Сукачев, как водится, уже на первой песне устроил такой расколбас, будто поет последнюю. А на последней пытался рвать на груди майку. Качественное изделие потянулось, но выдержало. Разыгрывать сценическое безумие у Сукачева можно поучиться и авангардному панку Джонни Роттену, и неутомимому украинскому цыгану Евгению Гудзю. “МегаБит” столкнулся с Игорем Ивановичем за кулисами, когда на сцене тянула ритмичную малийскую тоску темнокожая группа “Amadou & Mariam”.
— Перед песней “Месяц май” вы рассказали, что прочитали в Интернете, мол, “когда же этот старый урод перестанет петь эту песню, как же она надоела”…
— Ну, вообще-то, я считаю, что, конечно же, они абсолютно правы! Надо давать дорогу молодым. Я ровно так же, как Борис Борисович Гребенщиков, жду ту молодую шпану, которая наконец-то сотрет нас с лица земли.
— Есть хоть наметки на нее?
— К сожалению, пока не знаком, но очень хотел бы познакомиться.
— Без какой песни вы не представляете своего выступления?
— Уверяю вас, я не одержим своими песнями. Я как тот человек из анекдота — могу копать, могу не копать.
— Будете продолжать режиссерскую деятельность?
— Я продолжаю. Сейчас работаю в театре “Современник” над спектаклем, который называется “Анархия”. Этой зимой будет его премьера. “Современник” мне самый близкий театр, хотя в Москве немало замечательных театров. Я не застал тот “Современник”, который был в самом начале, просто я чуть позже родился. Но для меня этот театр был огромной легендой. Галина Борисовна Волчек хотела, чтоб я ставил там работу, и мне это вдвойне приятно. Михаил Ефремов играет у меня главную роль, Дмитрий Певцов, Василий Мищенко, Маша Селянская (Евстигнеева) и Оля Дроздова. За исключением Димы Певцова, это все птенцы “Современника”. Когда я туда пришел, меня окружили заботой и любовью, я к этому был не очень готов, и мне это, опять же, приятно.
— Почему “Анархия”?
— Это английская пьеса, она называется совсем по-другому. Театр написал письмо автору от моего имени с тем, что я хочу переназвать пьесу, и автор согласился.
— Юрий Шевчук сказал нам, что сейчас настало время революционно настроенных романтиков. На этом фоне вы ставите пьесу “Анархия”. А Джонни Роттен здесь на каждом углу кричит, что “все политики — дерьмо, а политическая система — страна Дерьмовия”. Что вы думаете об этом веянии времени?
— Мне очень приятно, что Юрия Юлиановича начали наконец-то посещать вот такого рода мысли. Что касается Джонни Роттена, моя пьеса как раз рассказывает об английской панк-группе конца 70-х годов, которая была в одной компании с Sex Pistols. Если Джонни так сказал, то это значит, не стареют душой ветераны, забавно! Надеюсь, что он по-прежнему панк. Сегодня обязательно взгляну на него. То, что он делал в 77-м году, когда появилась группа Sex Pistols, мне очень сильно нравилось. Тогда мне было 18 лет, и они сильно на меня повлияли. Сейчас мне малоинтересна эта музыка. Все, что я думаю о Джонни Роттене, я скажу в своем спектакле в декабре.
— Помимо него здесь еще и Джон Фогерти из Creedence (Creedence Clearwater Revival), песни которого вы поете. Интересно увидеть кумира юности?
— Для меня Джон Фогерти и группа Creedence — часть моей жизни и часть той любви, когда я маленьким 12-летним мальчиком услышал словосочетание “рок-музыка” и полюбил ее навеки. Creedence для меня значит очень много. Если бы вы этот вопрос задавали моей жене Ольге, она бы точно сказала, сколько их песен я играл в 15, 16 и 17 лет. В 18 я их перестал играть, но по-прежнему их обожаю, у меня есть их пластинки. Для меня Фогерти — один из величайших людей рок-н-ролла. Сегодня очень хочу его послушать. Но уже ностальгически, в силу возраста я уже имею право на воспоминания.
