Его книгу “Мальчик, которому не больно” хочется сначала разглядывать — так и поступают дети. С обложки смотрит печальный мальчик. Вслед за писателем художник М.Пинкисевич передала внутреннюю красоту и способность ребенка, прикованного к постели церебральным параличом, осознать свое несчастье не по-детски. Он анализирует драматизм всех несчастных калек рядом с ним в детском приемнике, где к ним относятся небрежно и бесчувственно, как к “невзрослым животным, похожим на людей”. А еще ведь недавно он был почти счастлив — мама, папа, бабушка. Их любовь оберегала мальчика от отчаяния. Но все рухнуло…
— Альберт Анатольевич, какая мысль вас тревожила и угнетала в дни создания повести?
— Понимаете, в американской, британской и немецкой литературе есть, можно сказать, разделы, посвященные тяжелобольным. В нашей литературе, к сожалению, нет такой ниши. Целая серия у американцев посвящена детям, больным раком. Дети знают о своей безысходности. Но эти книжки пробуждают надежду, дают силу к сопротивлению. Эти книжки — своеобразное дополнение к лекарству, врачебное средство для маленького, ни в чем не повинного человека. Болезнь его съедает, а он-то и жить не научился. Писатель, автор такой книги, для больного становится рядом с врачом, за спиной врача. Я на это смотрю чисто по-русски. Больному, да и вообще человеку, одного утешения мало. Тут нужна вера, божеская вера.
Действительно, герой Лиханова помимо неизлечимой болезни угнетен семейной драмой. Любимая мама ушла от папы, уехала в другой город, даже в другую страну, к новому мужу. Отец погиб в автокатастрофе, отчего бабушка в тяжелом состоянии увезена в больницу.
— Вы построили сюжет на чрезвычайных обстоятельствах. Намеренно сгустили ситуацию?
— Нет, не сгустил. Знаю ситуации еще более трагические, более тяжкие. Будучи главой Детского фонда, я и все, кто вместе со мной работает, пребываем в этом трагическом детском житье-бытье. У нас около двух тысяч школ для дураков, где учится 157 тысяч. Эти школы для детей с задержкой психического развития. Но у них все-таки есть руки, ноги. А мой герой с трудом может даже ползти.
— С вашим героем читателю приятно общаться: он наблюдательный, добрый от природы. У него светлая душа.
— В книжке я хотел сказать о самом тяжком, но так, чтобы у ее читателя остался свет. Чтобы пробудилась в каждом вера в себя, в жизнь.
— Сейчас в России наступила какая-то доисторическая пора. Очень много неграмотных детей и подростков. Они даже читать не умеют.
— По официальным данным, у нас 2 миллиона неграмотных, разрушена отлаженная в СССР система всеобуча.
— Как же позволили себе сытые парламентарии и президенты совершить такое преступление против собственного народа?
— Это одна из стратегических глупостей нашей власти. 2 миллиона неграмотных детей — факт реальный и позорный. Я уже не знаю, какой диагноз можно поставить нашему обществу. Все это очень печально. Знаете, у нас около 800 тысяч детей-сирот. После войны и то было меньше — 678 тысяч. В советское время последовательно соблюдали принцип — во что бы то ни стало дотащить детей до 10-го класса. И всеми правдами и неправдами устроить в вуз. Конечно, детдомовцы отставали по развитию, но они имели привилегии при поступлении. Сейчас у школьников два конца: 9 классов и 11. В институт принимают после 11-го А после 9-го — пожалуйте в ПТУ. Вот и все.
— А после ПТУ молодому детдомовцу и жить негде.
— И есть нечего. Так что проблем достаточно.
— Альберт Анатольевич, вы так непривычно назвали свой новый роман “Слётки”. У Даля это слово позаимствовали?
— Даль разъяснил — это птенцы, слетающие преждевременно из гнезда. Летать они не могут, способны только спланировать. Упал на землю — ему самому уже не подняться. Он может стать жертвой кошек, собак, мальчишек. Птенчика в этом случае опекают родители: подкармливают, чтоб сил набрался и взлетел.
— Ваших героев Бориса и Глеба опекают худо-бедно мама и бабушка. Но они все равно идут по опасным дорогам, беды подстерегают их, да и сами они не ангелы.
— Да, мои герои — слётки: жить самостоятельно еще не умеют, у них нет защиты — ни физической, ни духовной. У нас огромное число молодых людей пропадает: не имеют образования, пьют, колются, сбиваются в стайки, в том числе националистические. Становятся ничьими. И тут их хватает, подбирает кто попало. Но большинство просто болтается. Валяются — никому не нужны.
— И власть о них вспоминает только во время призыва в армию.
— В этом — вторая стратегическая ошибка нашей власти: своей волей она ликвидировала молодежные организации. Пионерскую прежде всего! Да и 90-летие “Московского комсомольца” — это, по сути, история молодежного движения в нашей стране. В Детском фонде мы внимательно изучили историю молодежного движения. Организация пионерии просто была списана Надеждой Константиновной Крупской со скаутского движения. Оно же во всем мире религиозное, в зависимости от конфессий. И у нас пионерское движение могло бы сейчас стать православным. Оно пытается подняться, но не поднимается. Очевидно, наш народ при всей его готовности молиться и кланяться внутренне не религиозен. Значит, нужно гражданское молодежное движение. Партийные молодежные движения у нас существуют, но это все не то и не так.
— “Наши” вполне житейски благополучны. Они просто при случае могут сыграть некую “площадную” роль. Но их никто всерьез не принимает.
— Огромная масса зеленого молодняка идет-грядет без смысла и цели. Они смотрят в телевизор, а там маячит, носится в эфире, в воздухе соблазнительная мыслишка — любой ценой выбиться или просто хватануть где-то бабки. 90 процентов не выбилось! Не выбиваются. Даже образование не получили и не получат. В Москве, окончив институты, университеты, дипломированные люди не могут найти работу. Мой внук Ваня, окончив психологический факультет МГУ, долго не мог устроиться на работу.
— Альберт Анатольевич, вы в своих романах и повестях ставите читателей в такие жуткие ситуации, где никакой психолог им не поможет. Нынче все решает не диплом, а деньги или волосатая рука, которая ведет нужного человека и продает в другую мафиозную структуру. Ваш герой Борис, вероятно, снайпер, а потом, может быть, и киллер. Вы не все говорите читателю. Вы молодых читателей заманиваете, искушаете, в духе боевиков вбрасываете большие деньги в сюжет. Простите, но как только они появляются, у серьезного читателя ослабевает интерес к судьбе метко стреляющего Бориса. Но, вероятно, именно этот поворот судьбы персонажей заинтересует молодого читателя. А вы сами занимаетесь бизнесом?
— Какой бизнес? Детский фонд — организация благотворительная. Я занимаюсь попрошайничеством. У Детского фонда никогда не было никакого финансирования. Мы ни разу ни в какие времена не получали от государства ни рубля. Мы просим. Есть люди, которые иногда соглашаются нам помочь, и при этом у нас 72 региональных отделения в России, и мы сохранили Детский фонд во всех бывших наших республиках.
— Хочется узнать не у президента такого ответственного фонда, а у отца и деда Альберта Анатольевича о его отношении к любви?
— Любовь — наиглавнейшее из чувств. У меня есть повесть “Те, кто до нас”. Эпиграфом к ней я взял слова Христа: “Новую заповедь даю я вам: любите друг друга”.
— У вас нет желания написать повесть о любви?
— Я ее уже написал — “Солнечное затмение”.
— Это было давно.
— Но ничего не переменилось в обстоятельствах и характерах. Мальчик любит больную девочку. Здесь любовь как спасительная поддержка.
— Вы могли бы написать и о счастливой любви, где все здоровы, не надо никому чем-то жертвовать во имя жены или мужа… Сколько лет вашему браку?
— Мы с женой уже отпраздновали свою золотую свадьбу, а потом обвенчались в Кирове, в храме, где меня когда-то крестили. Я этому храму помогаю многие годы. А потом мы с Лилей совершили паломничество — отстояли пасхальную службу в храме Покрова на Нерли. И еще поклонились мощам Петра и Февронии в Муроме. Эти святые — символ семьи и долгой любви: они умерли в один час. Так что я за верность и надежность в семье и во взглядах.