— В вашей фильмографии только сильные женщины, это стечение обстоятельств?
— Я надеюсь, что мои героини не просто сильные, а прежде всего сложные. Интересные. Скучно быть просто сильной женщиной. Гораздо интереснее играть женщин неуверенных, уязвимых. Я стараюсь искать слабость, а не силу в своих героинях. Жизнь двойственна, необъяснима, полна сюрпризов. Так что старайтесь не быть слишком уж прямолинейными.
— Вы опять играете секретного агента на пенсии, так же, как и в “Рэд”, только теперь все гораздо серьезнее…
— О да, здесь все по-настоящему. Помните финальную сцену фильма, в которой борются два пожилых человека? Знаете ведь, как бывает в боевиках, когда зритель едва успевает перевести дух: герой получает удар в лицо, тут же вскакивает, снова бросается на противника. Смешно, да? Мы старались избежать штампов. На площадке у нас был прекрасный специалист, постановщик драк в фильме “Порок на экспорт”, и он нас многому научил. Когда тебя ударяют ножом, первое, что ты испытываешь, — шок, потому что боль невероятно сильная. И ты просто не можешь тут же броситься в драку. Поэтому у нас все гораздо менее динамичное, зато гораздо более реальное.
— Это было самым сложным во время съемок?
— Пожалуй, нет. Сама история — она невербальна. В ней очень мало проговаривается напрямую, и все построено на нюансах. Но Джон (Мэдден, режиссер фильма. — М. Д. ) точно знал, какой ритм будет у фильма еще до того, как он попал на монтажный стол. И если он говорил: “Ты должна выйти в эту дверь очень быстро”, — я выходила очень быстро и не спрашивала, в чем моя мотивация.
— Вы верите, что преступник может скрываться тридцать лет?
— Господи, конечно! Сколько людей пропали без вести, сколько убито, а убийцы так и не найдены. А на самом деле они живут среди нас, их дети ходят в школы… В этом нет ничего экстраординарного. Ох, да вспомните про О. Джея Симпсона!
— Этот фильм — еще и история одной ошибки. Вам приходилось совершать подобные по масштабу ошибки?
— Мы все совершаем ошибки. Но ты никогда не знаешь заранее, как велика твоя ошибка, и надеешься, что время все исправит. А масштаб оценить можно лет через десять как минимум.
— Вы верите в идею возмездия?
— Месть. Правосудие. Очень интересная тема для дискуссии. Я думаю, что все мы, человеческие существа, очень двойственно относимся к возмездию. С одной стороны, мы легко прощаем — особенно когда дело касается нас. Мы, разумеется, всегда держим в голове, что неплохо было бы простить ближнего. Все мы божьи твари и сопереживаем другим человеческим существам. С другой стороны, когда совершаются преступления против человечества, глаза нам застилает кровавая пелена, мы требуем возмездия. И я чувствую внутри себя раздвоение. С одной стороны: “Вздерни его! А сначала пытай! “С другой стороны, вполне возможно, что детство этого человека было несчастным. Разве вы не испытывали бы сочувствие к шестилетнему ребенку, которого мучают? И тогда ярость отходит на второй план.
— Да, но как же жертвы, разве они не заслужили возмездия? Вполне возможно, что человек, проведя тридцать лет в тюрьме, выйдет на свободу и вновь будет творить злодеяния. Стоит ли его реабилитировать?
— Весь этот клубок в моей голове, и я, как маятник, качаюсь от одного экстремального решения к другому. В любом случае, что касается геноцида в Руанде, Германии, Уганде, Китае, мы не должны забывать об этом. Мы должны помнить и платить уважением тем страданиям, через которые они прошли.
— А как быть с Израилем и Палестиной?
— Британия прошла через то же самое. Вспомните Ирландию. Наши грехи перед Ирландией совершенно очевидны, и нет никакого смысла отрицать это.
Мне кажется, что есть что-то совершенно неправильное в стене, которая пересекает страну. Точно так же это было неправильно в Берлине. Я хотела побывать в Газе, но мне сказали твердое “нет”. В конце концов, стены никогда не выполняют своей функции. Вспомните Великую Китайскую стену.
— Вы сыграли столько запоминающихся ролей, кто-то из ваших героинь дал вам модель поведения?
— У меня множество моделей поведения, я нахожу таких людей везде, чаще в обычной жизни. Людей, которые находят в себе силы жить и все еще любят жизнь, они способны на настоящие поступки и гораздо больше любят человечество, чем я. Мне бы хотелось быть похожей на таких людей.
Хотя нет, признаюсь, я обожаю Эмму Томпсон.
— В фильме вы говорите по-русски, вам ведь пришлось выучить эти несколько фраз?
— Да, конечно, хотя мой отец и родился в России, приехав в Англию, он очень хотел ассимилироваться, забыть русский, и, конечно, даже не думал о возвращении на родину. Он всеми силами старался стать британцем. Мы даже дома не говорили по-русски. Так что мне было учить этот язык нелегко.
— Но у вас получилось намного лучше, чем у других актеров, пытавшихся говорить по-русски…
— Ах, мне так приятно это слышать! Все-таки есть зов крови!
— Ваш отец был бы недоволен…
— Вы совершенно правы! Но я обожаю русский, он невероятно красив. Вам, русским, не понять, как красиво звучит ваш язык.
— Ваша героиня совершает роковую ошибку своей жизни в двадцать лет, а вы помните себя двадцатилетней, могли бы так же ошибиться?
— Конечно! Это совершенно универсальный опыт. В двадцать ты полон идеализма, энергии, ты чувствуешь себя неуязвимым, даже бессмертным.
— Что бы вы посоветовали себе, двадцатилетней, сегодня?
— О, боже! Выучи одно слово — “отвали!”. И научись им пользоваться в любой момент, который покажется тебе подходящим. Не бойся посылать людей. Я была слишком вежлива и боялась отправлять людей туда, где им самое место. Это моя огромная ошибка.
— Всего-то одно слово?
— О, конечно, одного слова недостаточно. Но, знаете, даже сегодня я использую его слишком редко. Надо делать это почаще.
