потенциале. Если б не режиссура, неизвестно, как бы сложилась его жизнь. Это как раз то, что было ему нужно. Особенно поразило «Зеркало» - семейный фильм, в титрах которого раз шесть упоминается имя Тарковских. Я была скромной, меня смущало и даже шокировало, что ассистент – Тарковская, актриса –Тарковская, стихи читает Арсений Тарковский… У Андрея никогда не было чувства смущения. Он был свободным человеком. Невыносимо долго тянулось история с «Андреем Рублевым». Первая премьера в 1966-м, потом вторая в 1971 году, через пять лет. Абсурд! Фильм стал для меня потрясением. Зал, конечно, роптал. Говорили: какая жестокость! Посмотрели бы они сейчас те страшилки и ужастики, которыми переполнено телевидение. А тогда это казалось чрезмерным. Как будто люди не знали историю русского средневековья. Просто к этому не привыкли на советском экране. Не понимали Тарковского, а может, и не хотели понять. В Доме кино после премьеры «Зеркала» многие шли мимо бледного Андрея и мало кто подошел его поздравить. А я с начала до конца проплакала в зале. И сейчас, вспоминая это, способна заплакать.
«В душе у него не было покоя»
- Лет пять назад на одном из фестивалей я познакомилась с настоятельницей монастыря, которой уже нет на свете. Она рассказала удивительную историю встречи с Тарковским, которая определила выбор пути. Внутренний голос манил ее куда-то, а посоветоваться ей, тогда еще студентке, было не с кем. Поговорили они несколько минут, которые утвердили в мысли выбрать именно духовный путь. Удивительно, ведь Андрей Тарковский не был религиозным человеком.
- Он не был воцерковленным человеком. Мы росли в безбожной стране. Но интерес к богу был у Андрея с ранних пор. Он видел церкви, где в росписи вбивались штыри для того, чтобы повесить мешки и сбруи. Церквей оставалось много, потом уже их доконали война и Хрущев. В нашем районе часто случались бомбежки, поскольку там располагался завод, работавший на оборону. Андрей ходил в эти церкви, в храм Григория Неокесарийского на Полянке с удивительными изразцами. Все это очень его привлекало, поскольку имело отношение к чему-то высшему. Андрей, когда немножко подрос, спрашивал у папы, есть ли бог. Папа отвечал так: «Если ты веришь, то бог есть». Сейчас эта формула кажется не совсем правильной. Потом отец уже мне разъяснял: «А как же ты думаешь? Кто это все сотворил?» Папа верил в бога без сомнения. Андрей, судя по его дневнику (мы с ним не говорили об этом), стремился к богу, уже перед уходом чувствовал его руку на своем затылке. Но в душе у него не было покоя. Страшно об этом говорить, слишком об интимных вещах идет речь. В последних его фильмах присутствует и дзен-буддизм, стремление познать восточную философию. Не знаю, можно ли все совмещать, но интерес к этому у Андрея был, несомненно. В конце жизни он читал в основном религиозно-философскую русскую литературу, Бердяева, Флоренского. Когда Андрей уехал, стали приходить письма на «Мосфильм». Мне их передали. Молодой человек-инвалид написал о том, что готов был покончить с собой, но посмотрев «Сталкера», остался жить. Уже одно такое письмо оправдывает все те муки, которые испытывал Андрей при создании своих фильмов.
- Вы считаете, Андрей Арсеньевич иногда окружал себя не теми людьми?
- В первой половине жизни, когда нас связывали более близкие отношения, у Андрея было огромное количество верных друзей. Сначала школьных, потом институтских. Дружил он с Александром Гордоном, который стал моим мужем. Сложился яркий круг людей, соратников по искусству – Андрей Кончаловский, Михаил Ромадин, Вячеслав Овчинников, потом Эдуард Артемьев. Боюсь кого-то не назвать. Со вторым браком эти друзья постепенно уходили, появлялись другие люди. Андрей становился более одиноким. Часто в его дневнике проскальзывают такие записи: мне одиноко, меня никто не понимает. Что-то произошло в его жизни. Он отдалился от прежних друзей. Сложно говорить, с чем это связано.
- Но одиночество - необходимая вещь для художника…
- Его дом был всегда полон народу. Как говорится: много званных, да мало избранных. По-моему такая ситуация и была у Андрея. Я даже удивляюсь, как он мог работать, когда кругом какой-то народ непонятный. В работе, чтении он находил отдохновение от внешней жизни. Много читал в простойные месяцы и даже годы. После «Сталкера» он три года не работал, ждал решения вопроса о запуске фильма «Ностальгия» в Италии. Это был внутренне наиболее спокойный для него год, хотя ожидание всегда ее нервировало. Чиновничьи переговоры шли медленно. Тогда Андрей перечитал всего Толстого, которого высоко ценил и хотел в свое время снимать «Смерть Ивана Ильича». Мечтал о «Мастере и Маргарите», разговаривал на эту тему с Маргаритой Тереховой, которая сыграла бы главную роль. Но он не знал, как снять Кота. Осталось много неосуществленных планов: «Идиот», «Волшебная гора» Томаса Манна. Потрясающая вещь, и Андрею она была близка. В подростковом возрасте переболев туберкулезом, он еще долго посещал диспансер. Все особенности лечения знал хорошо. Но не только это привлекало его, но та ситуация, когда люди находятся далеко, в изолированном обществе, а потом вынуждены вернуться в большой мир, окунуться в земной водоворот. Думал он и «Докторе Фаустусе» Томаса Манна с его проблемами души творца, о той цене, какой творческий человек достигает высот. Очень жестокая расплата следует за это. Андрей же писал в дневнике, что очень любит маму, папу, Марину, Сеньку – своего старшего сына, но какой-то странной, не действенной любовью. Видимо, чем-то надо поступаться творческому человеку, чего-то себя лишать, отказываться от обычного человеческого тепла, погружаться в тот холод, о котором как раз и говорит Томас Манн.
- Чего-то не додавать самым близким…
- Естественно, но тут дело не только во внутренней жизни, участвовали и внешние влияния. Сложная у Андрея жизнь, и сложный характер. Вот он говорит в «Зеркале», что какие-то ссоры происходили с матерью, и чего это мы все ссоримся. Никаких ссор на самом деле не было, это не свойственно нашей семье. Просто Андрей чувствовал свою вину перед всеми.
- А у вас есть ощущение, что вы с братом о чем-то недоговорили?
- Конечно. Оно возникает у каждого человека, потерявшего своего близкого. В 1979 году умерла мама, и это было очень тяжело. Потом ушли Андрей и папа. Ощущаешь свою вину, особенно перед мамой. Хотя мы были очень близкими людьми. Она в этой квартире, где мы с вами находимся, два года лежала парализованная после двух инсультов. Но все равно думаешь: чего-то не додала, чем-то обидела. Это мучает. Что касается Андрея, то он как-то пришел сюда с разговором, спрашивал, почему я не прихожу в его дом. Он в своем дневнике это коротко записал. Разговор был тяжелый, и я сказала, что его жена мне чуждый человек, и я туда пока ходить не могу. Не пошла на сближение, и сейчас об этом жалею. Ну, что мне стоило сказать: «Да, Андрей, я с удовольствием к тебе приду, буду дружить с твоей женой». Но во мне тоже тарковский характер. Хотя папа сказал мне, что у Андрея может быть сколько угодно жен, но брат у тебя один. После этого я стала бывать в квартире на «Мосфильмовской» улице. Но близости уже не могло быть. И я человек очень замкнутый, и Андрей тоже. Были встречи без особых излияний и проявлений братских или сестринских чувств. Конечно, об этом приходится только сожалеть. Хотя я нахожу какие-то приветы от Андрея в его фильмах. В «Ностальгии» жена героя очень на меня похожа. Для «Соляриса» Андрей искал актрису, напоминающую меня. Это очень дорого, поскольку Хари воплощает идею совести героя. Так что в глубине души у Андрея были ко мне теплые чувства. Я в этом не сомневаюсь.
- Вы - яркая, талантливая женщина, и когда рядом два таких мощных мужчины, как отец и брат, с этим, наверное, тяжело жить?
- Но я же прожила свою жизнь, которая была довольно суровой. Называю себя чернорабочей семьи Тарковских. Потому что, начиная с моей бабушки и свекрови, за всеми ухаживала. Папу в больнице навещала. Всю жизнь кому-то служила. При этом работала, у меня была семья. Надо было делать миллион дел. И мама больная лежала, требовала постоянного внимания. Было очень трудно…
«Тарковский был стилягой»
Вячеслав Шмыров – заместитель директора Библиотеки киноискусства имени С.М Эйзенштейна по организации Культурного центра-музея «Дом Тарковских», генеральный продюсер фестиваля отечественного кино «Московская премьера»:
- Дом, в котором жили Тарковские, был построен в середине XIX века. Сам по себе он не являлся памятником архитектуры. Это исторический памятник, поскольку связан с годами жизни этой семьи. Дом был типовой, двухэтажный: низ каменный, верх из лиственницы. Неподалеку от него расположен завода Михельсона, впоследствии – имени Ильича, где когда-то Каплан стреляла в Ленина. Квартира 26, в которой жили Тарковские, была коммунальной. С соседями установились добрые отношения, так что Тарковские могли пользоваться их телефоном. Был кран с холодной водой, готовили на керосинках и примусах. Отапливали жилье при помощи дров. В комнатах было сыро и темно, поскольку одно из окон выходило на стену соседнего здания. Именно здесь жил Тарковский, начиная с двухлетнего возраста и до получения первой самостоятельной квартиры после триумфа в 1962 году в Венеции фильма «Иваново детство» (первая в истории нашей страны главная награда этого кинофестиваля «Золотой Лев Святого Марка»).
До войны отец режиссера – поэт Арсений Тарковский – ушел из семьи, но жил все равно поблизости, даже ходил в магазин на Серпуховке, где постоянно встречался с матерью Андрея и Марины Тарковских Марией Ивановной. На Серпуховке же в клубе Андрей Тарковский впервые приобщился к кино. Это был фильм «Щорс» Александра Довженко, которого Тарковский ценил больше, чем, например, Эйзенштейна. В доме в 1-м Щипковском бывали друзья Арсения Александровича и Марии Ивановны по Литературному институту, где они вместе учились, например, поэт и переводчик Мария Петровых. А когда Андрей стал студентом ВГИКа, приходили уже его сокурсники и друзья – Василий Шукшин, Александр Митта и другие. Близлежащая Серпуховская улица считалась вторым Бродвеем после улицы Горького. И Тарковский был одним из главных стиляг того времени.
С этим домом связана почти половина жизни Андрея Тарковского. Формально Тарковский покинул этот дом в 1962 году, как я уже сказал, но фактически с конца 50-х он снимал комнаты по соседству – с момента женитьбы на своей сокурснице Ирме Рауш, которая впоследствии сыграла роли матери Ивана в «Ивановом детстве» и Дурочки в «Андрее Рублеве». Одна из этих комнат была в доме, где прошли юные годы другого прославленного жителя этого района – поэта Андрея Вознесенского. Он, как и Александр Мень, учился с Андреем Тарковским в одной школе, которая находится в районе нынешней станции метро «Серпуховская», в одни и те же годы. Об этом свидетельствуют две мемориальные доски – Тарковскому и Меню (Вознесенскому еще не успели повесить).
Идея создать музей на Щипке возникла еще в 1988 году. Одно время этим занимался Союз кинематографистов и его подразделение – Кинофонд, но ничего хорошего из этого не вышло. Был период, когда домом Тарковских занимался Музей кино, которому удалось отстоять территорию от соседних учреждений, пытавшихся оттяпать «лишние» метры от этого участка земли…. В 2007 году, в дни празднования 75-летие Андрея Тарковского, мы с Мариной Арсеньевной Тарковской пошли к тогдашнему депутату Московской городской Думы Евгению Бунимовичу и предложили ему поддержать идею создания на месте этого дома государственного учреждения культуры Москвы - культурный центр-музей «Дом Тарковских». К сожалению, к этому времени самого дома уже не существовало. Он разрушался со временем, и в 2004 году было принято ошибочное решение его разобрать. Против чего возражала сестра Тарковского - Марина Арсеньевна, но с ней не посчитались. Тем не менее, статус памятника за этой территорией закреплен. И это очень важно! Можно сказать, что это «намоленное» место, куда приходят люди, оставляют записочки, вешают самодельные плакаты. Саму историю разрушения дома можно при желании восстановить по фильмам и фотографиям, которых немало.
Москва – город с большой кинематографической историей, но в нем нет ни одного достопримечательного места, связанного с историей кинематографа. Даже богатейший Музей кино во главе с авторитетным Наумом Клейманом до сих пор не обрел своего пристанища. Сегодня Дом Тарковских становится реальностью. Несколько раз по этому поводу оптимистично высказался мэр Москвы Сергей Собянин. Некоторое время назад мы встречались с префектом Центрального округа Сергеем Байдаковым, и он также поддержал этот проект.
Щипок – очень интересное место, его редко воспринимают, как Замоскворечье, потому что он находится за Садовым кольцом. Между тем здесь образовался любопытный уголок, словно выпавший из времени, где можно снимать фильмы о послевоенной эпохе и даже послереволюционной. Тут практически нет новых домов, зато много вузов и нет кинотеатра. И мы хотим, чтобы несомненной принадлежность будущего центра Тарковского стал кинозал, в котором бы постоянно шли фильмы Тарковского, его учителей, учеников и последователей. Думаю, что студенческая среда по достоинству бы оценила существование такого музея. Существовало несколько концепций музейного проектирования. Все упиралось в то, что Тарковские жили очень скромно, в коммунальной квартире. А во время эвакуации квартира сильно пострадала – из-за недобросовестных жильцов этого дома. Создавать музей коммунального быта, наверное, не совсем интересно. Хотя Марина Тарковская обладает большим собранием личных вещей и документов, основой будущей музейной коллекции, большая часть из которых будет представлена в Галерее на Солянке на выставке, посвященной Андрею Тарковскому.
Откроется она 11 апреля и будет идти до 20 мая. Кульминационным моментом станет, как я полагаю, Ночь музеев.
Согласно плану правительства Москвы, в 2012 году развернутся работы по проектированию будущего центра. Уже до 10 апреля мне поручено представить техническое задание, т.е. описание того, каким мы Центр Тарковского хотим его видеть. На основании утвержденного задания, как я понимаю, возникнет архитектурный проект – в границах прежнего, воссоздаваемого дома. А в 2013 году Москва выделит 10 миллионов рублей, чтобы этот дом был построен. Обещают, что это случится к концу следующего года. Еще к юбилею Андрея Тарковского мы готовим к печати книгу Марины Тарковской «Московские адреса Тарковских».
