Цитаты:
...Считается каким-то необыкновенным подвигом Ахматовой то, что в свое время она не уехала в голодную и неприютную эмиграцию. Зная судьбы эмигрантов-писателей и удавшееся житье пробившихся советских писателей, зная, что в эмиграции для более или менее благополучного житья надо быть как минимум стойким, сильным, трудолюбивым, а уж про дачи, санатории и медали даже не думать, — подвиг следует представить просто-напросто ленивой боязнью перемен...
...Слава богу, не одна Тамара Катаева видит ее сенильную манерность...
...Ее эффект — это то, что она была последним представителем Серебряного века в сочетании с ее внешностью...
...«Она гармонична в каждом жесте, это, помимо красоты, придает ей что-то совершенно особое...» Ахматова знала это про себя, любовалась собой, но, как и всякому человеку, ей было себя мало. Она придумала про себя еще и «мне больно от ее лица»...
...Про себя она знает, что величественного замысла воплотить ей не удалось. Собственно, он и не задумывался. Когда она прожила уже столько, сколько прожила, — спохватилась: надо было бы хотя бы задумать что-то величественное. Стала говорить, что задумывала...
...Любитель Гумилева или Ахматовой — вот это нечто более конкретное, как диагноз. Николай Гумилев — поэт уровня КСП. Русские не видели жирафов, не знали, что они изысканные, Гумилев увидел, нашел поразившее всех слово — роднее и нужнее жираф никому не стал. Те, кто решил, что такая-то поэзия и открывает что-то неведанное, сокровенное, нераскрытое, стали туристами. Наконец-то полная поэзии душа знает, куда ей выплескиваться — в туризм...
...Ну почему про других людей пишут просто, важно, с благодарностью за то, что они нам дали, нам сделан подарок, мы обогатились, и почему про Ахматову пишут, размазывая нас по стенке, превращая в ничтожества, которые — трепыхайся не трепыхайся — никогда, никогда не приблизятся к явленному в ней идеалу...
Когда лет десять назад мы возмущались «Голубым салом» Сорокина, где Ахматова «раскрывает свою мокрую раковину и писает на голубую кожу айсберга, и ее моча размывает голубое сало», мы еще не знали, какой Сорокин душка! Кульбиты постмодернизма — это еще цветочки. «Расчищение площадки», бунт молодости — одно дело. Холодное и рассудочное обнуление — другое. Любой писатель думает: придут потомки, они рассудят... Внимание! Потомки пришли.
Но кто эти потомки? Существует ли «право потомка»? Ты сам никто и звать никак, и единственное, что ты сделал важного, — выкрикнул «дурак!». Имеешь право: ты — потомок.
Передо мной сидит один из потомков. Такая вот дама Тамара Катаева, автор книг «Анти-Ахматова», «Другой Пастернак. Личная жизнь. Темы и варьяции», «Отмена рабства». На первую книгу в
Катаевой лет 45; по диплому дефектолог; имеет мужа и маленькую дочь; явно обеспеченная; начитанная, говорит косноязычно, но уверенно; не красавица и не уродина; холеная, а на пальце вместе два кольца, золотое и серебряное.
«У Ахматовой плохие, пошлые стихи»
— Вы в юности читали Ахматову? Вообще читали что-нибудь?
— Вы меня спрашиваете, как этого норвежского юношу, который Кафку читал. Я до такого, как он, святотатства не доходила. Читать я любила. Поэзия вообще мне нравится.
— Какая?
— Хорошая. Пастернак, Мандельштам, Цветаева мне нравятся. Но Ахматова — нет, и я горжусь этим. В компании моей юности (друзья, родители...) собиралась публика приличная, которая пиетета перед ней не испытывала и на пьедестал не ставила. Ведь многие люди не считают ее за великого поэта, и Бахтин... Ее надо называть поэтом второго ряда — это она называла поэтов ниже уровнем «гнусной ямой». Крепкий поэт второго ряда — это тоже высокое звание. Другое дело, какое ей придают значение в общественной и литературной жизни. Любой человек, который открывал Ахматову непредвзято и не в 12 лет, эти вещи должен понимать. Это все знают, просто говорить не хотят.
— Давайте суммируем, какие у вас претензии к Анне Ахматовой.
— Мне не нравится, что Ахматову насаждают как очень хорошего поэта — от этого портится общественный вкус. Я не хочу, чтобы моей дочке, когда она в школе будет проходить Серебряный век, давали читать Ахматову без комментария, что это нехорошая поэзия.
— «И тихо идут по Неве корабли...» Да, нехорошая поэзия. А вам в школе насаждали Ахматову?
— Я помню только, что мне не понравилось. Хотя приходилось на нее внимание обращать — говорили все время: Ахматова, Ахматова... Открываешь ее книжку — и каждый раз какая-то пошлость. Как пародия. Очень плохие, неинтересные, пошлые стихи. Кроме «Мурка, не ходи, там сыч на подушке вышит, мурка серый, не мурлычь, дедушка услышит...» Это стихотворение кажется мне очень искренним.
— Позвольте вставить цитатку из «Романа с кокаином» Агеева: «Пошлость — это способность человека относиться с презрением к тому, чего он не понимает...» А как так получилось, что вы написали об Ахматовой? Одну, теперь вот вторую книгу...
— Вторая, «Отмена рабства», — это отходы производства. Первая книга получилась очень объемная, а собирала я материал, себя не ограничивая. Осталось и на вторую книгу, я добавила туда еще больше своих комментариев. А почему решила писать об Ахматовой... Что ни открой — как Ахматова, так обязательно фальшь, надрыв, затягивание меня в необходимость смотреть на нее с восхищением, умилением. Все это у меня накапливалось, пока я не стала об этом дома говорить. Раз, другой... Времени у меня было много, слушатели были, я рассказывала свои впечатления. У меня в книге есть уморительные совпадения: что пишет она, а что было на самом деле... Она попадала в дикие ситуации. Ее уже становилось жалко — после
«Говорят, книг скоро вообще не будет»
— В каком жанре написаны ваши книги? Литературоведение?
— Я науку литературоведение вообще не понимаю — все произведения, которые я читала, я воспринимаю очень непосредственно. На обложке моей книги про Пастернака я специально поставила мою фотографию — я сижу в полный рост с ногами такими... В надежде, что хотя бы в книжных магазинах мою книгу не поставят в раздел литературоведения. Литературоведы так не фотографируются. Пишут, что я придумала новый жанр в нон-фикшн.
— Это сотрудники издательства пишут на обложке — для пиара.
— Да. Но я тоже считаю, что это особый жанр. Все меняется, говорят, книжек вообще не будет.
— Вот как?
— Поэтому какая разница, в каком жанре написаны последние. Книжки заканчиваются, и тут я одна из последних написала свой поток сознания. Я не исследователь, ничего не находила. Я брала книжки, которые у многих людей стоят на полках. Например, Чуковская. Я намеренно избегала сведений, которые не находятся в открытом доступе. Я хотела показать, что можно увидеть, если смотреть на Ахматову непредвзятым взглядом.
— Как считаете, что такое искусство?
— В каком смысле?
— В таком, что искусство — вообще обман. Великий обман.
— Те, кто пишет сказки, не обманщики. Они не обманывают, не пишут то, что реально. Я, может, сижу тут реально, а у меня тут бегают... и я их отбрасываю.
— Кто? Зеленые человечки? Ясно... А Ахматова, вы считаете, как раз обманывала в плохом смысле, да?
— Да, обманывала, мелко... Я говорила не о том, что я думаю, а о том, что все думают. Ахматова мне не интересна. Если бы, не дай бог, мне довелось с ней встретиться, я была бы огорчена — увидела бы, что она такая злая тетя, и мне надо себя вежливо вести...
— Осуждаете, значит, мифотворчество личности, да? Видите ли, есть закон: нельзя по произведениям писателя восстанавливать биографию. Маяковский тоже писал «я люблю смотреть, как умирают дети».
— Я осуждаю то, что это мифотворчество удалось, что все восприняли это. Ахматова требовала и добилась того, что все написанное ею воспринимают серьезно. Написала про дорогу, по которой сына вели, — и нельзя было сметь сказать, что ей было не до сына и не до дорог, по которым его вели. Я разбираю реакцию людей на нее. Ее стихов самих я не касаюсь. Иногда при случае я свое ни на что не претендующее мнение высказывала. Да, у меня такое мнение, имею право. «Это были черные тюльпаны, это были страшные цветы» — трудно пройти мимо таких строчек и не похихикать.
«Отношусь к Демидовой как к демонстрациям сталинистов»
— Пройдемся по тексту. Вы пишете: в сексуальной жизни Ахматова была вовсе не так темпераментна. Откуда вы знаете?
— Из открытых источников. «Антиэротична», «холодна как лед». Свидетельства людей, которые это знали из прямых источников. Бунин, Алексей Толстой... Да и так чувствуется, знаете.
— Вы цитируете М.Кралина «И уходить как будто рано...»: «Как-то Ахматова заметила, что в самоубийстве Марины Цветаевой были, по-видимому, и творческие причины». Далее ваш комментарий: «Это ж надо так исписаться — до крюка. Ну ладно, простим за то, что догадалась вовремя умереть». Так-то вам Цветаева нравится?
— Это ёрничество такое. Это не я считаю, а Ахматова. Ахматова про Цветаеву ничего не говорила просто так. Раз Ахматова говорит «творческие причины» — значит, она подразумевает, что Цветаева исписалась.
— Вы так думаете? А «простим ее»?
— Ну, простим, она уже умерла, не будем о мертвых плохо... Наверное, я не так выразилась.
— Наверное. Как вы считаете, почему Елена Чуковская все же не подала на вас в суд?
— На что? Количество цитат из Лидии Чуковской определяется потребностью. Я полемизировала с каждой цитатой.
— А что вы думаете о поведении Аллы Демидовой? Она при каждом случае упоминает негативно вашу книгу, при этом не называя вашей фамилии.
— Она сжилась с Ахматовой, очевидно, ей жалко... Я к ней отношусь как к демонстрациям сталинистов — людей, у которых погибли деды на Соловках, а они ходят с портретами Сталина. Но я допускаю ее точку зрения: поэзия такая штука, что может нравиться, и все тут. Значит, какой-то нерв затронула.
«Пусть напишут «Анти-Пушкин»
— Каждое поколение юных девушек — даже поколение пепси! — в
— Многие из них не обманулись. Ведь вкус воспитывается со временем. Обманулись те, кто этот период прожил и стал читать Ахматову дальше из-за пропаганды. Это плохо. Мы нация культурная, литературная, и когда у нас в великих писателях ходят такие, такого ранга, как она, — это плохо. Это неплохо было бы как-то подчистить.
— А вот Пушкина очень насаждают...
— Пусть найдется кто-то, кто напишет «Анти-Пушкин». Но мне он очень нравится, я о нем плохого писать не буду. Его мифотворчество в жизни к его поэзии не имеет отношения. Вы дневники Ахматовой читали? Их невозможно читать без неловкости и стыда за нее. Все написано на публику, все жеманство. Каждую фразу можно переписать с интонацией насмешки, иронизировать, смеяться и ерничать.
— Вы упоминали в своих интервью «Голубое сало» Сорокина. Вам импонирует его позиция, очевидно?
— У него прелестная авторская позиция. Автор — это такая данность... Я, будучи дефектологом, имею право писать про луну, про солнце, про Пастернака и про Пушкина. Ко мне придрались потому, что я негативно написала.
— Вы в предисловии пишете, что сбрасывание с корабля современности не ваша цель. А что же это, если не сбрасывание?
— Сбрасывание в качестве этического и культурного знамени. В нашей современности такие знамена не нужны. Подрастают дети, зачем им навязывать, что она была такая страдалица? Потом ребенок полезет в источники, скажет, что все это не так.
— Еще из предисловия: надо «назвать все как есть, своими словами». А какими должны быть эти слова? Обязательно такими, что, будь она жива, подала бы в суд за оскорбление личности?
— А чем я ее оскорбила, какое слово я сказала? «Психопатка», употребленное вне медицинского контекста? Ну, наверное.
— Там много. Приспособленка...
— А как можно доказать, что человек не приспособленец? Я ее не оскорбляла. Я показала свое видение.
