Водка “Стихотворная”
— Евгений Абрамович, давайте начнем с легкого и смешного, прежде чем перейти к высоким материям. Современные поэты пьют?
— В кризис ликероводочные заводы являются самыми верными спонсорами поэтических фестивалей! Есть даже водка “Стихотворная”, ее делают по специальному заказу. Но сейчас на поэтических мероприятиях ее выпивают меньше, чем предоставляют. Раньше представлялось: раз поэты — значит, надо залиться. В начале горбачевского времени я приехал на фестиваль в сибирский Академгородок. Там был сухой закон, но все понимали, что раз приедут поэты, нужно иметь что-то. Всюду был разбавленный спирт! Мы там еле выжили. Сейчас пьянство — больше имидж, чем суть.
— “Поэзия — дело одинокое, и собирать поэтов вместе, может быть, даже опасно”, — как-то раз сказали вы. Но ведь собираете же.
— Я сам все время был в параллельном официозу пространстве: в университетской студии Волгина с Гандлевским, Кенжеевым, Сопровским, Цветковым, потом в студии Ковальджи, которая превратилась позже в клуб “Поэзия” (Жданов, Еременко, Парщиков, Арабов, Шатуновский, Нина Искренко, Иртеньев и еще много кто). Понимаете, в молодой период становления нужен контекст, атмосфера. Все происходит, как писал Арсений Тарковский о Мандельштаме, “в диком приступе жеманства”. Если поэт не думает, что он пишет главные на свете стихи, ему вообще трудно писать. Но важно и войти в силовое поле поэзии, ощутить себя там. Это характерно и для того времени, и для сегодняшнего Интернета — там ведь не только графоманы выставляются.
— И вы начали объединять поэтов.
— Международный фестиваль поэзии в Москве я не случайно назвал не биеннале поэзии, а биеннале поэтов. Мне было важно не только чтобы публика пришла, но и чтобы сами поэты услышали друг друга. Биеннале поэтов, кажется, на всем постсоветском пространстве был единственным тогда поэтическим фестивалем. В ситуации голого капитализма 90-х годов, когда все переводили на деньги, было важно сделать что-то совсем другое. Когда мы вешали растяжки “Москва — город поэтов”, нам говорили: какой смысл, это же не концерт Киркорова! А моя задача была другая. Я хочу, чтобы Москва знала, что она — город поэтов. Что поэзия существует, жива.
“Настанет свой черед!”
— Хорошо, почему же тогда так мало печатают поэтические книги?
— Если открыть популярные журналы начала ХХ века, когда писали все звезды Серебряного века, вы там прочитаете ужасные стихи — чистую графоманию! Стихи великих поэтов выходили мельчайшими тиражами. “Моим стихам… в пыли по магазинам…” Сегодня происходит то же самое. О поэзии все время говорят как о слабости: мимо рынка, мимо денег… На самом деле она удивительно живучая.
“Проблема поэзии в России” — это не проблема современной поэзии, это проблема современной России. Когда она посмотрит чуть-чуть в сторону от денег, от гламура, когда ей понадобится что-то еще… Тогда-то и настанет ее черед. Поэзия, которую люди не читают, на самом деле им позарез нужна. Сегодня поэзия впервые, может быть, в истории России занимается тем, чем должна, — поэзией. Не истину царям с улыбкой говорит, а вслушивается в языковой гул, в ощущения, которые еще только предстоит осознать.
— Значит, поэзия сегодня не политизирована?
— Она может иметь любую интонацию — и политическую, и гражданскую. Но не это ее цель. Вот знаменитые стадионы, которые собирали поэты-шестидесятники. В то время поэзия заменяла философию, религию, цирк, поп-культуру, шоу-бизнес. А сегодня религия — это религия, философия — это философия, попса — попса... Впрочем, Шевчук недавно попробовал истину царям с улыбкой говорить. Но уже без улыбки.
— Сейчас умные люди говорят, что идеологическая цензура сменилась экономической. Слова “нерентабельность”, “неокупаемость” — приговор.
— Не для поэта. Внутренняя свобода поэзии связана и с этим. Слава Богу, поэты сегодня никому не нужны — в смысле власти, рынку. Говорю математическим языком: поэзия инвариантна относительно многих изменений. Поэзия была до книги, даже до рукописи. И вроде бы сегодня поэзия — неформат. Но появился Интернет и тут же заполнился стихами. Далее: мобильный телефон. Мы делали проект “Мобильная поэзия”. Высылали желающим каждый день по смс стихотворение современного поэта. Поэзия уже живет в самых современных форматах. Есть формат видеоклипа, который зачем-то сразу отдали попсе. А все это убожество может быть и искусством. Сейчас есть даже мировые фестивали видеопоэзии. Стихотворение — это 2—3 минуты. Столько же может длиться музыка и ассоциативный видеоряд. Пока российская видеопоэзия по сравнению с европейскими часто кустарна. Но есть и сильная.
— Известна ли современная русская поэзия за границей?
— Бренд “русская поэзия” — да простят меня за это словцо “бренд” — до сих пор уважаем во всем мире. На любой книжной ярмарке, на которой Россия — почетный гость, число посетителей резко увеличивается, потому что русская литература — это одна из важнейших частей мировой культуры. Я делал антологии современной русской поэзии по заказу разных стран — США, Канады, Бельгии, Франции, а вот в России такого заказа пока нет.
И каждый вечер в час назначенный
— Скольких пядей во лбу надо быть, чтобы понимать современную поэзию?
— В одной мастерской во ВГИКе учились Тарковский и Шукшин. Каждый по-своему гениален. Но Шукшина понимают многие, а Тарковского немногие. Ну и что? Если Римму Казакову “поймет любая баба”, то Родионова или Емелина поймет любой мужик. Кстати, извините, о бабах. В театре “Практика” мы были с женой на спектакле по стихам Веры Павловой. Зал был полон, и в нем было только двое мужчин — я и муж Павловой.
Остальные — женщины, для которых интимный дневник, который пишет Вера Павлова, — это откровение. Главное — каждый день где-то в Москве звучит поэтическая речь, настоящие стихи. И люди, которые занимаются литсалонами и клубами, — это подвижники. Это не продюсеры, не литагенты, не галерейщики, которые стригут купоны с художников.
— Давайте назовем этих людей, многие из них сами поэты.
— Есть “Культурная инициатива” Данилы Файзова и Юрия Цветкова — осмысленные программы и интересная подача. Активно работает Андрей Коровин в Булгаковском доме. Есть такие “ветераны”, как салон “Классики XXI века” в Чеховской библиотеке, там Елена Пахомова. В салоне “На Самотеке” вечера организуют Дмитрий Дмитриев и Наталья Попова, это место больше привлекает студентов. Поэтические журналы “Арион” Алексея Алехина и “Воздух” Дмитрия Кузмина. В Интернете есть “Литрадио” Евгения Вежляна. Есть и другие точки. Они не похожи на концертный зал “Россия”, которого уже не существует. Но они не менее важны для города. Без них нельзя. Это родимые пятна города — сколупнешь, и можно концы отдать.
— Значит, чтобы вникнуть в современную поэзию, стоит походить “по точкам”?
— Я не призываю всех ходить в эти клубы. Может, из-за того, что люди пережили за последнее время много стрессов, они хотят расслабиться, отдохнуть. На вечерах современной поэзии это не получится. В этом главная проблема — не для поэтов, а для слушателей. Она требует усилия, которое вознаграждается.
— Чем?
— А чем вознаграждается любовь? Ощущением полета, наверное. С поэтическими книгами бывают странные вещи. Сейчас трудно представить себе человека, который пойдет в магазин и купит книгу неизвестного ему поэта. Но тем не менее бывает, одну поэтическую книгу перечитывают всю жизнь. Надо, чтобы зацепила строчка. Потом человек вернется к этому поэту, никуда не денется.
А можно рукопись продать?
— Чем поэты зарабатывают на жизнь?
— Никто не живет на стихи. А если живет, то плохо. Многие занимаются делами, близкими к литературе. Журналистика, преподавание… А есть те, кто внешне не имеет к литературе и поэзии никакого отношения. На тиражи почти невозможно жить, переводы почти ничего не дают, и только премии позволяют на некоторое время чувствовать себя свободным. Я не думаю, что сегодня в России кто-то живет на стихи.
— Ах Пушкин, первый живущий на стихи поэт России… Прости-прощай.
— Но и Пушкину это не удалось. Ушел из жизни весь в долгах. В мире, кстати, то же самое. Другое дело, что в более обеспеченном обществе проще обеспечить и поэзию. Гранты, премии, стипендии — есть разные формы поддержки. Вот недавно Мишель Уэльбек приезжал в Москву со своими стихами. Но живет он не на стихи. Один только аванс его последнего романа составил миллион евро. На Пятый юбилейный биеннале поэтов к нам приехали кураторы фестивалей в других странах. В Америке чуть ли не на трусах стихи печатают. А в Брюсселе был проект, когда поэты из разных стран писали стихи об этом городе. После чего, например, набережную в центре города выложили плиткой с моими стихами. Почти километр. Вы можете себе представить, чтобы в Москве стихи современного поэта выложили в камне в центре города? Впрочем, денег там тоже не платили. Одна уважуха.
— Но есть все-таки и объективно признанные поэты. Те же Тимур Кибиров, Вера Павлова, Лев Рубинштейн…
— Признанный, ну и что? Я знаю признанных поэтов, по чьим стихам может проходить коллоквиум в Австралии, а здесь они нищенствуют. Юрий Арабов живет на сценарии, хотя если его спросить, он скажет, я думаю, что он прежде всего поэт.
— Как же быть?
— Комплексовать тоже не надо. Надо уважать то, что ты делаешь. Совершенно нормальным было бы, если бы на телевидении появились поэтические видеоклипы, а на радио читали бы стихи. Я уверен, что это было бы интересно. Не надо воспринимать всех как дебилов, которым ничего, кроме тележвачки, не надо.
— Но есть ощущение, что сегодняшняя московская поэтическая тусовка — нечто замкнутое. Энное число людей, все знают друг друга, общаются в Интернете, встречаются в клубах…
— Да, есть такое. И еще есть мотив внутренней цеховой оскорбленности. Министр культуры может вести передачу на телевидении, но не может в кадре представлять человека, который пишет тексты для песен типа “муси-пуси, я во вкусе”, как поэта. Я не против текстовиков, но это другое ремесло. Да, есть четкое ощущение цеха поэтов. Например, в премии “Московский счет”, когда поэты сами голосуют за понравившиеся им книги стихов. Например, Сергей Гандлевский сначала получил премию “Московский счет” за лучшую книгу года (вместе с Марией Степановой), а уже потом — премию “Поэт”. Поэты раньше замечают, чем читатели, кто стоит большего внимания.
— Перейдем на личности. Нынче кто и о чем пишет?
— Я не ожидал, что вернется прямая гражданственная линия, а она, оттолкнувшись от самоуглублений нашего поколения, вернулась. “Поэзия подворотен” — самые известные из них Андрей Родионов, Всеволод Емелин. Есть потребность в звучащей поэзии, хотя был период, когда она, казалось, исчезнет. Например, Анна Рус (она отлично выступала на венецианском биеннале), тот же Родионов. Есть так называемая “новая искренность”. Елена Фанайлова, Дмитрий Воденников, Мария Степанова… Есть группа вокруг Вадима Месяца “Русский Гулливер”. Ирина Ермакова очень интересно пишет. Яркий Юлий Гуголев. Ностальгическая интонация Дмитрия Веденяпина. Не случайно, наверное, вместе дебютировали Максим Амелин, Глеб Шульпяков, Дмитрий Тонконогов. Ну а свое поколение я уже называл — и Рубинштейна, и Гандлевского, и Кибирова, и Шатуновского, и Арабова, и Жданова, и Кенжеева, и Цветкова. Олеся Николаева. Могу продолжить.
— А модная Верочка Полозкова? Кто ее обожает, кто ненавидит.
— Это отношение скорее не к ней, а к ее успеху, который вызывает и недоумение, и ревность… Неверно представление, что раз успех — значит, это не стихи. Лично мне она не очень интересна, но то, что ее читают, — хорошо. Есть отдельный во всем Дмитрий Быков. Вера Павлова. Еще важно, что верлибр впервые в России перестал быть экзотикой, впервые мировая поэзия может без ущерба переводиться на русский. Сейчас в России есть сложное многомерное поэтическое пространство.
