«Скелеты в шкафах, конечно же, имеются»
— Вячеслав, нота за нотой, слово за словом, день за днем, а между тем у вас — серьезный юбилей. Готовитесь к торжеству?
— Нет, не готовлюсь. Никакого пафоса в этот день не будет: не хочется что-то. Лучше потом, когда этот день уже минет, станет прошлым, тогда можно будет и юбилейные торжества устроить. А пока я занимаюсь своим здоровьем.
— Неужели есть повод бегать накануне дня рождения по врачам?
— Слава богу, волноваться нет повода. Просто жена настояла, чтобы я, пока есть небольшой промежуток в гастрольном графике, походил по врачам и обследовался. Раз в несколько лет надо же, согласитесь. Вот я теперь туда — как на работу, а еще так далеко, неудобно ездить! Зато чувствую себя таким легким! Как во время поста. Это потому, что все время заставляют голодать ради разных процедур.
— Вы поститесь? Скоро наступит Великий пост, так что ваши однодневные голодовки можно считать разминкой перед серьезным испытанием?
— Нет, я не то чтобы строго соблюдаю все посты — просто стараюсь не нарушать, хотя и без фанатизма. Обычно пощусь первую и последнюю неделю, а в остальное время разрешаю себе разные послабления. Но я же еще постоянно разъезжаю по гастролям — не будешь же там, в процессе работы, говорить: «Принесите мне вареную капусту! Или пшенную кашу с тыквой!». Где на маршруте, а уж тем более — в концертном зале перед выступлением все это возьмешь? И получится, что, избегая греха нарушить пост, ты можешь впасть в другой, куда более тяжелый грех — гордыню. А по мнению духовников, это куда хуже. Так что я просто придерживаюсь разумной позиции.
— Пост для вас — вопрос веры или больше здорового образа жизни?
— Много лет назад, когда быть верующим еще не было столь популярно, я очень интересовался православием — и его историей, и содержанием. А сейчас, когда это стало вдруг так модно, у меня, наоборот, появилось больше скепсиса. Не в смысле самой веры, конечно, а по отношению к некоторым церковным положениям.
— Если для вас существует пост и он основан на вере, а не на моде, значит, должна быть и исповедь.
— Конечно.
— Есть в чем каяться? За столь-то длинную творческую жизнь...
— Кто же признается-то? Нет, скелеты из шкафов доставать не стану, хотя они там, конечно же, имеются. Да и не существует безгрешных людей. У меня даже есть такая песня, где проводится мысль, что и сам Господь Бог не без греха.
«Быть широко известным — еще не значит собирать залы»
— Вы сказали, что сложно поститься на гастрольном маршруте. Отсюда я могу сделать вывод, что вы ведете активную гастрольную деятельность.
— Не такую активную, как несколько лет назад, на пике своей популярности... Хотя сейчас, кстати, у меня на такое уже и здоровья не хватило бы.
— Ой, не прибедняйтесь! Уж вы-то не на пике! В стране нет человека, который не знал бы Малежика. Вы — очень известный человек.
— Быть известным — это ничего не значит. Сколько людей сегодня широко известны, их знают в лицо, по фамилиям, они не уходят с экранов телевизоров, а предложи им выступить с концертами — и сразу: «Нет!» Потому что они не соберут зал, даже небольшой: люди не пойдут на тех, в ком нет творчества. Этим так опасен сегодняшний шоу-бизнес: имена вроде звучат громко, а сборов не имеют. Так что быть известным — совсем не главное в нашей работе.
— Соглашусь с вами: лучше быть любимым, чем известным. Но к вам приведенный пример не относится — вы вроде бы даже и не из шоу-бизнеса...
— Сам себя я к шоу-бизнесу в полной мере не отношу: мне куда ближе просто творить и показывать результат зрителю, чем все эти приемы искусственного накручивания популярности.
— Но без этих приемов легко вылететь из обоймы, оказаться невостребованным, попасть в категорию «неформат». Вот скажите: много новых песен сегодня берут у вас радиостанции?
— Не так чтобы очень много, хотя что-то берут. Но я ведь всегда имею возможность показать свои новые работы в концертах. И с гордостью могу заметить, что не выезжаю на одних только своих старых хитах: примерно пятьдесят процентов времени концерта звучат новые песни, и публика принимает их очень тепло.
— Изменился зритель за столько лет вашей работы на сцене?
— Именно мой зритель? Да, конечно, он стал более зрелым.
— В плане возраста или взаимной эмоциональной отдачи артисту?
— И в первом, и во втором — просто зритель стал более маститым, что ли.
— Вы поете в концертах свои хиты: «Провинциалка», «Я мозаику сложил», «Лилипутики»? Просто доводилось слышать от разных известных исполнителей, что петь хиты надоедает куда раньше, чем менее популярные в народе песни.
— Разумеется, пою. Люди приходят услышать любимые хиты, и я не могу обмануть их ожидания, даже если порой что-то новое мне спеть интереснее и как автору, и как исполнителю. Очень важно, чтобы зритель услышал то, что ждет, песни, по которым он меня узнал и полюбил. Хотя, повторюсь, и новинки в моих концертах принимаются очень хорошо.
— Вам, автору столь популярных песен, наверное, хорошо известна и понятна природа хита?
— «Мозаику» я написал для капустника. Группа, с которой я играл в самодеятельности 15 лет, справляла юбилей, и я просто сидел и придумывал, из чего можно сложить мозаику. И когда песня вдруг стала такой популярной — а успех был просто ошеломительным, — я испытал шок. Я думаю, секрет, быть может, в простоте. В «Мозаике» очень легкий припев, моментально ложится на ухо. То же самое с «Лилипутиками», когда мне сказали: ты написал что-то такое!.. Объяснить успех песни постфактум достаточно легко — вот «Лилипутики»: есть и простота, и в то же время необычность хода, когда появляется это «ле-ле-ле», и вдруг — некая двусмысленность слов. Но когда пишешь — понять это очень сложно. А может, я просто не задумывался.
— Мне очень нравится ваша песня «Французский роман», но в ней имеется доля горчинки; для хорошей лирики она обязательна?
— Хорошая лирика просто должна быть искренней, а уж горчинка там или что-то нежное или трепетное — это отражение тех эмоций, которые ты некогда испытал, а потом перенес в творчество. А каждый потом уже выбирает для себя, что ему ближе, что лично у него вызывает эмоциональную отдачу.
— Недавно у вас вышел сборник стихов «Понять, простить, принять»; ваши поклонники весьма одобрили эту работу, а вам всегда удается в жизни «понять, простить, принять»?
— Быть может, и не всегда, но я стараюсь, идя по жизни, все-таки пользоваться именно этим принципом. Надо уметь и понимать, и прощать, и принимать какие-то не очень приятные тебе вещи — тогда и ты можешь рассчитывать на такое же к себе отношение.
— Вы также советовались со своими почитателями, как назвать будущий альбом, над которым вы сейчас работаете. Ваши поклонники предложили: «Я люблю тебя тысячу лет восемнадцатилетней любовью». Вы же, насколько я знаю, больше склоняетесь к мысли назвать альбом: «Жить, чтобы любить». Это ваше жизненное кредо?
— Я пишу в основном лирические песни, а как их можно создавать без любви, влечения, душевного подъема? А если я не смогу творить, моя жизнь станет бессмысленной. Получается, что «жить, чтобы любить» — действительно мое кредо.
«Даже когда я стал уже знаменитым, моя мама продолжала говорить: «Когда же ты вернешься в инженеры?..»
— Вы стали композитором и исполнителем вопреки воле родителей, хотя обычно бывает наоборот: детей заставляют заниматься музыкой.
— Да, меня не заставляли — я сам хотел, закончил в детстве музыкальную школу по классу баяна. Отец против моих занятий музыкой не был, а мама — да, решительно возражала. Отец ее осаживал — он был шофер, спокойный такой, говорил: «Оставь его!». А мама у меня работала учительницей, но тоже была из крестьянской семьи, — она хотела, чтобы у меня было высшее техническое образование; я его, надо сказать, получил, а потом все равно ушел в музыку. И мама, уже будучи старенькой, все вздыхала: «Когда же ты вернешься в инженеры?..» Ее даже не останавливала мысль, что я не просто занимаюсь любимым делом, а что это моя профессия, которая приносит доход. Никак она не хотела видеть меня музыкантом.
— Что она преподавала?
— Математику, и еще она вела младшие классы.
— То есть в доме был порядок, дисциплина, и ко всему вы были приучены подходить с математической четкостью и безупречной логикой?
— Кстати, да. Я, кроме шуток, хорошо учился и в математике разбирался.
— Ваша жена — наоборот, актриса, хотя часто мужчины ищут в супруге прообраз мамы...
— Ну, порядка от того, что Татьяна по профессии актриса, в доме не меньше. (Смеется.) Таня ради меня и детей оставила работу, она сейчас домохозяйка. Может, в душе она когда и переживала, что не состоялась в профессии, но ни разу ни в чем не упрекнула, Таня у меня очень мудрая женщина. Еще она, кстати, прекрасно рисует.
— Ваши дети любовь к точным наукам унаследовали?
— Нет, они не технари.
— А к музыке?
— К музыке склонность проявлялась намного больше. Мой младший сын Иван всерьез занимается музыкой, у него есть свои музыкальные проекты, недавно он записал несколько песен на студии в Англии, но они на английском языке, и я боюсь, ему не удастся их здесь, в России, продвинуть. Во всяком случае, не знаю, как ему с этим помочь.
— Вы влияли на выбор жизненного пути для своих детей, настаивали на чем-то?
— Нет, я никогда не то чтобы не давил — даже особо не вмешивался.
— А в вопросах их личной жизни?
— Упаси бог, нет.
— Приходилось в жизни использовать известную фамилию, чтобы решить какие-то проблемы детей, ну, скажем, в детстве, со школой?
— Да, конечно, приходилось. Но и дети понимали, что такую известную фамилию нельзя позорить, старались соответствовать.
— Внучки гордятся, что их дед — сам Малежик?
— Не знаю, но хотелось бы верить, что да. Младшая, конечно, еще слишком маленькая, а старшая — уже школьница, так я как-то раз услышал: она хвалилась своим подружкам, что «мой дедушка уже две песни мне посвятил». Было приятно.
— Ну что же, 17 февраля у вас день рождения — так что, главный тост будет за композитора и певца Вячеслава Малежика?..
— Я сам не очень увлекаюсь алкоголем, до 32 лет вообще не выпивал, потому что начитался в Ленинской библиотеке разных ужасов про алкоголизм и резко потерял интерес к спиртному вообще. Но потом мне жена сказала, что я много теряю. Я посмотрел на это другим взглядом и начал выпивать — и, как мне кажется, сегодня знаю толк в хороших винах и крепких спиртных напитках. Не брезгую ни самогонкой, ни чачей, ни сливовицей.
Но дело не только в том, что пить, сколько в том — за что пить. Думаю, на своем юбилее я буду пить не столько за себя и даже не столько за свою счастливую эстрадную карьеру, сколько за свою семью: за жену, детей, внучек. Ведь они — мое счастье и моя же опора в моем песенном творчестве.
