Вот тебе и на! «Как не надо? — возмутилась я. — Вы же три часа назад на репетиции кричали: „Яда мне! Яда!“ Я два литра принесла. И вам, и всему залу хватит. Все равно им без вас не жить. Ну, конечно, не хотите, не пейте. Вылейте обратно в бутылку!» Он не стал поддерживать разговор в таком тоне и, сбросив перья с леопардом на диван, ушел в режим полоскания и сушки.
А я принялась воровато отколупывать кусочки от огромного торта, всученного ему в финале концерта. С какой осторожностью он его принимал! Еще бы, ведь десять кило перьев, которые могли свалиться на дарительницу в процессе вытягивания на сцену подноса с монументальным произведением кулинарного искусства, лишили бы женщину остатков разума.
— Валерий Яковлевич, — мой собеседник наконец закончил свои 1200 оборотов в минуту, — а где клубника? Вам в зале полную корзину подарили! Ягоды крупные! Так где она? Меняю на яд! Сами знаете, «яд в дороге — вещь…» Кстати, откуда эти цитаты, помните?
— Шварц. «Обыкновенное чудо». «Яд в дороге — вещь необходимая! Легко ли на чужбине достать яду?»
— Браво! Вы всегда на высоте! Так где клубника?
— Я даже не посмотрел, осталось там или нет…
— Останется там! После того как вы сначала зал угостили, а потом оставили то, до чего зрители не успели дотянуться, без пригляда! Опять вам ничего не досталось из съестного… Хлеба-то вы не едите, торт, значит, тем более не будете… И, выходит, снова вы голодный!
— Ничего, я последний месяц, пока был в отпуске, ежедневно вел полуголодное существование, привык.
— Очень заметно, что вас не кормили. Конечно, я понимаю — форма! Вы замечательный муж: все время пашете, все время на гастролях и ничего при этом не едите!
— Да? А пресса все время пишет, что я безвылазно сижу в Майами. И это тогда, когда я просто не вылезаю из концертов по российским городам и весям.
— Потому что вы все время прячетесь. Кто за вами будет гоняться по российской глубинке? Тогда как коллеги ваши, а следом за ними и пресса только и светятся на тусовках. А вас ни на вечеринках не встретишь, ни по телеящику не увидишь.
— Так нет нормальных музыкальных программ по телевидению! Что же мне — по ток-шоу бегать? Или в фартуке и с половником что-нибудь стряпать напоказ?
— Вы слишком разборчивы! А ради медийности ничем брезговать не приходится. Сейчас, чтобы писали, надо женщин бить: журналисток, хозяек придорожных кафе.
— Нет уж, спасибо! Пусть редко пишут, зато про творчество.
«Я очень люблю рок, в этой музыке есть особая энергетика!»
— Не хотите, значит, драться? Ладно, тогда давайте про творчество. По тому, что вам дарят на сцене, можно составить ретроспективу ваших песен. Исполнили «Верооко» — несут куклы, спели «Ягодку» — тащат клубнику или арбуз… Но зачем же вы спели про яд?
— Не для того, чтобы несли отравленное вино.
— Песня эта ваша, ядовитая, роковая такая. И, кстати, не одна она. Все первое отделение у вас теперь звучит в стиле рок. Впору не на «Славянском базаре» зажигать, а на «Нашествие» ехать!
— Да вот захотелось чего-то новенького, свежего. Я давно не обращался к року, где-то с 90-х годов, со времен программы «Дело вкуса». А между тем я очень люблю эту музыку, в ней есть особая энергетика.
— Не хотите что-нибудь из классики рока в программу взять? «Казанову», например? Мне нравится это слово!
— Не хочу. Хватит с меня «Роз» Арбениной. И так есть некий перебор чужих песен в программе. Записываешь их то к Юрмале, то в ходе каких-то проектов, а потом становится жалко и поставленного номера, и костюмов, так они и оседают в концерте. Как, кстати, случилось и с песней «Ты дарила мне розы».
— Ну эта-то песня репертуара вашего, прямо скажем, не испортила. И поете вы ее просто блестяще! Арбенина, кстати, говорила, что вы были единственным артистом, кто ей позвонил и спросил разрешения на исполнение. «Я была просто в шоке! — заметила тогда Диана. — Как правило, никто не только не спрашивает, но и в известность не ставит! Берут — и все!»
— Как же, я обучен правилам вежливости. Конечно, я нашел ее телефон, позвонил, спросил… По себе знаю, как это неприятно, когда берут без спроса твою песню в программу. Не жалко, но ты хотя бы спроси!
— Да они же как думают: спросишь, а он не разрешит… И придется не брать, потому что тогда уже будет неудобно. А со свершившимся фактом люди рано или поздно мирятся.
— Видимо, так и думают.
— Но если ваши песни другим зачастую не по размеру, то, скажем, обрядовая песня перуанских индейцев, вызывающая дождь, ради которой вы и надеваете 10-килограммовый головной убор из перьев и наряд вождя краснокожих, точно оставлена древними вам в наследство. В Витебске только ее отрепетировали — такая гроза случилась, что казалось, небеса разверзлись. На следующий день в Питер с ней прилетели, самолет ваш, знаю, в грозу сажали, а двум другим лайнерам в посадке вообще отказали. В Москву на один вечер заглянули, долгожданную грозу синоптики не знали, с каким антициклоном связать. В Челябинск на два дня выступать приехали — опять гроза за вами следом примчалась. А уж в Сочи люди совсем в день вашего концерта грозу не ожидали… И это все за какую-то неделю…
— (Смеется.) Я сам люблю грозу, и, видно, она платит мне взаимностью. А как это связано с песней «Полет кондора», не знаю. Может, правда идти работать в МЧС, тушить так пожары.
— С ближайшей «Юрмалы» что привнесете в программу?
— Будет творческий вечер Александра Зацепина. Его песни были в моем репертуаре очень давно, еще в пору моей безвестности. А когда я, после того памятного конкурса в Ялте, всплыл на поверхность, то меня сразу взял в свои ежовые рукавицы Давид Тухманов. И контакт с другими авторами случился уже очень нескоро. Оттого творчество Александра Сергеевича прошло мимо меня, хотя сейчас я записал «Всегда быть вместе не могут люди» и исполняю ее в концерте.
— Отличная песня! Еще: «Есть только миг…»
— Да, Зацепин — потрясающий композитор. Но для «Юрмалы» я перепел «Если б я был султан…»
— Раз уж мы говорим строго про творчество, расскажите, что зрителям ждать от ваших московских сольных концертов осенью? Будет совершенно новая программа? Или это слишком большой риск?
— Я не могу взять и спеть совершенно новую программу, зритель — очень своенравный организм. Спел артист много новых песен — плохо, где то, что мы знаем и любим? Спел много старых — плохо: за кого он нас держит, ничего нового не делает! Поэтому надо, чтобы новые песни были вперемешку со старыми в разумной пропорции.
— Да ладно, Валерий Яковлевич! Ваша публика вам предана! Вот и сейчас: вы еще рта не успели открыть, только вышли, а зал уже ревел от восторга. Вам можно телефонную книгу петь!
— Это тебе только так кажется.
«Не люблю зависеть и быть обязанным. Лучше за все заплачу сам!»
— Шесть лет вы столицу не жаловали. Как вас все-таки уговорили на сольники?
— Пришел ко мне Петр Михайлович Шаболтай, директор КДС, и сказал: «Как тебе не стыдно?! В Москве надо работать!» Ну вот, я по старой дружбе. Вообще я очень тоскую по концертному залу «Россия», там я любил работать и часто это делал. Для меня сам зал — это очень важно. Есть стены, которые помогают, для меня это была «Россия» и, слава богу, еще есть «Октябрьский» в Питере. А КДС ведь не приспособлен для концертов, люди сидят за 300 метров от сцены, в темноте их не увидеть, не рассмотреть. А если я не вижу публику, я ее не контролирую. Так что… тяжелый случай.
— Концертные шоу — дорогое удовольствие. У вас имеются спонсоры?
— Нет. Я не люблю зависеть и быть обязанным. Лучше за все заплачу сам.
— Ваша гордость, думаю, очень дорого вам обойдется! Ведь если делать настоящее шоу, продажа билетов особой прибыли не принесет.
— Богатые люди меня как-то не особо жалуют. Да я за их любовью и не гоняюсь. Но если уж работать в Москве, надо делать яркое, красочное, дорогое шоу. Это традиция. Мы всегда что-то строили, свои города с мостами, дорогами, водопадами… Да, все это очень дорого. Но… Значит, отработаю без прибыли. Я зрителя ниже денег не ставлю.
— Для дня сегодняшнего такой подход — это творческая благотворительность какая-то… Хотя бы телесъемки будут?
— Не факт. На телевидении любят, когда в концерте много звездных гостей. А я люблю: мой концерт, моя публика — и больше никого.
— Что же, при таком раскладе яд вам точно в жилу!
— Да «если честно — все чудесно!», — процитировал он еще одну свою новую песню, которую, несмотря на нежно-благостные слова, поет всегда с оттенком острой грусти.
— Да где же чудесно-то?! У вас еще пугачевский фестиваль. А в промежутках гастроли бесконечные! Как вы все это собираетесь выдержать?
— И мне уже кажется, что я нахватал на себя обязанностей больше, чем смогу поднять. Но от фестиваля в Крыму тоже не мог отказаться. Ведь именно конкурс в Ялте когда-то дал мне дорогу на большую сцену, и именно София Ротару, с которой мы будем на пугачевском фестивале сопредседателями в жюри, тогда воевала за меня, чтобы пробить в лауреаты. Так что я просто не мог сказать «нет»!
— Что вам мешает сократить концертный график? Ведь только в зале «Фестивальный», в Сочи, — а он один из самых тяжелых, — вы работаете четыре раза! При температуре на улице под 40 градусов, а на сцене под софитами, соответственно, за 50. Сами же говорили: там на сцене стоит такая жара и духота, что петь просто невозможно.
— Но я не могу там не работать. Именно по этому концертному залу определяется востребованность артиста: не собрал «Фестивальный», значит…
— Так вы же не просто его собираете! Вы это делаете четыре раза за месяц! Зачем? Чтобы коллеги почувствовали комплекс неполноценности?
— О, Господи! Конечно, нет! Просили просто прокатчики.
— Как мне нравится, Валерий Яковлевич, это ваше неумение говорить «нет!». Давайте, я уже тоже что-нибудь попрошу…
— Ну попробуй…
— Поберегите себя хоть немного!
— Ой, нет, такую просьбу я выполнить не могу. Я привык работать на износ и по-другому просто не умею.
— Понятно… «Счастье — это насыщенная гордость»…
— Печорин? Да нет, я не герой нашего времени, я просто люблю и уважаю свою публику.
